Гапландия - Максим Касмалинский

ну и ладно.

— Это он притворялся. Еще?

— Про несогласных. Вжик… это школьная кличка. Кольцов сказал, что число несогласных ничтожно мало, что ублюдки ни на что не влияют.

— А кроме ублюдков кого-то из оппозиции упоминал?

— Да, — я говорил уже четче, вчерашний вечер всплыл перед глазами. — Упоминал гедеонов и еще каких-то чос… нет, чиз…

— Чиэс, — подсказал Кассин.

— Да. Он сказал, что завидует им, восхищается. Есть в них веселая злость и смелость еще. И молодость.

— А такой знак рисовал? Дабл-ви на нотном стане?

— Как?

Кассин вернулся во главу стола, достал из ящика полиэтиленовый пакетик с бумажной печатью на срезе, протянул его мне. В пленку были завернуты клочки салфетки, на одном из которых виднелась перевернутая буква «М» перечеркнутая двумя линиями.

— Этот символ вам знаком? — спросил следователь.

— Нет, — я повертел пакет в руках, увидев там еще золотое обручальное кольцо. Другие куски салфетки были исписаны цифрами со знаком процента и буквами «X» и «Z». — Формулы видел. Он рисовал. Это его, правильно?

— Да. Нашли в кармане.

Ясно. Вот почему следак сказал, что Вжик притворялся по поводу развода — кольцо носил с собой.

— Что конкретно адъютант Кольцов говорил о чиэсах?

— Ничего он не говорил, — сказал я. У меня начала проступать возможная линия защиты. — Он такой же адъютант, как я штурмовик-истребитель. Ветеран! Щучий ветеран, я поэтому и взбесился.

— Взбесился?

— Конечно. Когда твой одноклассник, которым гордишься, что он герой войны! Что он почти такой, как наши предки! Что защищал нас в Чедре, гордишься им, а потом оказывается, что это фейк, тупо шоу-бизнес, кто бы не психанул?

Лицо следователя вытянулось. Он убрал пакет с пашиным кольцом, потянулся к компьютеру, сказал: «Поясните свою мысль».

— А что пояснять?! Выдает себя за ветерана. Ходит, детям рассказывает, какой он клауфил, какой герой, а на самом деле — простой профессор математики, не воевал ни дня. А у меня ребенок в той школе учится.

— Если профессор математики, то маловероятно, что простой.

— Нет, умный, я ничего. Но это… Я все понимаю: пропаганда клауфилизма и воспитание детей. Я понимаю. Государственный Промоушен — святое дело! Но можно это делать изящнее? Вжик…, то есть Павел, назначили тебя военным героем — соответствуй. Ты — клауфил, ты иди до конца. А он мало того, что недоволен, так еще и разоблачает. У меня запись есть!

Я негодовал, я уже был готов рассказать про Ермеса Олимбаева, обвинить «Госпром» — кого берете на работу? Нелояльный Кольцов еще куда ни шло, но если он мятежник? Тайная оппозиция? А вся оппозиция сотрудничает с врагом, всегда и везде, следовательно, Вжик — шпион. Имею право так подозревать. Если я человека считаю наймитом, значит он и есть наймит независимо от реальности. Враг окопался в святая святых — в Государственном промоушене. Так мне еще и грамота полагается, а не обвинение в убийстве.

Я не успел высказать оправдательные доводы, потому что в кабинет без стука ворвался молодой человек. Кто б вы думали? Уже знакомый мне оперативник. Переобутый в кроссовки.

— Колян Толяныч! — со входа заорал опер. — Нарколыгу оформлять на кой хер Маше отписали?! — тут он заметил меня. — Это ты, залупа? Мало было что ли?

— Значит это вы моего подозреваемого работали? — прищурился Кассин.

Опер, если и был уличен, то виду не подал.

— Бывают перекосы, — сказал он. — Обшиблись. Ты, это, мужик, извини, — он поиграл в воздухе пальцами и сказал следаку, кивая на меня. — Мужик ураганный. Броня! Имей в виду, Колян Толяныч.

— А как же ж! — усмехнулся Кассин. — Тебе чего надо, маньячина?

— Так там жулика взяли из-под барона, разработка. А ты дело Машке отписал.

— И что?

— Передай Петерсу. Или сам бери.

Кассин задумался. Покрутил блокнот, постукивая им по столу. Философ Гегель непроницаемо взирал со стены. Как можно было мыслителя спутать с президентом?

— Александр, как вам наши сотрудники? — спросил следователь.

— Рьяные, — сказал я, потирая внезапно заболевшую грудь.

Следователь зашелестел по клавиатуре.

— Скорей бы шеф вернулся, — проворчал он. — Мне это временно ИО уже… Отписал дело Петерсу. Работайте, — Кассин зачем-то одел очки на кончик носа. — Маше объясни аккуратно.

— В лучшем виде, — сказал оперативник. Выходя из кабинета, он повернулся и показал мне большой палец.

Переключение телеканалов. Будто бы так. Со мной произошла очередная смена состояния. Уже четвертая за этот день? Пятая? Шестая?

— А телефон Кольцова обнаружен? — спросил я.

Вопрос был оставлен без ответа.

— Шэлтер, — после паузы проговорил следователь. — Вы считаете нормальным убить человека за то, что ему не очень нравится ваша родина? Ваша личная родина — повод убить?

Хм. Раньше я об этом не задумывался. То есть, еще вчера я бы сказал, что клауфил, конечно, убьет, но ставить в эту схему себя не приходило в голову. Сегодня — насыщенный день. Раньше — не то. Но раньше можно было вынуть семечку из чая и вырастить в горшке лимонное дерево.

— Нет, — сказал я неожиданно для себя. — Я так не думаю.

Тем не менее, готов предоставить диктофонную запись беседы с Павлом Кольцовым. Это я сказал для себя незаметно, поэтому не понял, с чего вдруг Кассин уведомил:

— Обыск в квартире у вас проводится. Вернее, уже закончен. Телефон изъят, содержимое приобщу к делу. Старший ваш — от же ж изморозь! С папкиной трубы вышел в Сеть и призвал его подписчиков поддержать арестованного батю. Изрядный террорист, я бы такого выпорол, а потом благодарил долго-долго. Ядреный родственник! Всем бы так.

— И подписчики заступились? — осторожно спросил я.

— А как же ж? Вон их, — Кассин кивнул на компьютер. — Масса. Развелись лоббисты лобковые. Сожители и сограждане едины. Своих не бросают. Иногда только коллективные доносы подписывают и соседа снизу сплавляют в живописные места, где хрен не плавал.

Я возмущенно выкрикнул:

— Он был чедрский шпион!

— Да бросьте вы, Шэлтер.

Следователь встал, подошел к двери, щелкнул выключателем. Свет в кабинете пах старой