Рейтинговые книги
Читем онлайн Газета Завтра 211 (50 1997) - Газета Завтра

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 25

Осип Мандельштам Осип МАНДЕЛЬШТАМ* * * Если бы меня наши враги взяли И перестали со мной говорить люди, Если б лишили меня всего в мире: Права дышать и открывать двери И утверждать, что бытие будет И что народ, как судия, судит, - Если б меня смели держать зверем, Пищу мою на пол кидать стали б, - Я не смолчу, не заглушу боли, Но начерчу то, что чертить волен. И, раскачав колокол стен голый И разбудив вражеский тьмы угол, Я запрягу десять волов в голос И поведу руку во тьме плугом - И в глубине сторожевой ночи Чернорабочей вспыхнут земле очи, И - в легионе братских очей сжатый - Я упаду тяжестью всей жатвы, Сжатостью всей рвущейся вдаль клятвы - И налетит пламенных лет стая, Прошелестит спелой грозой Ленин, И на земле, что избежит тленья, Будет будить разум и жизнь Сталин. [gif image]

untitled

[gif image] “Мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут”. И. СТАЛИН

ПАСТЫРЬ ( На вопросы корреспондента газеты “Завтра” Андрея ФЕФЕЛОВА отвечает главный режиссер театра “На досках” Сергей КУРГИНЯН )

Андрей ФЕФЕЛОВ. Сергей Ервандович, почему вы обратились к теме Сталина? Каково значение этой темы для современной России, ее политики и культуры?

Сергей КУРГИНЯН. Обратился я к этой теме случайно. Если бывает в человеческой жизни, и особенно в творческой деятельности, что-то случайное. Осенью 1991 года нас выгнали из того зала на Малой Грузинской, где наш театр “На досках” в течение десяти лет давал свои спектакли. Выгнали истерично, грубо, буквально выкинув вещи на улицу. Преувеличивать катастрофичность этого изгнания я не буду. К этому времени мой аналитический центр (в работе которого, кстати, уже тогда активно участвовали актеры театра “На досках”) сумел завоевать позиции, при которых особых финансовых проблем подобное изгнание не создавало. Конечно, было противно и неудобно. Надо где-то арендовать залы. Дорого… Но это не все. Эпидемия трусости парализовала тогда Москву. Многие боялись сдавать залы даже за приличные деньги. А доронинский МХАТ все же согласился (правда, уже в 1992 году, когда эпидемия страха стала гаснуть) предоставить нам малый зал. Мы играли в этом зале свой новый спектакль “Гамлет”. Спектакль имел успех. Наша публика искала возможности встретиться с нами.

Говоря о “нашей публике”, я должен объясниться. У театра “На досках” есть неширокий слой московских почитателей - примерно 50 тысяч человек. Это отнюдь не всегда люди идеологически созвучные. Часть влюблена в авангард, в интеллектуальный театр и видит в нас выразителей этого направления, отделяя нашу деятельность в культуре от на- ших идеологических пристрастий. Часть относится к театру как к “мистериальной площадке” и видит в нас нечто большее, чем просто деятелей культуры. Часть ищет и находит идеологический резонанс. Все это - любители “нетипичного” театра, в котором прорываются к сложным истинам, а не “оттягиваются”… И даже не наслаждаются в обычном культурном смысле. Это - зритель для театра непривычный и театр в обычном смысле слова не очень посещающий. Он легко узнаваем. Один известный критик сказал мне: “Такого зрителя я лет двадцать назад видел на лучших концертах Консерватории”.

Добавьте к этому сам феномен гонимости. Все знали, что мы почти под запретом, что нас вышвырнули на улицу. В этих условиях мы вдруг делаем небольшую серию показов нового спектакля. В удобном месте и с расклейкой афиш. В Малом зале МХАТа, где мест всего-то, кажется, около ста. Аншлаг был обеспечен. Он и был, супераншлаг с залом, заполненным особой публикой. И это посреди той Москвы 1992 года, где в театр фактически ходить перестали. Татьяну Доронину это очень впечатлило. Зритель в театре - ее больная тема. Недавно она говорила об этом на встрече главных режиссеров театров с мэром Москвы. И снова был крик души: “Те, кто к нам ходит, - не театральный зритель вообще! Мы теряем театр!”

Желая заполучить зрителя в свой МХАТ, Доронина начала тогда меня “обхаживать”. В обаянии ей не откажешь. Но предложенная ею для постановки пьеса про Аввакума совсем меня не грела. Я прочитал сценарий и вежливо отказался. Однако Доронина - подлинная дщерь Евы. И отказы ее только активизируют. Обаяние было удесятерено, настойчивость тоже. Как интеллектуальный соблазн для “упершегося Кургиняна” на свет Божий был извлечен “Батум” - казавшаяся безнадежной комплиментарная пьеса о молодом Сталине, которую сам Сталин играть запретил. Помните 1992 год? Удары дубинками по головам демонстрантов, дикая истерика антисталинизма и все остальное… Мне хотелось создать то, что авангардистская режиссура называет “акцией”, и приурочить к 7 ноября. Я об этом сказал Дорониной. Ей было надо добиться своей цели, и было все равно, ради чего и что именно я собираюсь делать. И она согласилась на акцию. С приглашением лидеров оппозиции и гимном “Союз нерушимый” в конце спектакля. С подлинным, старым, текстом.

Я очень не люблю ставить спектакли в чужих театрах. И не верю в культуру как таковую посреди существующих обрушений. Я верю в возможность мистериальным способом создать ядро новой преемственной культуры. Я не режиссер зрелищ - высоких или площадных. Я поисковик, проблематизатор, искатель новой литургии. В этом смысле театр “На досках” - это и не театр вовсе, а мистериальная площадка, площадка для левой, красной мистерии. За этим к нам и идут.

Поэтому “акции” мне было мало. И я, еще не дав окончательного согласия, стал вчитываться в “Батум”. Знаете, каково другое, настоящее название пьесы? То, которое “грело” Булгакова? Это название - “Пастырь”. Меня оно сразу привлекло. Потом с названием соединилась и проявившаяся в скучном тексте булгаковщина, которая с трудом отделялась от казенщины 30-х годов, но была, дышала своей метафизикой. Булгаков искал в Сталине “красного пастыря”. Искал с увлечением, но без любви. Искал, будучи связан условностями и запретами 30-х годов. Но мистериальный компонент в этом поиске был. Чужой красному человек, автор “Дней Турбиных”, разглядел красное лучше его апологетов. И понял глубже.

Поэтому я согласился потратить сентябрь и октябрь на сочетание мистериального поиска с подготовкой акции. При этом все началось с “хулиганства”. Придя во МХАТ, я на первой же репетиции из- бавился от корифея, которого мне рекомендовали на роль Сталина, и взял молодого парня. Дальше понадобилось недели три, чтобы включить чужих актеров хотя бы в поверхностный мистериальный поиск. А дальше… Как ни странно, удалось поставить совсем не худший спектакль. Доронина была в восторге. Это до сих пор, я думаю, зафиксировано в стенограммах первой приемки спектакля. А раз Доронина была в восторге, то начал восторгаться и весь худсовет, что было не очень приятно: восторги шли чересчур пышные и цветистые. Но я не стал придавать этому особого значения, вспомнив знаменитое высказывание Липочки из “Свои люди - сочтемся”: “В ихнем кругу все так делают”.

Потом… Потом началось странное. Видимо, на генеральной репетиции были не только актеры и режиссеры, но и искусствоведы в штатском. Буквально назавтра после восторженно встреченного прогона началась дикая истерика Дорониной. В узком кругу она признавалась, что кто-то очень важный (ну, совсем важный) позвонил ей, и с использованием ненормативной лексики предложил выбор: немедленно закрыть спектакль и получить крупную прибавку к дотации или крутить спектакль, но потерять и дотацию, и театр. На вопрос, что она выбирает, Дорони-на немедленно ответила: “Прибавку к дотации”.

Спектакль она отменить уже не могла, но сделала все, чтобы его сорвать. Он шел заменой какого-то ее спектакля, а не как премьера. Заготовленные для приглашенных деятелей оппозиции билеты главный администратор спрятал. И сожалел, что не успел, как приказали, сжечь. Илья Константинов - он был тогда одной из крупных фигур российской представительной (еще советской) власти - потом сказал мне: “Со студенческих лет я не сидел в четвертом ярусе”.

Вопреки всему, зал на тысячу мест был полон, и все, кто в этом зале были, помнят успех спектакля. Так что попытки списать закрытие на художественный результат - более чем сомнительны. Но на следующий день прошел новый худсовет, на котором вчерашние восхвалители превратились в таких хулителей, которых свет не видывал. И никто не скрывал, почему произошла такая метаморфоза. Доронина металась и неестественно пыталась сыграть что-то сразу на две темы: леди Макбет (сгинь, сгинь, красное пятно!) и Мерчуткина (я женщина слабая, беззащитная!) Спектакль был закрыт. Именно закрыт, и немедленно. Половина театральной Москвы это помнит. Сдирались афиши с тумб, уничтожались билеты. Недоумевающий зритель названивал и требовал, чтобы ему показали запретный плод.

Словом, спектакля жалко, но акция удалась. Я, кстати, думаю, что нормального кассового успеха спектакль не имел бы. Зритель “досок” немногочислен. Его хватает на то, чтобы делать долгие аншлаги в небольших залах. И к Дорониной на тысячу мест он не пойдет - ему мистерию подавай, камерность, метафизическое соучастие в действе. Зритель Дорониной никогда бы ничего подобного “Пастырю” не воспринял. Так что никаких особых переживаний по поводу закрытия я не испытывал. Жалко было молодых актеров, которых потом на худсовете заставляли каяться и признаваться, что они с самого начала “видели во мне враждебный элемент”. Кроме того, Доронина для мотивировки закрытия пустила через Вульфа версию, что спектакль не удался. Хотя Вульф сам признавался, что спектакля не видел.

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 25
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Газета Завтра 211 (50 1997) - Газета Завтра бесплатно.

Оставить комментарий