Растафарианская история - Полина Волкова

Мы еще какое-то время посидели у костра, дунули еще трубку, но солнце уже садилось. В сумерках мы потушили костер, собрали мусор и стали взбираться вверх по склону, когда Рэбай вдруг совершил странный поступок: в руках у него была почти пустая бутылка текилы, он допил остатки и разбил бутылку. Осколки разлетелись по песку и камням.

Мы сели в машину и меня мучил один вопрос: поедем ли мы в церковь на горе, эта мысль превратилась в навязчивую идею. Мне было необходимо выяснить, существует она или нет. Лсд по-прежнему действовало, хотя пик уже был пройден.

Но вместо церкви мы припарковались около дома той хиппи-блондинки, которую встречали на ярмарке. Это был прямоугольный дом белого цвета с множеством дверей и одинаковыми фонариками над ними, за домом шумела река, большие ветвистые деревья росли вокруг. Наша хиппи жила в одной из одинаковых небольших комнат, там было мало места, сыро и холодно, но очень чисто, почти все вокруг было белое и с потолка свисали звездочки из фольги, повсюду лежали всякие поделки, рамки, коробки и шкатулки, сувениры и прочее… В углу стояла белоснежная кровать с паланкином, куда тут же – в обуви! – плюхнулся Рэбай. Тито занял единственное кресло. После короткого разговора с хозяйкой о том, что нового происходит в Вудстоке, и о том, что мы сейчас на лсд и что мы русские, Рэбай заснул, лежа поперек кровати. Тито уже спал в кресле, положив ноги на кофейный столик и накрывшись белым покрывалом с головой. Мы от нечего делать поговорили с женщиной-хиппи (она рассказывала нам про Вудсток), потом сходили к реке покурить трубку, вернулись назад, найдя теперь уже всех спящими, и, так как нам больше ничего не оставалось, легли на пол и попытались заснуть.

Так мы пролежали всю ночь, было невыносимо холодно, мне казалось, что я не заснула ни на одну секунду, и только когда открыла глаза, поняла, что мне снилось, как я лежу на ледяном полу, не могу заснуть и дожидаюсь рассвета.

Я вышла на улицу и увидела первые лучи солнца. Трава была покрыта крупной росой. Я разбудила Рэбая, он быстро поднялся, растолкал Тито (пинками), закурил сигарету и наконец-то сказал:

– Let's go.

* * *

Your world is plastic! Can see through to the other side! – пел Swamp Dog, один из любимых черных певцов Рэбая, – Your cities are made of wood, antiques are what you've got inside. Houses are paper but folks don't hear a word you say. Friendship's like acid, it burns as it slides away. So you see! My patience is growin' thin… With this synthetic world we're livin' in…

По дороге домой я все смотрела в окно: мимо проплывали туманные горы, слоистые скалы, зеленые рощи… А потом вдалеке появился призрачный город, он был облаком… Казалось, что порыв сильного ветра мог бы размыть его очертания. Казалось, что он весь состоит из тумана, что это всего лишь мираж… Но мы въехали на Манхэттен и помчались по его улицам.

За окном был сонный Гарлем, затем абсолютно мертвый Мидтаун, потом мы въехали в Виллидж, который тоже еще спал. Солнце уже вышло из-за горизонта и цветы в Томпкинс Сквер Парке тянулись к нему всеми своими силами. Желтые, красные и фиолетовые – они подставляли солнцу свои раскрытые бутоны, источая пленительные запахи. На небе было всего лишь несколько облачков. Местные бомжи, которые уже начинали просыпаться, щурились, сидя на асфальте, прислонившись спинами с стенам домов, грелись, подставляя лица теплому свету, и почти что улыбались.

Целая группа сидела около нашего подъезда. С любопытством они следили, как мы вылезли из машины Рэбая и направились домой.

– Positive! – крикнул один из них Рэбаю.

– Positive! Positive! – с удовольствием ответил он и затем крикнул нам, когда мы уже открывали дверь в подъезд, – See you soon!

Когда мы зашли в квартиру – первым делом включили Боба Марли, затем сварили кофе, выкурили трубку и почувствовали свежие силы. Совсем не хотелось спать, лсд по-прежнему действовало, но уже по-другому – плавно и нежно.

– I feel so good in my neighbourhood… – весело пел Боб.

Цвета были такими яркими, что хотелось все вокруг обсуждать и фотографировать. Мы высунулись в окно и наблюдали за парком. Я обернулась и на глаза мне попалась растаманская шапка, лежавшая на столе. Я подошла к компьютеру и открыла страницу в википедии, посвященную растафарианству.

Быстро прочитав статью, я сказала моему другу:

– Ничего себе! Здесь написано, что они никого не обращают в свою веру, что они не занимаются распространением растафарианства, что они не берут новых членов, понимаешь?! То есть, естественно, они берут, иначе и быть не может, просто это не афишируют. О них вообще почти ничего не известно! Нужно обязательно все про них узнать. Надо у них все выведать.

– Растафарианство – это самая молодая религия, насколько я понимаю, – сказал мой друг, – наверное, про них действительно мало информации. Но, по-моему, растаманы могут при этом быть мусульманами или христианами, я видел православный крест на том старичке, который дал тебе свою шапочку, и в Клаб-Хаусе я слышал, что некоторые из них мусульмане. Например тот, который лез к тебе с разговорами. Кроме того они считают себя настоящими иудеями и, я так понимаю, уважают старый завет.

– Короче все намешано, какой-то идиотизм, – сказала я. – Мне кажется они специально пускают пыль, чтобы никто не докопался до их настоящих убеждений. Кого они считают Богом? И как они, интересно, относятся к Иисусу Христу? Что это за бред на счет того, что он был черным? И кто такой император Хайле Селассие?

Последний вопрос был самым интригующим. Я не помню, когда я впервые услышала это имя – Хайле Селассие I (между прочим, оно означает – сила святой троицы). Теперь мне кажется, что я знала этого человека всегда. Его портреты я видела в Клаб-Хаусе, его изображение вытатуировано на груди Рэбая, его настоящее имя дало название религии черных – Рас Тафари Маконнен. Рас означает – принц (или князь). (И поэтому все растаманы называют друг друга рас). Тафари Маконнен стал последним Императором Эфиопии и последним самодержцем в истории человечества. Неужели они действительно считают его Богом, думала я. Разве это не смешно? Разве такое бывает? С другой стороны, все бывает. Как известно, когда люди не понимают тебя, то начинают считать Дьяволом или Богом. Люди готовы верить чему угодно. Но Джери, например? Или Рэбай. Могут ли они всерьез считать Богом – царя, политика? Это тоже самое, что создать церковь имени Петра Первого или Наполеона. Хотя, с другой стороны, если бы Советский Союз не был атеистической империей, то непременно возникла бы церковь Ленина и Сталина или что-то вроде. В Сталина действительно верили, как в Бога. Кроме того, Мухаммед был как раз-таки политиком, бизнесменом (Салман Рушди в своей знаменитой книге именно этим словом чаще всего его и называет), а претендовал на божественность. А в старом завете слова царей записаны как слова пророков.

И я пришла к выводу, что политика и религия – суть одно и то же.

Этим утром я твердо решила написать книгу про растафарианство. Она задумывалась как исследование, вышло же все совсем по-другому. Чтобы читателю было проще понимать меня в дальнейшем, в следующей главе я расскажу немного о себе и своей прошлой жизни, большей частью – о своем детстве, ведь все-таки, хоть я и – повествователь, но в то же время – и героиня этой истории.

Глава третья: О дьяволопоклонничестве, вольном и невольном

музыка: Joy Division, New dawn fades

If you come homeI’ll bake you a cakeMade of all their eyes.I wish you could see meDressed for the kill…

T. Yorke

Моя мама осталась одна с ребенком (со мной) в 91-ом году, и ее жизнь, так же как и жизнь целой страны, в одно мгновение разрушилась, иллюзия распалась и грубая действительность выступила на первый план. Мой папа, абсолютно беспринципный и крайне интеллигентный жулик, бросил ее как только получил первые большие деньги (в то время он был следователем по особо важным делам и брал с людей бабло за обещание прекратить или не начинать против них уголовное дело, и потом я даже узнала, что часто он просто брал их на понт, и дела против них у него изначально даже не было). Я родилась за пять лет до их развода, в те годы папа уже большую часть своего времени проводил в командировках (часто выдуманных), мама тоже все время была не со мной, и я обычно оставалась под присмотром бабушки.

Моя бабушка (по маме) была невероятно упрямым, сильным, и неутомимым человеком. Своего бывшего мужа, полковника КГБ, она била сковородкой и спускала с лестницы. В итоге он, конечно, быстро спился и умер. Она была родом из сибирской деревни и в семнадцать лет (она была старшей из тринадцати сестер) поехала в ближайший город искать работу, и как раз началась война. Я в детстве любила слушать ее истории о том, как она сломала руку (они варили порох в огромных чанах и тяжеленная крышка упала ей на руку) и, несмотря на открытый перелом, ей дали всего один выходной день; как им выдавали по маленькому кусочку хлеба раз в сутки, и как после войны она купила себе красные туфли на каблуках, а потом всю оставшуюся жизнь жалела, что не купила вместо них какую-нибудь обувь своей маме (моей прабабушке), которая даже зимой ходила босиком и умерла почти сразу после окончания войны.