Аватар судьбы - Анна и Сергей Литвиновы

Вся вторая и третья полоса газеты были отведены огромному материалу под заголовками: «Экстренный совместный пленум ЦК КПСС и Совета Министров СССР». И ниже: «Выступление Председателя Совета Министров СССР, председателя Совета обороны СССР Н. С. Хрущева на Экстренном совместном пленуме».

В сплошном подслеповатом тексте взгляд Данилова наткнулся на неожиданную ремарку: «Оживление в зале. Смех. Аплодисменты». Он заинтересовался: что в речи руководителя страны и партии могло развеселить чиновников, собравшихся в Кремле в столь тяжелый для государства момент? Прочел: «А ракет у нас для вас, господа империалисты и агрессоры, на всех хватит!» И после первого приступа оживления и смеха, охватившего государственных бонз, следовал новый пассаж: «А если у кого-то из наших бойцов или представителей нашего героического народа вдруг под рукой не окажется ракеты, он вас снарядами станет крыть! А выйдет заминка со снарядами – перейдет на пули! А пуль вдруг недостанет – наш народ возьмет бутылки с «коктейлями Молотова» и зажигательной смесью даст вам отпор!» И опять – приступ оживления и аплодисментов в зале. Еще бы, подумалось Данилову, ведь не им же идти в ближнем бою мочить врагов «коктейлями Молотова»!

Чтобы хоть как-то отвлечься, он обратился к четвертой странице – а больше в газетах в ту пору полос и не было, – может, хоть что-то есть менее мрачное? Например, о футболе? Однако последнюю страницу занимали отклики трудящихся под общей шапкой: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Их Данилов читать не стал.

Знакомство с газетой подтвердило самые худшие опасения: началось! Случилось самое ужасное из того, чего боялись в то время. Третья мировая война. И, наверное, даже в гораздо худшем варианте, чем тот, что он увидел (или ему кто-то показал) в пятьдесят первом году. Он хорошо понимал, насколько газеты, особенно военного времени, склонны к эвфемизмам, и не сомневался, что «отдельные человеческие жертвы» в Ленинграде, Энске, Риге и Калинине, о которых сообщала «Правда», на деле означают зверские разрушения, подобные, если не большие, чем те, которые Советская Армия причинила Америке, а также десятки тысяч погибших.

Еще один мужик, стоявший рядом с ним с растерянным лицом, со словами: «Да, брат, дела», – отошел от стенда. Его примеру последовал и Данилов. И тут по всей улице разнесся вой сирен. Вопили они истошно, а вслед за тем послышался механический голос: «Граждане, воздушная тревога!»

Данилов бросился в метро «Лермонтовская». Туда пропускали без билета. Эскалаторы работали, и он спустился вниз, на платформу. Поезда ходили, как ни в чем не бывало. Он сел в идущий до «Комсомольской». В мозгу мелькнуло совершенно мирное и даже ужасно пошлое: «Я не я буду, если в такой обстановке не раскручу Лариску на любовь. Однова живем, как говорится. Завтра мне уходить на фронт. Может, последний раз видимся. Только бы она дома была».

Он доехал до «Октябрьской». Но тут случилась загвоздка: все эскалаторы на станции работали только на спуск. Вверх не поднимали. Народу на платформе все прибывало. Некоторые, особенно женщины, стали возмущаться: «Почему не выпускаете? Мы домой едем! Дети там одни!»

Дежурная по станции принялась их увещевать: «Граждане, да куда ж вы пойдете? Воздушная тревога!» Но ее не слышали, напирали.

Тут подошли пара милицейских, один гаркнул: «А ну-ка молчать! Тихо всем! А то я вам, по законам военного времени!..» Второй картинно расстегнул кобуру и даже вытащил свой «ТТ». Народ слегка отступил. Свара и крики прекратились. В толпе, впрочем, продолжалось переругивание, правда, довольно миролюбивое: «Ты куда, тетка, прешь, в радиоактивный пепел превратиться не терпится?» – «Да чтоб ты, парень, сам сгорел атомным огнем!» Но и тут нашелся дядя начальственного вида, в велюровой шляпе, который гаркнул: «Прекратите, граждане, свои неуместные шуточки!» – и народ пугливо замолк. Что ни говори, москвичи в шестьдесят втором году были гораздо более дисциплинированными, чем полвека спустя.

Наконец выход со станции открыли. Эскалатор заработал на подъем. Видимо, воздушная тревога закончилась. Толпа довольно весело рванулась наверх.

На поверхности никакой войной и не пахло – ни в прямом, ни в переносном смысле. Похоже, что ни один американский бомбардировщик и ни одна ракета опять не прорвались. Кольцо ПВО вокруг столицы мира и социализма, созданное в пятидесятые годы, действовало безотказно. Скоро Данилову предстояло влиться в ее состав – вряд ли новобранцев успеют и захотят увозить далеко.

Тетка в телогрейке у вестибюля торговала дачными астрами, завернутыми в газетку. На нее косились прохожие: совсем вроде не время спекулировать. А Данилову оказалось в самый раз. Не идти ведь к девушке с пустыми руками!

Автобус подъехал быстро, толпа пассажиров успешно его захватила. Кондукторша привычно покрикивала, призывая передавать пятаки за проезд – все так, будто бы и нет никакой войны. И только разглядывая из окна автобуса Ленинский проспект, можно было заключить, что творится неладное. Практически перед всеми магазинами, в особенности продуктовыми, змеились очереди. Из дверей вываливались радостные граждане, успевшие ухватить хоть что-то – как правило, то были тетки с авоськами. В авоськах громоздились бруски сизого хозяйственного мыла, коробки спичек, серые стрелы макарон, пачки «Беломорканала», прозрачные бутыльменты сорокаградусной.

Данилов порадовался, что его никакие дефициты не волнуют – завтра он будет в армии, а там худо-бедно накормят и курева дадут, а больше служивому ничего не надобно.

Тут он поймал взгляд мужика, сидящего спиной к движению (сам Данилов стоял на задней площадке). Тот смотрел на него и его букет довольно долго, не отрываясь, и откровенная злоба читалась в этом взгляде. В ответ Алексей тоже глянул весьма тяжело и понял: где-то он этого мужчину встречал раньше. Хотя за его черты невозможно было зацепиться: невыразительное, блеклое, белесое лицо. Так и не вспомнив, кто это, Данилов отвернулся к окну.

За Калужской заставой автобус свернул налево. Здесь начинались Черемушки – новый район столицы, недавно застроенный пятиэтажками. Возле новостроек торчали палочки саженцев, земля всюду была перерыта. Основу пейзажа, кроме новеньких хрущевок – гордости власти и новоселов, – составляли грязь, кинутые сквозь лужи деревянные лаги, брошенные трубы большого диаметра, забытый бульдозер, оставленный башенный кран.

Сверяясь с адресом на листочке, Данилов стал пробираться к выходу. Бросил еще один взгляд на белесого мужика и вдруг вспомнил: да это тот самый полицай, который хотел поймать его в предыдущем сне – на улице Энска, через минуту после взрыва бомбы! Тот продолжал смотреть на него с нескрываемой ненавистью – такой, которую трудно было выдержать. Казалось, окажись у белесого винтовка – застрелил бы, не раздумывая!

Молодой человек отвернулся и стал протискиваться сквозь толпу к дверям. Их створки со скрипом открылись, и Данилов сошел с автобуса.

Нужная ему пятиэтажка находилась минутах в десяти ходьбы. Адресов на хрущевках не значилось, пришлось расспрашивать старожилов, пробирающихся, как и он, от остановки к подъездам. Народ, обычно в подобных ситуациях радушный, теперь поглядывал подозрительно: не шпион ли? – однако нехотя отвечал.

Наконец вот он, искомый дом: дверь подъезда настежь, разумеется, нет ни домофона, ни консьержки. Он взбежал по лестнице. Квартира на втором этаже. И единственная мысль в башке: «Только бы она оказалась дома!» Звонок, шаги за дверью и – да, это она, Лариса, к которой он так стремился!

Она в очень скромном ситцевом халатике на голое тело – запахивает его у горла, смеется: «Ты? Вот не ждала!» А он протягивает букетик и говорит, задыхаясь от любви и желания: «Я попрощаться. Меня призвали, завтра ухожу на фронт».

Она бледнеет, а он тихонько спрашивает: «Ты одна?»

Девушка утвердительно кивает.

И тогда он, даже не сняв пальто, делает к ней шаг и заключает в объятия. Тело ее нежное, молодое, сильное. И тут, хоть Лариса и Варя совсем не похожи, он понимает, что это тело Вари.

И еще в мозг вдруг проникают откуда-то несколько мыслей, совершенно посторонних, абсолютно не относящихся к этому сну из времен военной Москвы 1962 года.

– Альфа-один, мы выдвинулись, находимся на рубеже, готовы к работе, как поняли меня?

– Я Альфа-два, понял вас хорошо, приближаемся к исходной. Ожидаемся через три минуты, как развернемся, я доложу.

– Понял тебя, Альфа-два, жду твоего доклада по готовности.

Наши дни

Варя

Данилов разбудил ее среди ночи.

– Вставай, быстро. Собирайся. Тревога.

– Что случилось? – спросила она, очнувшись.

– Пока не знаю. Но поверь, нам лучше уйти. Одевайся по-походному и бери самое необходимое.