Пламя и Пыль - Джеймс Гарднер

Иногда я вынужден признаться: я рад, что мама никогда не выходит из дома. В противном случае она бы давно привела в него женщину, что встречала бы меня каждую ночь с неизменным, всепоглощающим обожанием, чего она безнадежно пыталась добиться для своего сына. Я был ее продолжением, и вместо нее должен был обрести те недоступные ей страсти и чувства, о которых она всегда мечтала: не животная похоть герцога Урбина, не жалость и сострадание моего отца, но "всеобъемлющая любовь и забота, что делает слабые сердца отважными".

Это последняя строчка одной из ее песен.

— Мне нужно собрать кое-какие вещи, — сказал я.

— Настоящий джентльмен, — намекнула она, — должен быть готов к любой ситуации.

Я рассмеялся и покачал головой. Иногда моя мать неуклонно сводит все к одному и тому же. Я уже поднимался наверх, когда она добавила:

— Дорогой, надень коричневую куртку и те замечательные черные бриджи. В них ты выглядишь неотразимо — твоя дама просто сорвет с тебя одежду зубами.

* * *

Когда я вернулся во Дворец, отцовская рапира снова была со мной; вдобавок я захватил альбом, чтобы было чем заняться в предстоящие дни. На входе я столкнулся с фактотумом, который вручил мне записку от Лилиан (каждое слово своим цветом!), сообщавшую, что Иезекию можно найти в таверне под названием "Поющая о небе". Это место стояло в переулке Кристальной Росы и славилось своей неплохой репутацией — таверна подороже прочих, где можно заночевать, не опасаясь грабителей. Надо будет при встрече отблагодарить Лилиан за заботу о парне.

К тому времени, как я вошел в таверну, Иезекия уже был на ногах и сидел за столом, расправляясь со стопкой внешнеземских блинов высотой с трубу у Большой Литейной. Я подумал, что за едой он мог сболтнуть посетителям лишнего, но многострадальная женщина, готовившая блины, заверила меня, что за столом он не говорил ни о чем другом, кроме как о Лилиан и Праздничном Дворце.

Все утро он говорил лишь об одном: Лилиан сделала то, Лилиан сказала это, и бывал ли я когда-либо на Прогулке по Мирам? (Иезекия, да ведь это я создал одну из ее частей — помещение, представляющее Пелион, один из слоев Арбореи. Для этого задания мне пришлось провести целых три месяца на Пелионе, изнывая в его безбрежных белых песках и повторяя день ото дня: "Как, во имя Госпожи, я должен сделать небольшое романтическое местечко посреди голой пустыни?" Однако, здесь — сфинкс, там — пирамида… плюс несколько плывущих в полумраке руин — и дело готово. Кроме того, помогла идея с табличками "ПОЖАЛУЙСТА, СНИМИТЕ ОБУВЬ". Лишь немногие из влюбленных, что прогуливаются босиком по мягкому теплому песку, могут удержаться от желания уединиться за ближайшей дюной.

Тем временем, пока Иезекия без умолку восторгался моей работой, мы выбрались за порог таверны и оказались на улице. Денек выдался непогожий, моросил надоедливый дождик — такой, на который не обращаешь внимания, пока не промокнешь до нитки. Многие на улице вооружились зонтиками, но угрюмые лица прохожих говорили о том, что они уже не надеются, что дождь когда-нибудь кончится. Тем не менее, я, как и другие Сенсаты, подставил лицо падающим каплям, чувствуя, как струится по щекам вода. Восхитительное ощущение: капелька воды сбегает вниз по твоей спине; она такая холодная, что хочется извиваться, пытаясь ее стряхнуть. Видимо, только Сенсаты способны оценить такие мгновения.

Несмотря на то, что цель нашей прогулки по городу лежала в диаметрально противоположной части Сигила, мы добрались туда всего за один час — все благодаря неиссякаемому запасу золота в карманах Иезекии. Он решил нанять экипаж гиппогрифов, чтобы тот доставил нас на другую сторону кольца. В кои-то веки парень проявил здравомыслие — весь полет мы провели, высунув головы из окон экипажа под бурые потоки дождя, наслаждаясь видами города и гадая, как далеко мы оторвались от кольца. Всякий раз, когда один из нас вскрикивал: "Смотри, смотри вон туда!", гиппогрифы как один издавали резкий орлиный клекот, который, наверное, означал: "Не правда ли это чудесно?". Хотя, быть может, они, таким образом, восклицали: "Да заткнитесь же вы, наконец, болваны".

Пойди пойми этих гиппогрифов.

* * *

Экипаж высадил нас неподалеку от Площади Оборванцев, в непосредственной близости от нашей цели — Мортуария, резиденции Упокоенных. Историки утверждают, что пять веков назад Мортуарий представлял собой громадное гранитное здание с куполом в форме улья. Но за минувшие столетия Упокоенные расширили и украсили его, пристроив башенки и разные здания, а заодно покрыв купол каким-то безумным орнаментом. Вокруг верхушки восседали горгульи с кожистыми крыльями, а по стенам вились заросли бритвенного плюща. По обе стороны от главного входа можно было увидеть гигантские фрески с изображениями всех Мертвых Богов мультивселенной. Вход венчал огромный, в два этажа высотой и пятидесяти футов шириной витраж, каждое стеклышко которого имело свой, едва отличимый оттенок черного цвета.

— Ух ты! — воскликнул Иезекия. — Какое классное место! Готов поспорить, что по ночам здесь страшновато. А тут проводят экскурсии?

— Нет, — ответил я, — тут проводят похороны.

Несмотря на то, что еще не было пика, у главного входа образовалась очередь из нескольких погребальных процессий — дюжины ритуальных помещений внутри уже были заняты. Интересно, сколько из этих мертвецов, выстроившихся для отправки в последний путь, стали жертвами вчерашнего инцидента в Суде. Кто знает? Все трупы занесут внутрь, приготовят в соответствии с ритуалами, указанными родней, и отправят через порталы на другие планы мультивселенной: кого в рай, а кого в преисподнюю, смотря к чему склонялся при жизни покойный, а может и сразу на Стихийный план Огня для мгновенной кремации.

— Прошу прощения, уважаемый сир, — произнес рядом чей-то тихий голос. — Имеете ли вы честь быть Бритлином Кэвендишем?

Я повернулся и увидел гнома, согнувшегося в поклоне в опасной близости от моих лодыжек. У него было землистого цвета лицо, а одежда представляла собой серую бесформенную мантию, скроенную, скорее всего, для человека невысокого роста — гном в ней практически утопал. Ворот мантии украшал маленький череп, вышитый в приглушенных желтых и оранжевых тонах Упокоенных.

— Да, — ответил я, — Бритлин Кэвендиш это я. А это мой… в общем, это Иезекия Добродетельный.

— Очень приятно, очень приятно, — пробормотал гном, заключив в свои ладони руку Иезекии и несколько раз пожав ее. — Можете называть меня Уизл, меня все так зовут. Если у меня и было когда-то другое имя, я его уже позабыл.

Он издал короткий смешок, как будто это было шуткой. Я улыбнулся ради приличия, хотя его слова меня не обманули. Гномы Сигила придают именам большое значение, и многие из них при знакомстве любят с гордостью называться во всей его генеалогической красе с массой малопонятных титулов: "Имею честь представиться, Куандо-Мастер Спуррит Веллошин Леграннер, старший сын Янса-Лидера Веллошин Леграннера, бывший член Ордена Полевки, ныне приближенный Дома Пузырьков". Если вы встретите гнома, который называет себя простой кличкой, то это либо преступник, скрывающийся от правосудия, либо маг, чье настоящее имя может быть использовано ему во вред.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});