Тёплая птица - Василий Гавриленко

-Вон - ты.

 Марина обернулась, посмотрела на облако.

-Андрей, ты мне льстишь.

-Ничуть.

            «Марина» сидела в кресле: распущенные мягкие волосы развевались, доставая едва ли не до самого горизонта, на одухотворенном лице застыла радостная улыбка.

            Подул ветер, и фигуры исчезли. Я вспомнил, что мы в Джунглях и опустил глаза.

-Надо идти, Марина.

 Она вздохнула, поправила рюкзак за плечами.

            Мы побрели дальше. Солнце стояло высоко, лучи пробивали макушки деревьев, заставляли искриться свежий снег.

 -Голубь, - ахнула Марина.

            Я остановился, пораженный. Неподалеку от нас на стволе поваленного дерева сидел белый голубь. Он ворковал, раздувая перламутровый зоб, словно силился что-то сказать. Я никогда не видел в Джунглях птиц.

-Красавец,- прошептала Марина, взяв меня под руку.

 Голубь взъерошился, колыхнул крылом, и, наклонив головку, повернулся, показав нам другой бок. Я почувствовал, как дрогнула Марина: этот бок у голубка был красно – синим и без единого перышка, кости вздымали тонкую кожу.

-Пойдем отсюда, - сказала девушка.

 Она зашагала впереди, автомат болтался у нее на шее, солнце сидело в волосах. Я  отчего-то почувствовал себя виноватым и перед ней, и перед этим голубем, и даже перед Джунглями.

            Показавшаяся впереди железная дорога разом скомкала и отбросила все сомнения и тревоги. Из хаоса мы вышли к порядку.  

Слева, прямо у дороги, торчало полуразрушенное здание, рядом – невысокая бетонная платформа, испещренная рытвинами,  как следами больших червей.

-Это что - вокзал? – подала голос Марина.

-Похоже на то.

            Наши ботинки гулко застучали по бетону. В конце платформы - искореженная синяя табличка на изогнутых ножках. На табличке - облупленные буквы. Марина прочитала:

-Об-нинск, - и повторила. – Обнинск.

            Обнинск! А ведь я, кажется, кое-что знаю про этот город.

   8 ПОДЗЕМНЫЙ ИНСТИТУТ

            Заскрежетав тормозами, электричка приблизилась к запруженной народом платформе. Мимо окошка тамбура замелькали лица – настойчивые, в испарине от жары и ожидания.

            -Москвичи, - с презрением бросила Анюта, затягиваясь сигаретой, – дома работы найти не могут.

            Андрей смущенно  оглянулся: люди, напирающие сзади, ничего не слышали, думая каждый о своем.

            Двери с лязгом распахнулись. Пахнуло нетерпением, потом, десятки лиц с неприязнью глядели на столпившихся в тамбуре пассажиров, руки сжимались в кулаки, подрагивали сердца.

            -Скорее, - крикнула полная женщина с двумя сумками в руках.

-Успеете, сядете, - сказала Анюта, выносимая из поезда людским потоком.

            Две живые реки пересеклись, матюгаясь. Одна река последовала прочь от платформы, другая - погрузилась в электричку.

-Следующая остановка – Балабаново.

            Нагретый на солнце, перегруженный горячими телами поезд стукнул колесами, загудел и рванул,  отделяясь от платформы.

            -Как селедок, - поведя плечом, сказала Анюта. – И так до самой Москвы.

            Андрей кивнул. Толпа увлекла их к автобусной остановке. Люди брали штурмом единственный красный автобус: к желтой стае маршруток пока не подходил никто, напрасно надрывали голоса зазывалы: «Тринадцатый маршрут», «По Ленина». Вот автобус, проседая, отчалил, и тогда стали заполняться  маршрутки – в основном, молодежью:  экономные старики будут ждать другого автобуса.

            -Погоди, -  Анюта схватила Андрея за руку, - пусть разъезжаются.

            Они протиснулись к лавкам, на некоторых спали загорелые дочерна бомжи. Воняло мочой и семечками. В пивном ларьке маялась от жары продавщица.

-Пива хочешь?

-Можно.

 Анюта купила две бутылки «Багбира» и фисташки. Попросила продавщицу открыть пиво; та с недовольной миной выполнила просьбу.

-Надо же, пиво уже полтинник стоит, - проворчала Анюта, подавая одну бутылку Андрею. – Фисташки будешь?

-Нет, спасибо.

            Андрей жадно хлебнул из бутылки – белая пена брызнула на плащ.

            -Почему ты таскаешь плащ в такую жарынь? – без особого интереса спросила Анюта, хруста фисташками. Бутылку она поставила на скамью, прямо рядом с пыльной подошвой спящего бомжа. Ее большие груди выглядывали из-под розовой майки:  казалось, Анюта стоит на людях полуголая.

            -Не знаю, - пожал плечами Андрей.

 -Ну, так сними.

            Он снял плащ, перекинул через локоть, оказавшись в белой рубашке с короткими рукавами. Руки у него были тонкие, жилистые, покрытые черными волосками.

            -Какая духотища, - проговорила Анюта, щурясь на солнце.

            Андрей допил пиво, опустил бутылку в урну.

-Уже выдул? - подивилась Анюта и потянулась к своей бутылке. Бомж во сне дрыгнул ногой, бутылка упала. Она не разбилась, а покатилась под лавку, гремя и орошая асфальт пятидесятирублевым пивом. Бомж, словно младенец, зачмокал во сне раздутыми потрескавшимися губами.

            -Козел, – зло сказала Анюта. – Бомжара чертов.

            Народ рассосался; подошел пустой автобус. Андрей и Анюта вошли в жаркий салон, пахнущий пылью и потом, опустились на кресла с торчащей из дыр желтой поролоновой набивкой.

-Обилечиваемся, - подошла кондукторша: лицо усталое, волосы растрепаны; белые штаны-треники, похожие на кальсоны (в автобусе-то можно - это почти что дома), голубая застиранная футболка, подмышки желтые, влажные.

 Анюта протянула кондукторше двенадцать рублей, получила два синих талончика; один отдала Андрею.

-Опс! Ты посмотри! – Анюта несильно пихнула Андрея в бок.

            Бомж достал из-под лавки бутылку и пил остатки пива.

-Нарочно скинул, - засмеялась Анюта.

 Автобус тронулся. Анюта принялась рассказывать про свою подругу, продающую одежду в торговом центре «Триумф». Трещала пуще сороки. Андрей слушал невнимательно: чувство, тяжелое, как медведь, ворочалось у него в груди. Когда Анюта, чмокнув его в щеку и весело бросив «До вечера!», сошла, он почувствовал себя лучше,  - надел плащ, стал вглядываться в проплывающие мимо окна знакомые улицы.

            Люди входили, выходили, кто-то садился на кресло рядом с Андреем. Он упрямо глядел в окно. Когда снова подошла кондукторша  («Ваш билет? А, вы обилечены…»), на мгновение повернулся.

             Андрей не думал о Гале, о матери, об Алене – мысли испарились, уступив место созерцательным проблескам: вон карапуз ест мороженое – на щеках слезы, значит, долго просил у мамы  (а может, мама купила мороженое, чтобы не просил велосипед); вот старик на лавке читает газету (а может, спит, обманчиво поблескивая дужками очков). Показалась телебашня, ершисто ощетинившаяся крестообразными шипами. Но посмотрите-ка - к телебашне приторочена узкая лестница! До самого верха, туда, где плавают облака. К чему это? Должно, для монтеров, для ремонтников… Андрей представил, как должно быть, холодно и страшно ползти по узкой этой лестнице – все выше, выше -  с абстрактной целью и такими же абстрактными возможностями. Что человек перед этой башней? Му-ра-вей.

«Муравей, да ведь башню-то он построил».

Андрею стало смешно.

            «Конечная, ЯДИ», - сказала кондукторша, неприязненно глядя на Андрея. Автобус стоял с открытыми дверьми.

            Андрей подхватил портфель и вышел у знакомой синей будки. Желтая табличка, приваренная к железной стенке, оповещала, когда придет следующий автобус. Но Андрею он был не нужен – за дорогой петляла узкая тропинка, ведущая в прохладу молодого бора. Андрей подождал, пока уйдет автобус, перешел дорогу и быстрым шагом двинулся по тропинке.

            Сосны приняли человека под свои своды с величавым вниманием, обдав смолистым запахом. Бор скрывал терминал - невысокое, но длинное и широкое строение, огороженное колючей проволокой. К нему примыкали еще несколько зданий; это - ЯДИ – Ядерный институт, организация, ради которой построен город с многоэтажными домами и общежитиями для сотрудников. После остановки первого в мире атомного реактора, сворачивания программ, многие были уволены. Работу сохранили лишь единицы.

            Например, Кузьмич.

 Андрей дошел до будки с турникетом и шлагбаумом. Нелюдимого вида старик потребовал предъявить документы. Вот ведь чудак – знает всех сотрудников наизусть, но каждый раз требует предъявить документы.

-Здравствуйте, Кузьмич, - сказал Андрей, улыбаясь про себя. Показал старику красную корочку: «Андрей Сергеевич Островцев, старший научный сотрудник».

            Кузьмич кивнул, протягивая руку к кружке с чем-то черным. Чай или кофе?