Дикий кoт - Бeлла Мэттьюз

class="p1">— Два дюйма[ix] с тех пор, как тебя не было. Док говорит, что во мне еще есть один или два.

Никсон обходит машины спереди и обхватывает меня за плечи.

— Я же говорил тебе, братишка. Ты растущий, а не увядающий[x].

Хендрикс хватается за свои яйца.

— Как насчет того, чтобы продемонстрировать тебе это?

— Фу, мальчики.

Я давлюсь и отпихиваю руку Никса от себя.

Засранец целует меня в макушку, а затем выхватывает Грейс у Хендрикса.

— Приветик… — Лео щелкает пальцами перед моим лицом. — Что, черт возьми, я такое? Пустое место?

Я приподнимаюсь на носочках и целую огромную занозу в заднице в щеку, а затем пихаю его в сторону входной двери мамы и папы.

— Нет, ты мой любимчик, только не говори остальным.

Лео и Хендрикс играют в хоккей за Кройдонский университет. Лео в предпоследнем классе школы, а Хендрикс — первокурсник. Они любят строить из себя больших и плохих парней, но, если серьезно, я уверена, что мама все еще стирает их белье. В течение года с ними проще увидеться, чем с Никсоном. Он учится в Бостонском университете и является капитаном хоккейной команды. Уверена, что он до сих пор немного злится, что папа убедил его закончить учебу вместо того, чтобы участвовать в драфте в прошлом году. По крайней мере, прошлым летом он достаточно поворчал по этому поводу.

Я следую за ними через парадную дверь и мы все направляемся на кухню, где с заднего двора доносится восхитительный аромат жарящегося стейка. Мой желудок урчит, напоминая, что я не ела со времен «Сладких соблазнов» сегодня утром.

— Пахнет вкусно, мамочка, — говорит Никсон маме, прежде чем украсть нарезанный помидор из тарелки с салатом.

— Все мои детки дома, — воркует она и гладит его по щеке. — Теперь такое случается редко.

— Я всего в нескольких часах езды, мам, — пытается возразить Никсон, но одним взглядом она заставляет его замолчат и пробирается через всех нас.

— Ваш отец и Томми уже ждут на улице. Сегодня мы будем есть на заднем дворе.

Мальчики уходят, а мы с Грейс остаемся с мамой.

— Нужна помощь? — Грейс берет две бутылки воды из холодильника и бросает мне одну, затем запрыгивает на стойку, пока мама не бросает на нее взгляд и она тут же спрыгивает обратно.

— Ты можешь достать из холодильника торт, который я купила ранее, чтобы он дошел до комнатной температуры.

Затем она поворачивается и улыбка кривит ее губы.

— А вот ты… — Она направляет на меня свой зазубренный нож. — Тебе лучше начать говорить.

Я выбираю кусочек моцареллы из томатного салата и кладу его в рот.

— О чем?

Грейс кладет аппетитно выглядящий шоколадный торт на столешницу рядом со мной, затем смотрит между мной и мамой.

— О-о-о… Что я пропустила? О чем ей нужно начать говорить? — Грейс с тоской смотрит на торт, но потом решает вместо него съесть помидор. — Все прошло хорошо с малышками-балеринами сегодня утром?

— Все было хорошо.

Я закатываю глаза и провожу пальцем по шоколадной глазури. Она не знает, что упускает.

— Черт, как же вкусно.

Плечи Грейс опускаются.

— Хотела бы я иметь твой метаболизм.

Я снова провожу пальцем по десерту.

— Эверли Амелия Синклер, не трахай пальцами торт.

Мы с Грейс хихикаем над тем, как мама сбрасывает Т-бомбу.

— Ох-ох она выругалась и назвала тебя полным именем.

Глаза Грейс блестят. Она никогда не получает среднего имени, потому что хорошая близняшка никогда не делает ничего плохого.

— Да, это так, — соглашается мама, а затем проводит пальцем по глазури. — Потому что твоя тезка, тетя Амелия, позвонила мне после того, как ты ушла из «Сладких искушений».

Дерьмо. Я должна была догадаться, что она это сделает.

Глаза Грейс заметались между мной и мамой.

— Почему? Что случилось в «Сладких искушениях»?

Папа входит во французские двери и обнимает нас с Грейс своими большими руками.

— Как поживают мои девочки?

— Хорошо, папочка, — отвечаем мы в унисон.

Он целует маму в макушку и берет со столешницы миску.

— Ну, тогда вам лучше идти. Ужин готов, и ваши братья выглядят голодными.

Мама перекладывает вторую тарелку в другую руку папы, а затем снова смотрит на меня.

— Мы еще не закончили, Эверли.

Она забирает томатный салат и выходит вслед за папой на улицу, прежде чем Грейс шлепает меня.

— Что это было, черт возьми?

Я хватаю стопку льняных салфеток и делаю шаг назад.

— Помнишь парня, о котором я рассказывал тебе вчера вечером?

Ее глаза расширяются от предвкушения.

— Парень из «Уэст-Энда», занимающийся горячим сексом?

Я киваю, очень горячим сексом.

— Ну, оказалось, что его дочь занимается в твоем классе.

Я обхожу ее и выхожу на улицу, теоретически спасенная зовом.

Или я так думала, пока моя сестра не остановилась у открытой двери, ошеломленная.

— Его дочь, — задыхается она.

Мои шумные братья, дядя и родители останавливаются и смотрят на Грейс.

— Чья дочь? — спрашивает дядя Томми, садясь и забирая у Хендрикса бутылку пива. — Тебе нет двадцати одного.

Хендрикс стонет… И я тоже.

— Черт возьми, Грейси, — бормочу я и тихо сажусь, занимая место по другую сторону от Лео.

Грейс пожимает плечами и морщит нос, затем шепчет: «Извини». После чего присоединяется к нам за столом.

— Я с Томми, — глаз отца подергивается. — Чья дочь, девочки?

Когда мы не отвечаем, он смотрит на мальчиков.

— Вы что-нибудь об этом знаете?

— Не смотри на меня. Я живу в четырех часах езды отсюда, — выдает Никс, умудряясь положить стейк на свою тарелку, ни с кем не встречаясь взглядом.

Умный малый.

— О, господи. Прекрати допрос с пристрастием своей дочери, — простонала мама. — Дочь Кросса Уайлдера. Он отец из студии.

— Ты можешь ее допрашивать. Почему я не могу? — ворчит папа.

— Кросс Уайлдер, хоккеист? — спрашивает Хендрикс с набитым едой ртом.

— Не говори с набитым ртом, — укоряет его мама, пока я захлебываюсь водой.

— Ты сказал хоккеист? — в шоке бормочу я, пока Лео не бьет меня по спине чуть сильнее, чем нужно. Он достает свой телефон и через минуту протягивает его мне.

А вот и он. Все шесть футов, пять дюймов высоких, загорелых и красивых мускулов, стоящих на льду. В руке у него шлем и он разговаривает с другим мужчиной, который подозрительно похож на него и у него тоже есть надпись «Уайлдер» на спине такой же хоккейной майки.

Его хоккейная майка «Филадельфийской революции».

— Ох, какого хрена? — бормочу я.

— Эверли, — огрызаются мама и папа.

— Извините. Я просто… — мои слова обрываются. Проклятье. — Я избегаю спортсменов.

По крайней мере, я пытаюсь, когда не получаю