Больше, чем соседи - Джиллиан Куинн

офиса.

— Ты всегда выполняешь больше работы, чем нужно, — Уилл скрещивает руки на груди. — Моя сестра — книжный ботаник.

— Не издевайся над фотографической памятью, хоккейный мальчик, — я смеюсь, как и Уилл. — Двигаемся дальше. Я знаю твою статистику, позицию, все основы. Я даже знаю, почему ты начал играть в хоккей. Мы можем опустить обычную чепуху.

— Знаешь, никто никогда не писал обо мне такой истории. Я рассказал нескольким репортерам о том, как дедуля водил нас кататься на коньках, когда мы были детьми, и как он подарил мне мою первую хоккейную клюшку. Все, что их волновало — это с кем я встречаюсь и есть ли у меня какие-нибудь скелеты в шкафу.

— Как журналист, могу сказать тебе, что это смертельно наскучило бы читателям. Только закоренелых фанатов волнует твоя личная жизнь и то, почему ты начал играть в хоккей. Я бы хотела писать о скандалах, о хоккейных зайках, о драме с мамашей младенца, ну, знаешь, о забавных вещах.

— Я бы не назвал это забавным, — говорит Итан слева от меня, его хриплый голос заставляет меня посмотреть на него, когда он говорит. — Наша личная жизнь — это не то, в чем репортеры могут копаться, чтобы продавать свои газетенки.

— Я не это имела в виду, Уотерс. Не намочи свои боксеры. Я просто говорю, что пикантные личные материалы — это то, что продает газеты.

— Ты так это сказала, как будто вы пытаетесь найти на нас компромат для печати.

— Тебе особо нечего скрывать. Секс и хоккей, и так по кругу. О, и время от времени запой. Я что-то забыла?

— Для меня есть нечто большее, чем хоккей, — выплевывает он в ответ, защищаясь.

Я бросаю высокомерную улыбку в его сторону:

— Не сомневаюсь. Не хочешь ответить на вопрос, который я задала тебе ранее?

Итан стискивает зубы, крепко зажимая рот.

— Я так и думала, — бормочу я.

Мужчина, сидящий рядом со мной — причина, по которой я занималась журналистикой в универе. В течение многих лет я рыскала по Интернету в поисках ответов. Почему Итан ушел? Я так и не нашла никаких записей о его так называемом хоккейном лагере, в котором он был десять лет назад. На самом деле, я не смогла ничего найти на него, пока его не было. Итан Уотерс как будто растворился в воздухе. Однажды, около трех лет назад, мне показалось, что я наткнулась на что-то стоящее изучения. Оказывается, это была еще одна из моих тупиковых зацепок.

Я нашла одну вещь. Историю о его брате-близнеце и несчастном случае, который потряс всю старшую школу. Подробности в местных газетах были ограничены, скорее всего, из-за денег его семьи. Он ни разу не упомянул, что у него был брат. Я даже не уверена, знает ли Уилл.

— Если ты не хочешь дать мне что-нибудь стоящее, — говорю я Итану, — тогда, наверное, я что-нибудь придумаю. Может быть, тайный ребенок или что-нибудь пикантное, — я смеюсь, чтобы дать ему понять, что я шучу.

Итан качает головой, злясь на меня:

— Ты заплатишь за это позже.

— О, я вся дрожу, — я вскидываю руки в воздух. — У тебя нет надо мной власти.

— Просто подожди и увидишь, когда ты меньше всего будешь этого ожидать, — он одаривает меня дьявольской ухмылкой, напоминая о том, как он подшутил надо мной, когда мы были детьми.

— Я знаю твою шутку с резиновым пауком, так что даже не думай, что на этот раз это сработает.

— Нет, у меня на уме кое-что получше. Паук был идеей Уилла, а не моей.

Я отодвигаю свой стул от стола, чтобы получше разглядеть Итана и Уилла:

— Чтобы сэкономить время, я буду задавать вопросы, и тот, кто ответит первым, победит, — я хихикаю, достаю диктофон из сумки и включаю запись. — Какие у тебя планы на межсезонье?

Итан и Уилл начинают говорить одновременно, их голоса заглушают друг друга. Я опускаюсь в роскошное кожаное кресло и позволяю им по очереди отвечать на мои вопросы, все это время мечтая об Итане.

Я так облажалась.

8

Итан

Моя личная жизнь под запретом. Даже Уилл не знает, почему я уехал после окончания школы или почему мне потребовалось пять лет, чтобы вернуться в Филадельфию. Когда дело доходит до моей семьи, нет ничего, кроме драмы. По крайней мере, моего отца больше нет рядом, чтобы мучить меня. Теперь, когда его нет, наша жизнь стала проще, но его отсутствие не избавляет меня от остальной боли, от постоянного мучения, которое зреет в моей груди ежедневно.

После окончания интервью я выхожу из «Уэллс Фарго Центр» вместе с Уиллом, поднимая воротник, когда холод касается моей шеи. В Филадельфии по-прежнему холодно, немного холоднее, чем то, к чему я привык за годы жизни в городе.

— Мы должны сделать что-нибудь приятное для Мии, — Уилл держит брелок в руке и нажимает кнопку, чтобы отпереть двери. — Почему бы нам не заехать в продуктовый магазин на обратном пути к ней домой, чтобы приготовить ей ужин?

Я прищуриваюсь, глядя на него:

— Ты не умеешь готовить.

Он открывает дверцу своего черного BMW M2 и смотрит на меня поверх капота:

— Может, и нет, но ты то умеешь.

Я качаю головой:

— Ублюдок.

— Эй, ты захотел остановиться у моей сестры. Самое меньшее, что ты можешь сделать — продемонстрировать свои кулинарные способности, пока валяешься у нее на диване.

Мы садимся в машину, Уилл нажимает кнопку зажигания и из вентиляционных отверстий дует ровный поток холодного воздуха.

— Это была не моя идея остановиться у нее, — возражаю я, устраиваясь поудобнее на сиденье.

Эти дурацкие гоночные сиденья не предназначены для мужчин ростом шесть футов четыре дюйма (прим. 193 см.) и весом двести двадцать фунтов (прим. 100 кг.). Я вытягиваю ноги и пристегиваю ремень безопасности.

— Ты просил меня позвонить Мие. Моей первой мыслью было снять номер в отеле на ночь, но ты был настойчив, чтобы остановиться у Мии.

Я раздраженно скрещиваю руки на груди:

— Все было не так. Я лишь предложил тебе позвонить ей, чтобы мы могли встретиться с теми девушками, не утруждаясь перевозом нашего барахла. Мы оба устали от дороги. Не веди себя так, будто тебе хотелось с этим разбираться.

Уилл выезжает со стоянки у «Уэллс Фарго Центр» и направляется в сторону Брод-стрит:

— Неважно. В любом случае, не имеет значения, где мы будем спать. Поскольку нам не нужно работать, ты можешь приготовить для нас сегодня вечером. Зная Мию, она не будет есть, пока мы