Управление мировоззрением. Подлинные и мнимые ценности русского народа - Виктор Белов

Примечание. Частично путаница с определением неоконсерватизма и неолиберализма объясняется тем, что в США изначально отсутствовали политические силы, выражавшие традиционные консервативные взгляды. Со времени образования США консерваторами там обозначались классические правые (или экономические) либералы. Собственно либералами в США называли себя левые либералы или социал-демократы.

Таким образом, к концу XX века только арабский мир оставался верен ценностям традиционализма: все остальное человечество, начиная от США и заканчивая Китаем, решительно встало на либеральные пути развития, выбирая из богатой разнообразием либеральной палитры наиболее подходящие направления для решения собственных актуальных социально-экономических задач.

При формальной оценке состояния умов человечества во второй половине XX века напрашивается однозначный вывод – традиционализм, с его патриархальной верой в достижение идеалов справедливости на основе духовного совершенства каждого человека, безнадежно уходит в прошлое; везде и повсюду торжествуют идеи либерализма, которые, несмотря на заметные различия в тактике и стратегии сходятся в главном, а именно в том, что к достижению человечеством состояния совершенства, к царству свободы ведет только один путь – общее для всех рациональное научное знание. Фактически, впервые за всю свою историю человечество подошло к тому идеальному состоянию, в котором большинство народов планеты, так или иначе, приняло в качестве мировоззренческой основы одну и ту же идеологическую платформу – либерализм. Казалось бы, это состояние идеологической общности, по логике вещей, должно было бы привести к дальнейшему гармоничному, бесконфликтному развитию всех стран и народов, к воплощению в реальную жизнь идиллии прогресса и процветания. Однако этого не произошло; наоборот, мир, в котором восторжествовало «царство либерализма», как никогда до той поры, неожиданно до краев наполнился недоверием, ненавистью и враждой, последствиями которых стали холодная война и многочисленные горячие войны и конфликты. Почему это случилось? На наш взгляд причиной этой непримиримой конфронтации второй половины XX века парадоксальным образом явился все тот же единый корень древа познания, из которого и вырос тот самый кряжистый дуб либерализма со всеми его многочисленными ответвлениями, начиная от анархизма и заканчивая неолиберализмом. Весь фокус заключался в том, что в отличие от традиционализма с его нравственными законами и нормами поведения, навечно установленными божественным откровением, а потому неподвластными времени, сомнениям и тем более ревизии, либеральные установки разрабатывались простыми смертными, причем исключительно на основе достижений рациональной науки. Понятно, что передовые достижения науки конца XVIII века значительно отличаются от ее же достижений конца XX века. К тому же неравномерное развитие общества в различных странах, уникальный, неповторимый характер царящих в них исторически сложившихся общественных отношений так же вносят специфические отличия в облик отдельно взятой социально-экономической системы и общественной среды. Все эти обстоятельства значительно осложняют возможность единообразного подхода к одним и тем же проблемам человеческого общества, если он основан, повторимся, исключительно на последних научных достижениях. Помимо того, в отличие от естественных наук, в которых объектом исследований является существующая независимо от человека нейтральная природа, объектом исследований общественных, гуманитарных наук является сам человек и его общество. Поэтому объективность любого научного исследования человеческого общества, т. е. исследование самого себя, всегда вызывает сомнения. Марксизм, неолиберализм, социал-дарвинизм – все эти идеологии формально разработаны на основе рациональных научных достижений и все они имеют равные основания, чтобы называться «научными» и быть принятыми в качестве основы для построения гармонично развитого человеческого общества – общей цели всех либеральных движений. Вот только концептуальные различия в методах, в стратегии и тактике достижения этой общей цели между этими направлениями настолько велики, что не оставляют никаких сомнений, как минимум, в том, что разработчики по крайней мере двух из этих идеологий добросовестно заблуждались. Но, скорее, все они были кровно заинтересованы в определенном политическом результате своей работы, который должен был полностью удовлетворить невидимых миру заказчиков. Поэтому вполне объяснимо и понятно, почему идеологическая, конкурентная борьба между различными направлениями либерализма зачастую принимала в конце XX века крайне агрессивный, часто просто иррациональный характер непримиримой вражды и ненависти, несмотря на общие корни и общую победу над традиционализмом.

Наметившаяся после Второй мировой войны тенденция смещения большинства либеральных идеологий в левом направлении, разумеется, понравилась далеко не всем. Терявший свое господствующее положение в обществе крупный капитал предпринял все усилия, чтобы возможно быстрей прекратить дальнейшее развитие набиравшего силу, губительного для него левого курса либерализма. Спрос на соответствующие научные разработки, способные дискредитировать в глазах общественности идеи социализма в целом, возрос необычайно. И такие разработки немедленно появились: первая их них – «Дорога к рабству» Ф. Хайека. Для компрометации принципов социализма Хайек использовал простой прием, заключающийся в том, что любая идея, путем умозрительных, оторванных от реальности рассуждений может быть доведена до полного абсурда. Так Хайек поступил с социалистическим принципом планирования. Общеизвестно, без составления хотя бы наброска последовательности рабочего процесса невозможна любая форма деятельности, включая творческие изыски свободных художников. Но Хайек из всех возможных видов планирования – директивного, рекомендательного, индикативного, оперативного, тактического, стратегического, перспективного и т. п., – расчетливо выбрал исключительно директивное и обозначил его как единственную форму планирования, присущую социализму. Далее он без всякого труда доказал бессмысленность и смехотворность любой попытки разработки подробных плановых заданий для всех субъектов экономики, включающих расчет потребности гвоздей для каждой стройки. Хайек утверждает, что планирование (повторим, он рассматривает исключительно директивную его форму) может основываться только на полном предварительном знании всех факторов и потребностей народного хозяйства. А поскольку получить такое знание в принципе невозможно, то, соответственно, невозможна и разработка реального плана, который превращается в итоге либо в утопию, либо в неисполнимый деспотический приказ. В своей работе Хайек совершенно игнорирует то обстоятельство, что активная человеческая деятельность подразумевает под собой, прежде всего, оперативное принятие решений, продиктованное реальным положением дел и, как правило, в той или иной степени корректирующее заранее разработанные планы. Хайек не желает считаться и с тем, что само принятие решений – это не просто приказ, не подлежащий обсуждению, а сложный процесс, включающий этапы сбора информации, анализа, предварительного расчета и т. д. Помимо того, Хайеку хорошо были известны примеры наличия в том же СССР свободных субъектов экономики – кооперативов, артелей и т. п., которые имели свои, отличные от государственных, планы и наряду с госпредприятиями также решали проблемы обеспечения населения различными услугами и товарами ширпотреба. Тем не менее, его работа стала знаменем нарождающегося нового направления либерализма – неолиберализма.

В качестве другой иллюстрации подобной «научной деятельности», а по сути иррациональной нетерпимости и враждебной ненависти, весьма далекой от норм проведения научной дискуссии, можно привести пример с утверждением понятия «тоталитаризм» и последующим обличительным наделением им конкурирующих либеральных систем.

Появившиеся на Западе с началом холодной войны работы, посвященные теме тоталитаризма – «Истоки тоталитаризма» (Ханна Арендт, 1951 г.), «Тоталитарная диктатура и автократия» (Карл Фридрих, Збигнев Бжезинский, 1956 г.) —, сразу и безоговорочно заклеймили этим термином только фашизм и коммунизм, хотя практически во всех либеральных движениях в той или иной степени присутствовали и присутствуют тоталитарные тенденции. Любое общество после категорического отказа от традиционализма неминуемо попадает в лапы тоталитаризма – т. е. «логичной тирании» одной, победившей все остальные, всепроникающей идеологии, даже если это идеология анархизма. И так было всегда, во всяком случае, начиная со времен Великой французской революции. Можно сказать, что именно французы первыми испытали на собственной шкуре прелести тоталитаризма. Тогда просвещенные интеллектуалы, с яростной нетерпимостью крушившие старый мир со всеми его традиционными ценностями, возвели на идеологический трон новые либеральные идеи – свободу и равенство прав человека, ради полного торжества которых на самой красивой площади Парижа они пачками гильотинировали несогласных с этими идеями. После казни последнего несогласного просвещенные либералы, следуя своей особой логике, дали знаменитой площади, залитой кровью, многозначительное название – «Площадь Согласия», тем самым на века узаконив действенные практические приемы для своих последователей. Вообще либерализм никогда не стеснялся в средствах ради воплощения в жизнь своих идей и всегда претендовал только на победу в мировом масштабе, будь то мировая республика Советов или «новый мировой либерально-демократический порядок» с мировым правительством во главе – на меньшее он ни за что не был согласен. И этой своей главной традиции либерализм ни разу не изменил до сих пор – народы Кореи, Вьетнама, Панамы, Сербии, Ирака, Ливии хорошо с ней знакомы. В наши дни эта традиция получила почти благозвучное название «гуманитарная интервенция», которая под предлогом защиты прав человека и в обход действующих международных соглашений позволяет группе ведущих «либеральных» стран бесцеремонно вмешиваться во внутренние дела суверенных государств, в том числе с помощью вооруженной силы. При проведении этих рейдов по старой, давно укоренившейся привычке либерализм не отказывает себе в удовольствии гильотинировать всех несогласных. В периоды неустойчивого равновесия либерализм, как правило, резко меняет благодушные разговоры о свободе мнений и плюрализме на жесткие тоталитарные приемы, отработанные «героями» французской и прочих революций. Также было и в середине XX века, когда практически все претензии и обвинения, предъявленные нацистской Германии и сталинскому СССР в указанных работах, можно было с полным основанием предъявить и самим обвинителям. Например, «новый экономический курс» Рузвельта предусматривал активное вмешательство государства в свободный рынок – были введены субсидии правительства и осуществлялся контроль цен на определенные виды сельхозпродукции; была проведена банковская реформа, включавшая государственное регулирование торговли ценными бумагами; были разработаны и запущены в действие широкие социальные программы помощи различным группам населения и безработным. Вновь образованный Национальный совет по планированию занялся распространением опыта СССР – введением элементов плановости в рыночную стихию. Появилась тогда в США под эгидой Администрации общественных работ и американская трудармия, с присущей ей лагерной системой. Миллионы американских трудармейцев привлекались к самым тяжелым работам – рытью каналов, строительству дорог, мостов, плотин и т. п. Во время войны правительство США регулировало уровень зарплат наемных работников даже в частных компаниях; ставка подоходного налога для частных лиц и в послевоенное время доходила до 90 %. Во внутренней и внешней политике США до последнего времени явно просматривались агрессивность, нетерпимость к диссидентству, репрессии и преследования инакомыслящих; беспрепятственно процветали маккартизм и расовая дискриминация. Убеждения граждан западных стран подвергались тотальному контролю, широко были распространены запреты на профессии. Черчилль вообще объявил «крестовый поход» на «иной» мир, не разделявший либеральные англо-саксонские ценности. Однако Запад упорно старался не замечать бревен в собственном глазу. Больше того, ставя на одну доску режимы Гитлера и Сталина, западные политологи совершенно игнорировали тот факт, что принципиальных различий между гитлеровской Германией и сталинским СССР было куда больше, чем междутой же Германией и США Трумэна. Опорой социально-экономических систем США и фашистской Германии являлся средний класс – мелкие чиновники, мелкая буржуазия, тогда как в СССР такой опорой служил беднейший пролетариат и беднейшее крестьянство. Преобладание частного капитала в экономиках США и той же Германии, в отличие от общенародной собственности в СССР, также очевидно. И, наконец, самое главное – и в США и в Третьем рейхе никогда не находила поддержки идея о социальном равенстве и справедливости, которая послужила основой, фундаментом строительства первого государства рабочих и крестьян. СССР стремился построить общество, в котором нет разделения людей по классам, по положению в обществе, по нациям, по принадлежности разным культурам. Все люди провозглашались равными от рождения, и их физические, духовные и прочие потребности в конечном итоге должны были удовлетворяться в равной степени. Наоборот, в гитлеровской Германии только представители высшей нордической расы имели право на счастье и благополучие – остальные «унтерменшен» либо подлежали уничтожению, либо должны были вечно занимать в обществе положение бесправных рабов. Точно ту же нишу слуг и рабов занимали в США «чернокожие» и «краснокожие», а остальным индивидуумам экономический либерализм, вдохновленный протестантским духом, предлагал побороться за счастье в беспощадной конкурентной борьбе всех против всех. И только немногочисленные победители в этой жестокой борьбе могли претендовать на достойную человека жизнь; большинство же проигравших ожидала бесправная и безрадостная судьба тех же «унтерменшен», правда, с утешительным призом – дозволенным участием в выборах одной из двух партий. Таким образом, в «тоталитарном» СССР «царство свободы» строилось для всех, без исключения, граждан; в гитлеровской Германии и в США Трумэна в «царство свободы» могли попасть только избранные либо в соответствии с расовой теорией, либо в результате естественного отбора.