Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3 - Саша Черный

Так ведется если не от сотворения мира, то со дня основания первой газеты, увидевшей свет.

Думаю, что составители письмовников допустили в своих руководствах важное упущение. Что бы стоило ввести особый отдел статей от редакции под общим заголовком «благими намерениями ад вымощен»?

И поразнообразней — для изданий консервативных, либеральных, псевдо-либеральных, «хамелеонных»… и безличных.

Сбыт был бы, наверное, хороший.

Наше новоявленное издание также начало свою деятельность статьей «От редакции», как и полагается по установленному ритуалу.

Между прочим, газета поставила себе одной из главных своих задач — полное и всестороннее общение с читателем и посильную защиту интересов всех, кому эта защита понадобиться может.

Общение это началось — но не знаю… радоваться ли ему или скорбеть? Начну с первого «общения».

Приходит крестьянин и рассказывает следующее: служил он банщиком в одной из местных бань.

В «заведении» дело было поставлено на рациональных началах, и от каждого своего служащего отбирали залог…

Прослужил человек четыре года и потребовал расчет… Выдали ему расчет, выдали и паспорт.

«А залог?» — «Какой залог?» — «Да как же! Восемь рублей моих, что я внес».

Господин «бановладелец» на это не без сарказма ответил: «Дал бы ты еще два рубля — было бы ровно десять… а теперь проваливай!»

Римляне называли это: sic volo — sic iubeo[3], а по-русски будет: «чего моя нога хочет». Пошел бедняк не солоно хлебавши — и направился в редакцию… Кто ему посоветовал — не знаю.

Есть, говорят, такое место, газетой называется… помочь не могут, а «общение» охотно поддержат.

«Есть у тебя расписка от хозяина о внесении залога?» — спрашивают его. «Была книжка, да артельный староста отобрал — хозяин, мол, переменить хочет» — весь ответ. Чем же тебе помочь, милый человек?

Будь у тебя хоть какой-нибудь «документ» — дело другое. Ну, хоть самая пустяшная расписка: «Выдан, мол, мною залог хозяину в сумме восемь рублей, а за меня неграмотного он же и расписался».

И чудесно было бы!

А так — что же?

Иной подумает: нагородил человек «с три короба»!

И залога ему не выдали, и надругались над ним, и «со всеми прочими так поступают» (по его же словам).

«Личные счеты» были у него с хозяином, что ли?

Или темный хозяин вздумал «беллетристикой» заниматься?

Помилуйте, какую канитель развел — канва для социального романа — и только!

И неужели все это «так» — «из пальца» человек высосал?..

На нехорошие мысли наводит даже…

В самом деле — если между банщиками такие злонамеренные люди попадаются, боязно и в баню сходить.

Возьмет какой-нибудь «шутник» да все пуговицы на одежде обрежет…

Иди тогда домой!

Или вместо мыла французским скипидаром вымажет…

Но отчего у бедного банщика было такое грустное лицо, когда он рассказывал о своих кровных восьми рублях?..

А ведь для него это немалые деньги…

Но, увы! — доказательств нет.

* * *

Было и еще одно «общение».

Оборванный, избитый и больной нищий пришел жаловаться.

Страдает он «черной болезнью», и потому работы ему нигде не дают.

Жить как-нибудь надо, — и он «просит милостыню».

Вчера ему посчастливилось — он собрал около двух рублей.

Городовые взяли его «в часть» за прошение милостыни.

«В части» у него городовые отобрали деньги и избили его.

«Видел ли кто-нибудь, как тебя били?» — «Никто не видел — Бог видел»… Вот в общих словах короткий и бесхитростный рассказ нищего… Следовало бы проверить тем, кого это касается, имеют ли действительно место такие явления в наших «участках»?

* * *

На прошлой неделе «южные» газеты сообщили о «печальном инциденте», имевшем место в г. Баку. Фабула несложная. Некий попечитель общества защиты детей совершил грязное и отвратительное преступление над девочкой-подростком.

Почтенный попечитель не был пьян… и был в своем рассудке.

Он был просто «голоден», судя по его словам…

Не под впечатлением минуты, не под наплывом животной страсти, а по строго обдуманному плану «защитник детей» обманул бедного ребенка и добился своей грязной цели.

В его родном городе эта «история» наделала, вероятно, много шума — в провинции пошуметь любят — был бы предлог!

Нашлись, вероятно, и такие, которые в этом проступке увидели только «фривольную шутку».

Интересно — чем эта «история» окончится?

Пошумят и перестанут?

И девочка из-под опеки общества защиты детей попадет со временем под защиту «общества помощи падшим женщинам»?.. И это все?

Такого рода «истории» не на четвертой странице печатать надо и не бисерным шрифтом, а крупными буквами, в черной кайме… и сверху написать: «Стыд и срам!»

Если даже мелких воришек преследуют и «удаляют из общества», то от такого рода господ нужно раз навсегда избавить всякое сколько-нибудь культурное общество.

Хоть в клетку их сажать! Не учреждать же в самом деле при обществе защиты детей особый отдел для защиты этих детей от озверевших саврасов, потерявших всякое обличье человека…

Нехорошая «история»!

IV

Есть критика… и критика. Один из распространенных видов критики известен под видом «газетной полемики».

Главным орудием в ней служит обыкновенно не убедительность и не последовательное опровержение доводов противника, а… острословие.

Но острословие бывает различных сортов — да и не всякому оно дается…

Для иного газетного «деятеля» предлог «сцепиться» — находка, дающая неисчерпаемую тему для изощрения остроумия и злобы…

Быть злым нетрудно, но нужно уметь извлекать из злобы все нужное в данном случае.

И вот выработался особый вид чисто профессиональной злобы, которую выращивают и разжигают в себе писатели, именуемые «злобистами». Эта разновидность газетных работников специализировалась в так называемой «злобе дня».

Но на каждый день «злобы дня» не хватит.

О чем писать в глухой провинции? Скандалы бывают не каждый день, Дума и городская канализация — тоже не Бог весть какая тема, а варьировать на разные лады об одном и том же и прискучит… и повторяться будет. К счастью, выручает полемика…

«Бия себя в перси» — какой-нибудь беззубый Цицерон старается уверить уважаемых читателей, что все его доводы правильны и достойны внимания…

Но беда, если в каком-нибудь очерке «злобист» узнает себя или своего хозяина.

«Благородное негодование» нё имеет тогда пределов — и наивный читатель действительно поверил бы иному борзописцу на слово, если бы не знал, что за это «негодование» деньги платят.

«Доброе имя» (которого и не было никогда в помине) оскорбленного вопиет об отмщении — и оскорбленному нет пощады!

Припомнится все: и родословная «с комментариями», и прошлое, настоящее… даже будущее… Припомнят, что у вас был дед (если не было, то выдумают), который крадеными брюками торговал…

Озлобление растет, переходит в разнузданность, и сама полемика — в грязную ругань.

Не стесняясь ни правой, ни своей, многим известной репутации, строчит какой-нибудь озлобленный из «Проплеванного листка», строчит и «ядом дышит». Сгоряча он рад приписать другому все, что сам когда-либо наблудил. Делается это с непостижимым нахальством: если «злобист» всю свою жизнь занимался сплетнями в отделе «из выдуманных разговоров», если он клеветал на ближних и вторгался в их личную жизнь в «Письмах из Ганта», то все это за здорово живешь приписывается другому…

Все это называется «разделать под орех»… И только за то, что кто-нибудь осмеливается осветить «деятельность» зазнавшегося «писаки» сколько-нибудь правдиво…

Оригинальнее всего остроумие иных господ.

Точно волею судьбы они обречены не подниматься никогда выше «ретирадного слога». Имея в обращении иностранное слово «ассенизация», они вкладывают его в первую попавшуюся фразу — и думают, что критика от этого сделается злой и остроумной…

Острят, например, о «клочках бумаги, подобно той, что покупают в английских магазинах», забывая совершенно, что дело не в «клочках».

Есть, например, газеты большого формата (клочком никак не назовешь), а все их преимущество сводится к тому, что «клочок» используется один, а иной «большой газеты» на все семейство хватит (если уж говорить ретирадным стилем). Да и не в размере ведь дело…

Я знаю газету, которая начинала свою «деятельность» с размера носового платка, но платок этот не был чище той простыни, в размере которой эта газета выходит теперь.

Обвинение же некоторых «злобистов» в запускании рук в грязное белье — прямо-таки комично.