Подружка невесты - Рут Ренделл

— Есть где-нибудь полотенце?

— В ванной, — ответил он. Неужели она не знает, где полотенце? Она ведь надевала все это именно здесь.

— Меня так никто и не подвез, — сказала Сента. Филипп обратил внимание на то, как она часто дышала. — Пришлось идти пешком, — а похоже было, что Сента бежала.

— Во всем этом?

Она усмехнулась, переводя дыхание. Казалось, Сента очень волнуется. Она отправилась в ванную, почти сразу же вернулась, вытирая волосы большим махровым полотенцем. Второе, такое же, висело у нее на плече. Филипп думал, что она пойдет в комнату Черил, но она пришла к нему и закрыла за собой дверь.

— Тут где-то был фен.

Сента покачала головой, сняла полотенце и встряхнула головой. Мерцающие волосы как будто полетели в разные стороны, и она расчесывала их пальцами. Филипп не успел понять, что она делает, и не верил своим глазам, когда она скидывала с себя туфли, снимала светлые, мокрые, забрызганные грязью колготки, а потом стянула через голову платье. Сента стояла, опустив руки, и смотрела на него.

Комната была слишком мала, чтобы разделять людей больше, чем на полметра. Таким образом, Филипп оказался на расстоянии вытянутой руки от этой обнаженной девушки, чье странное, с большой грудью, тело было мраморно-белым, а треугольник внизу плоского живота — не серебристым, не пепельным, а огненно-рыжим. Филипп уже нисколько не сомневался (неважно, что он думал полминуты назад) в том, что происходит, что задумала Сента. Она смотрела на него тем немигающим, но в то же время загадочным взглядом, который он так часто чувствовал на себе во время свадьбы. Он сделал шаг, протянул руки и взял ее за плечи. Холод мрамора — вот что, как ни странно, он ожидал почувствовать. Но Сента была теплой, даже горячей, а ее кожа — бархатистой.

Филипп медленно обнял ее, наслаждаясь мокрой, приятной наготой тела. Когда Сента резко повернула голову, чтобы приблизиться к нему губами, длинные мокрые волосы ударили его по рукам так, что он вздрогнул. Ее рот дрожал, когда она шептала: «В постель. Мне холодно. Мне холодно». Но тело ее было горячим, как на тропическом пляже, от него исходил жар.

Этот жар согрел холодные простыни. Филипп накрыл ее и себя пуховым одеялом, и они лежали на узкой кровати, прижавшись друг к другу. Дождь барабанил в окно. Сента занялась с ним любовью страстно, ненасытно. Вонзив пальцы в шею, в плечи Филиппа, она двигалась вниз, целуя его тело и гладя с невероятным наслаждением, от которого перехватывало дыхание. Выгнувшись над ним аркой, обмахивала его занавесом своих волос, дразнила языком. Губы ее были нежные, страстные, мягкие.

— Нет! — задыхался Филипп. — Не надо! — потому что это было уже чересчур, он был доведен до точки кипения. Над головой и перед глазами мерцал переливающийся красный свет. Стоная, он приблизился и проник в нее. Ее белое тело, по которому струился пот, опускалось и поднималось в каком-то странном дробном ритме. Она в последний раз прижалась к нему, задержала дыхание, расслабилась, вытолкнула его, передохнула, схватила опять, и они освободились с коротким тонким криком.

Серебристые волосы Сенты закрывали его плечи, свисая, как нити падающего дождя, что блестел на стекле. Филипп чувствовал сильное, необычайно глубокое удовлетворение, словно нашел то, чего всегда искал, и найденное оказалось лучше, чем он мог предполагать. Он знал, что нужно что-то сказать, но в голове вертелось только «спасибо, спасибо», и было понятно, что этого не стоит произносить вслух. Он взял ее лицо в свои ладони, повернул к себе и поцеловал ее долго и нежно.

Сента не проронила ни слова после того, как сказала, что ей холодно и нужно лечь в постель. Но теперь, когда она положила голову на плечо Филиппа, а пальцы их рук сплелись, наконец послышался ее высокий чистый голос.

— Филипп… — она произнесла это имя задумчиво, будто вслушиваясь в его звучание, будто проверяя, нравится ли оно ей. — Филипп.

Он улыбнулся. Ее глаза и рот были близко, настолько, насколько это возможно, если губы не соприкасаются. Он видел каждую мелочь в мягких и нежных изгибах ее лица, милые складочки в уголках глаз.

— Произнеси мое имя, — попросила она.

— Сента. Красивое имя — Сента.

— Послушай, Филипп, когда я утром увидела тебя, то сразу же поняла, что ты — мой единственный, — это было сказано торжественно. Она приподнялась, оперлась на локоть и стала внимательно всматриваться в его глаза. — Я увидела тебя на другом конце комнаты и сразу поняла, что ты мой единственный и что это навсегда.

Филипп был поражен. Он совершенно не ожидал услышать что-либо подобное.

— Я очень долго тебя искала, — продолжала Сента, — и вот теперь нашла, и это замечательно.

Такой напор начал слегка смущать его. Филипп справлялся с неловкостью, говоря несерьезно, даже шутливо:

— Ну, наверное, все же не так долго. Сколько тебе лет, Сента? Ведь не больше двадцати?

— Двадцать четыре. Ясно? Я тебе все расскажу, ничего не буду от тебя скрывать, — Филипп в общем-то не собирался ни о чем спрашивать, он просто хотел прикасаться к ней, обнимать ее и наслаждаться. — Я искала с шестнадцати лет. Знаешь, всегда была уверена, что где-то есть тот самый, единственный, только для меня созданный мужчина. Я знала, что, увидев его, сразу пойму: это он.

Ее губы легко коснулись плеча Филиппа. Сента оставила поцелуй на месте за ключицей, где бугрится мышца.

— Я верю в то, что у каждого есть родственная душа, Филипп. Люди разделены и всю жизнь пытаются найти свою половину. Впрочем, иногда ошибаются и находят чужую.

— А мы с тобой не ошиблись, нет?

— Это, — ответила она, — навсегда. Неужели ты не чувствуешь? Я увидела тебя на другом конце комнаты и поняла, что ты — моя потерянная половина. Вот почему первое, что я произнесла при встрече, было твое имя.

Филиппу казалось, что сначала Сента сказала, какой Харди интересный пес, но, может, он ошибался. Да какая разница! Она была в его постели, занималась с ним любовью так, как никакая другая девушка, и наверняка не в последний раз.

— Навсегда, — прошептала Сента, медленно улыбнувшись. Это была улыбка сфинкса. Вот и хорошо: Филиппу не хотелось, чтобы Сента становилась слишком серьезной. — Не говори, что любишь меня. Не сейчас. И я не буду признаваться в том, что люблю тебя, хотя на самом деле это так. Эти слова такие банальные, они не для нас, потому что все произносят их. То, что у нас с тобой сейчас, и то, что будет, слишком серьезно, наши чувства слишком глубоки. — Она уткнулась лицом в его плечо и слегка провела пальцами вдоль по его телу, снова быстро возбуждая его. — Филипп, мне остаться на ночь?

Он не хотел отказывать. Мать не войдет ночью в его комнату, но утром, как обычно, принесет чашку чая, наполовину расплескавшегося по блюдцу, и покрытую налетом сахарницу с воткнутой мокрой ложкой. Мать не станет его осуждать, потом, может, даже не упомянет, что обнаружила сына в постели с девушкой. Она, наверное, просто будет потрясена и ужасно смущена, широко раскроет глаза, поднесет руку к поджатым губам… Он такого не вынесет. Это будет уже чересчур.

— Я хотел бы, чтобы ты осталась, очень хотел бы, но, думаю, еще не время. — Филипп не знал Сенту, но приготовился к немедленной сцене, гневу или, возможно, слезам.

А она одарила его сияющей улыбкой, взяла его лицо в ладони и оставила на губах крошечный поцелуй — удивительно. Через секунду Сента уже стояла на полу. Встряхнув головой и проводя по волосам пальцами, она сказала:

— Это не важно. Мы можем пойти ко мне.

— У тебя есть свой дом?

— Конечно. Теперь это и твой дом, Филипп. Понимаешь? Теперь и твой.

В комнате Черил, куда Сента отлучилась на минутку, она переоделась в одежду, в которой, вероятно, пришла утром: длинную широкую черную юбку и длинный свободный свитер, связанный из чего-то такого же серебристого, как и ее волосы. Все эти вещи скрывали ее очертания, как паранджа прячет фигуры мусульманок. На тонких ногах с маленькими лодыжками были черные колготки и черные туфли без каблуков. Вернувшись в комнату Филиппа, Сента заметила стоящую в углу Флору.

— Она так на меня похожа!

Филипп вспомнил, что, забирая Флору из сада Арнэма, подумал: если он когда-нибудь встретит девушку, похожую на эту статую, то сразу же в нее влюбится. Он посмотрел на Сенту — и увидел сходство. Как часто, когда мы думаем, что один человек похож на другого или, скажем, на чье-то изображение, это сходство вмиг исчезает, стоит сравниваемым оказаться рядом. Но сейчас все было иначе: статуя и Сента были как близнецы, только одна из камня, а другая — из плоти. Филипп даже вздрогнул, словно случилось что-то необыкновенное.

— Да, она на тебя похожа, — он почувствовал, что сказал это очень серьезно. — Как-нибудь я расскажу тебе о ней.

— Да, обязательно. Мне хочется знать о тебе все, Филипп. Каждую мелочь. У нас не должно быть секретов друг от друга. Одевайся, пойдем. Я боюсь кого-нибудь увидеть… ну, твоя маму, сестру, не знаю, кого еще. Просто не хочу никого встретить. Думаю, наш первый вечер должен быть чем-то вроде таинства, правда?