Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина

  — Денежку Юра считать умеет. Он же понимает, что присудят ему полмашины и оплатить половину ремонта и купленных вещей. Машину я и так ему отдам, а вредить «престижу» и «доброму» имени участием в судебных разбирательствах — ни боже упаси! Ни-зя-я!

  — Да уж! — кивнул академик и спросил строго, перестав улыбаться: — Ты твердо решила? Может, вы поругались и ты обиделась?

  — Я не могу на него обижаться, Кирилл Павлович, — посерьезнела и она. — И обидеться не могу, он чужой мне человек. Посторонний. Я это в Америке поняла, я там очень многое поняла про свою жизнь.

   И она рассказала все Кириллу Павловичу — под кофе с коньячком и все отключенные телефоны очень занятого, невероятно занятого академика Янсона.

   — Так... У меня есть замечательный адвокат, — выслушав, академическим тоном заключил Кирилл Павлович. — Великолепный прохиндей, как и положено в такой профессии. Он сделает все быстро: разведет и бумаги, какие надо, заставит твоего чинушку подписать, тем более ты говоришь, что скандалы могут попортить его салонное лицо.

   А Машка чуть не разревелась — хлопала ресницами, разгоняя навернувшиеся слезы.

   Какого такого вселенского одиночества она испугалась до умопомрачения тогда, пять лет назад?! Нет, не было никогда никакого одиночества!

   А была обожаемая ею до полного восторженного погружения по самую макушку работа, и академик Янсон, и сама у себя она была!

   А когда человек есть сам у себя, полностью есть — с набором уважения, любви, поощрения, поругивания за глупости и ошибки, балования себя, родного, такого, какой уродился, — то нет и быть не может никакого вселенского одиночества!

   Юрик надрывался желанием вернуть в стойло взбрыкнувшую женушку, звонил, отчитывал, грозился, требовал немедленной аудиенции для разбора полетов, но Машка отключала телефон, не вступая в переговоры.

   На следующий день, поздно вечером, ближе к ночи, открывая входную дверь, Машка услышала разливающиеся по пустой квартире трели телефона. Подозревая, кто это может быть, она, не торопясь кидаться к трубке, заперла дверь, сняла обувь, втайне надеясь, что звонившему надоест ждать.

   Не тут-то было!

   — Да. — устало отозвалась она на долгий призыв поговорить.

   — Мария? Что у нас с дверью, я не мог попасть в дом!

   За последние двое суток Юрик, видимо, подзабыл, что воспитанные люди здороваются, когда звонят.

   — У меня с дверью все в порядке! — порадовала его Машка. — У меня надежная железная дверь!

   Прошла босиком в кухню, включила чайник, прижала трубку с неугомонным мужниным голосом плечом к уху, доставая кофе и турку, — еще надо поработать, а спать уже хочется, вошла-таки во вкус здорового сна за полгода!

   — Ты что, сменила замки?! — прозвучал в ответ потрясение-возмущенный полушепот. Юрик не поверил в такую возможность.

   — Ну конечно, сменила! А то мало ли кто может прийти!

   Новость была трудноперевариваемой для нежного организма российского чиновника.

   — Это безумие! — выдавил ударник бюрократического труда. — Что с тобой произошло, Мария? У тебя стресс или что-то случилось там, в Америке?

   «Со мной случилась Liberty, по кличке Свобода!»

   И опьяненная этим вирусом Машка доброжелательно посоветовала Юрику:

   — Ты возьми ключи у мамы, или у кого ты там сейчас живешь.

  — У тебя точно что-то произошло с психикой! — медленно приходил в себя Юрий Всеволодович.

  — Коллапс? — предположила, балбесничая, Машка.

  — Мария! Ты не отдаешь отчет своим действиям! У тебя расшатались нервы!

   Машке надоело! Сколько можно-то?!

  — Юр, притормози! — сказала она жестко, с нажимом. — Не советую двигаться мыслью в данном направлении. У меня имеются справки, заверенные российскими и американскими врачами, о полной моей вменяемости 'и психической нормальности! Они, знаешь, американцыто, весьма в этих вопросах щепетильны. Это я на тот случай тебе говорю, если вдруг ты решишь, что можно меня в дурдом пристроить для дальнейшего твоего комфорта и благолепия! Привыкай и осваивай мысль о том, что мы разведены. Все! Меня больше нет в твоей жизни!

  — Что ты такое говоришь! —. возроптал страдалец. — Я...

   — Юра! — перебила Машка. — Пошел в жопу! — И выключила трубку.

   Утром ее разбудили колокольные трели звонка в дверь. Машка сползла с кровати, кое-как разлепила глаза по дороге к двери и окончательно проснулась, посмотрев в глазок.

   Прибыла тяжелая артиллерия в лице свекрови.

   «Как это я про нее забыла?» — подивилась Машка и открыла дверь.

   Владлена Александровна окинула критическим взором невестку с ног до головы. Похоже, босоногая Машка в коротенькой шелковой ночнушке с помятым лицом и буйной, взлохмаченной гривой волос ей не понравилась.

   — Десять часов утра, Мария! Ты что, спала?

   «Нет, блин, гусей пасла у стен дворца, в соответствии с призванием!» — влет раздражилась Машка.

   Владлена Александровна царским указующим жестом отодвинула с порога невестку-пастушку и вплыла в прихожую. Брильянтово-шелковая, каблучно-голенастая, пластико-хирургически стройная, безморщинная, причесочно-уложенная, и все это в десять непастушкиных часов утра.

   — Женщина не имеет права так расслабляться! — двигаясь по направлению к кухне, одаривала она мудростью нерадивую молодежь. — Прибери себя! Нельзя же так!

   Ошеломленная неожиданностью нападения, Мария напряглась, но сразу опомнилась.

   «Да уж! Пятилетняя дрессировка не проходит так быстро, знаете ли!» — сообщила она кому-то про себя.

   Она всерьез обдумывала, не предложить ли бывшей свекрови присоединиться к сыну в походе в том направлении, которое она ему вчера указала.

   Ну, не до такой же степени, одернула себя Мария Владимировна, не до такой! Хотя бы из уважения к ее морщинам...

   «У Владлены нет морщин. Изведены за невозможностью быть у данного социального класса. А засим уважение к ним проявлять не требуется!» — пришла мысль.

   Проигнорировав предложение «прибрать себя», Машка потащилась за свекровью в кухню, где та уже «царила». Провела указательным пальчиком по столешнице, брезгливо его порассмат-ривала на предмет обнаружения грязи,"смахнула большим пальцем увиденное.

   Обнаружила или нет, было непонятно.

   — Свари мне кофе, — повелела императрица.

   Машка не шелохнулась, стояла, привалившись

   плечом к стене.

   — И оденься, будь добра!

   — Зачем? Вы уйдете, а мне еще поспать надо, — ответила непокорная пастушка.

   Владлена на открытый бунт отреагировала приподнятой аристократической бровкой.