Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг. - Карл Абсхаген

И все-таки прошли месяцы, прежде чем началось судебное разбирательство, ибо одного из главных подозреваемых, солдата Рунге, отпущенного в свою прежнюю воинскую часть и дезертировавшего по дороге, смогли обнаружить и арестовать в одном из отрядов пограничной стражи только в середине апреля. Процесс начался в середине мая в военно-полевом суде Гвардейской кавалерийской дивизии, членом которого стал и капитан-лейтенант Канарис. Имперское правительство неоднократно и до такой степени активно вмешивалось в процедуру подбора состава суда, что это дало обвиняемым повод заявить о предвзятости судей. Тем временем произошли события, значительно ослабившие интерес общественности к процессу. В Мюнхене была провозглашена советская республика, но через четыре недели, после ожесточенных уличных боев, снова свергнута. Еще перед началом судебного разбирательства пришло известие об убийстве в Мюнхене заложников; этот эпизод как нельзя лучше иллюстрировал глубину падения политической морали в Германии по вине, главным образом, крайне левых, чьи вожди сами стали жертвами этого нравственного разложения. Накануне начала процесса граф Брокдорф-Ранцау получил в Версале от союзников условия мирного договора, который Шейдеман назвал «ограниченным сроком смертным приговором».

По пути в зал суда большинство военных судей вместе с приглашенными семьюдесятью свидетелями и семью экспертами могли прочитать, как утренние газеты дружно осуждали «насильственный мир».

Несмотря на вызванные этими событиями волнения, заседание суда прошло по-деловому и без каких-либо помех. Позднее крайне левые попытались дискредитировать приговор военно-полевого суда, называя его пристрастным. И социал-демократическая «Форвертс», признавая факт тщательно проведенного предварительного следствия, сожалела, что четверо офицеров, участвовавших в убийстве Либкнехта, были полностью оправданы, и критиковала приговор по делу Люксембург, прежде всего, в той его части, где главного обвиняемого, старшего лейтенанта Фогеля, приговорили к тюремному заключению, но не за причинение тяжкого телесного повреждения или умышленное убийство, а всего лишь за злоупотребление должностными полномочиями. Но ведь после заключения врачей, проводивших вскрытие в присутствии тайного советника Бира, которое ничуть не противоречило показаниям участников драмы, другого приговора, по крайней мере по делу Либкнехта, нельзя было и ожидать; во всяком случае, не было никаких оснований сомневаться в добросовестности судей. Эту точку зрения отстаивала и демократическая газета «Воссише цайтунг», которая писала, что даже суд присяжных едва ли смог бы принять иное решение, чем военный трибунал. Однако, добавил автор статьи, психологический климат в гражданском суде был бы другой и общественность встретила бы его приговор с бо льшим пониманием. Конец фразы напоминает о развернутой в печатных органах крайне левых злобной кампании, раздувавшей и подогревавшей в рабочих массах недоверие к военным вообще и к военному судопроизводству в частности. Приведем отдельные выдержки из комментария «Франкфуртер цайтунг» (№ 359 от 16 мая 1919 г.): «Если уже эта часть приговора (имеется в виду оправдательный вердикт в случае с Либкнехтом. – Авт.) используется для того, чтобы представить весь судебный процесс как фарс, то необходимо констатировать, что, насколько нам известно, никто из критиков следственных органов и суда не привел конкретные данные, позволяющие усомниться в добросовестности судей. И недаром такой умный и непредвзятый наблюдатель, как Стефан Гроссман, присутствовавший на всех судебных заседаниях, делясь своими впечатлениями, в газете «Воссише цайтунг» писал, что ни один из судей ни разу не пытался обойти или нарушить закон в пользу обвиняемых».

Мы несколько подробнее остановились на истории этого судебного процесса, на котором Канарис фигурировал в качестве члена состава суда, именно потому, что в связи с этим делом политические левые вскоре выдвинули против Канариса тяжелые обвинения, которые мы сейчас рассмотрим.

Его упрекали не за участие в военно-полевом суде и не за благожелательное отношение к подсудимым, но даже годы спустя вновь и вновь утверждалось, будто Канарис через несколько дней после вынесения приговора помог бежать из следственной тюрьмы старшему лейтенанту Фогелю. Все обстоятельства побега так и остались до конца невыясненными. Когда стало известно об исчезновении Фогеля, берлинская левая пресса выступила с резкими нападками на высшие военные органы. Особенно досталось прусскому военному министерству и руководству Гвардейской кавалерийской дивизии, которых прямо обвинили в содействии побегу. Газета «Ди Фрайхайт», близкая независимым социал-демократам, утверждала, что в деле замешаны капитан Вальдемар Пабст и еще некий лейтенант Сихонг и будто загранпаспорт для Фогеля изготовили в паспортной службе военного министерства, но, как потом оказалось, подобной службы в военном ведомстве вообще не существует.

Военное ведомство провело свое расследование, в ходе которого по подозрению в пособничестве арестовали и Канариса. Его арест вызвал сильное волнение среди офицерского и рядового состава морской бригады капитана 1-го ранга Лёвенфельда, и под его личное поручительство Канариса из-под ареста освободили. Однако он был обязан на время расследования не покидать пределы штаб-квартиры бригады, в то время располагавшейся в берлинском королевском замке. Ни великолепие окружающей обстановки, среди которой ему предстояло провести несколько дней под домашним арестом, ни продолжающееся расследование не могли приглушить в Канарисе привычное чувство юмора. Развеселил его особенно резкий контраст между роскошно убранным помещением и выдвинутым против него обвинением. В таком чрезвычайно приподнятом настроении Канариса можно было увидеть не часто. По словам коллег, в те дни находившихся рядом с ним, он воспринимал замок как потешную тюрьму. Домашний арест закончился, когда следственная комиссия убедилась в полной непричастности Канариса к побегу Фогеля, да и в Берлине его в тот момент вовсе не было.

Правда, необходимо констатировать, что, невзирая на официальное подтверждение невиновности Канариса, даже годы спустя левые политики и печатные органы левых партий продолжали настаивать на том, что, будучи членом военного трибунала, он на процессе по делу об убийстве Либкнехта и Люксембург явно покровительствовал сперва обвиняемым, а затем и осужденным офицерам. О деле Фогеля вновь напомнил в своей драматической речи 23 января 1926 г. в подкомиссии парламентской следственной комиссии социал-демократический депутат Мозес, когда Канарис – уже капитан 3-го ранга, состоявший в руководстве военно-морского ведомства, – по поручению министерства рейхсвера выступил в качестве эксперта в ходе разбирательства обстоятельств мятежа 1917 г., остро полемизируя при этом с независимым депутатом Диттманом, который, оставаясь в тени, по существу, являлся одним из главных организаторов неудавшегося восстания на флоте. Спеша помочь независимому коллеге, социал-демократ Мозес резко критиковал министерство рейхсвера, приславшее в комиссию человека, который вместе с другими способствовал побегу убийцы Розы Люксембург. На отказ Канариса обсуждать перед членами комиссии данный сугубо личный вопрос бурно реагировали левые депутаты, выкрикивая в его адрес: «Убийца!.. Приспешник!.. Кайзеровский негодяй!» Лишь с большим трудом удалось председателю успокоить собравшихся. В тот же день министерство рейхсвера, ссылаясь на проведенное в 1919 г. судебное разбирательство, официально заявило о полной несостоятельности обвинений депутата Мозеса. Еще раз подобное обвинение прозвучало через пять лет (Канарис уже был в звании капитана 1-го ранга и начальником штаба североморской базы) в свидетельских показаниях известного участника капповского путча, бывшего адвоката Бредерика, на судебном процессе с политической подоплекой. По словам Бредерика, Канарис, злоупотребляя своим положением судьи, якобы нелегально пронес в тюрьму деньги, собранные членами Национального союза немецких офицеров, на организацию побега братьев Пфлюгк-Хартунг, обвиненных в расстреле Либкнехта. Но и в данном случае на самом деле все выглядело иначе. Как показало расследование военного министерства, Канарис действительно предпринял шаги, чтобы передать эти деньги братьям Пфлюгк-Хартунг, но только после их оправдания и с согласия тогдашнего рейхсверминистра Носке. Деньги пошли на оплату адвокатов и на покрытие расходов, связанных с вынужденным временным отъездом родственников обвиненных из Берлина, подвергавшихся постоянным угрозам физической расправы со стороны коммунистов. В обоих эпизодах, в 1926 и 1931 гг., министр обороны Гесслер и генерал Грёнер, оба настоящие демократы, после тщательного разбирательства безоговорочно встали на защиту своего подчиненного, а этого вполне достаточно, чтобы убедиться в беспочвенности нападок на Канариса.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});