Искушение Модильяни - Ирина Волк

Деньги ему вряд ли нужны. Что же тогда? Скорей бы перешел к теме.

– Слушай, ты хоть сек тогда поляну, как я тебя ненавидел? – заглатывая враз полпорции ризотто, погружался Витек в детские воспоминания.

– Нет, – ответил внезапно заинтересовавшийся Владимир, решивший, что Витя начинает подбираться к главному. – За что?

– Еще спрашивает! Ну ты наглый! За Аньку, конечно! А то ты на нее не поглядывал? Скажи еще, не ты ей в девятом на Восьмое марта кулончик в портфель подбросил!

Анной звали их одноклассницу, отвязную дочку всенародно любимого киноактера, которая по какой-то немыслимой прихоти судьбы или просто по недосмотру оказалась ученицей обычной московской школы. Вове Воронцову эта бледнокожая высокая девушка с непонятной прической была совершенно безразлична и восьмирублевый кулон 8 марта 1988 года он подарил совсем другой девочке, причем открыто, без всяких подбросов. Встреча с недругом детства доставала все сильнее. И Владимир не выдержал.

– Витя, как у тебя вообще жизнь-то идет?

Рындин резко замолчал. Медленно потянул виски. Снова улыбнулся, но теперь с прищуром, новым для этой встречи:

– Вообще было неплохо. Пока не возникли наши общие знакомые.

– Наконец-то, Витя. – Воронцов готов был признать, что высказался не очень тактично, но не пожалел об этом. – А конкретнее?

– А конкретнее не надо. Кто – не так важно. Важнее – что. Ты чего мне с меню-то не помогаешь?

– Ладно, это пропустим. Ну, и чем тебя так напрягли таинственные общие знакомые?

– Видишь ли, Вовчик… Мне, как тебе, по штату положено шоркаться в чужих делах…

– Шоркаться, Витек – это тебе. Мне положено другое.

– Ладно, другое так другое. Суть вровняк та же. Так вот, я сам в этом разрезе круть большая, поэтому мне не по кайфам, когда приходит туз откуда-то слева и вываливает без нулевки, кто я есть, с кем я в школе учился и кто теперь мой одноклассник. Понимаешь меня?

– Считай, что пока нет.

– Тогда продолжаю. Вдруг чужой туз…

– Какого цвета?

– Что – какого цвета?..– первый раз стушевался Рындин, и Воронцов с безжалостной ясностью понял, насколько нелегок Витьку этот разговор, насколько вымучена вся его наигранная наглость.

– Туз – какого цвета? Масти какой?

– Черной[17],– хмуро уточнил Рындин и поскорей заговорил снова: – И вот, с никакого бодуна ставит задачу: найди, поговори, предложи.

– Если с никакого, ты мог и отказаться. Или уж очень повидаться захотелось? – усмехнулся Владимир.

– Н-ну… Как бы тебе объяснить…

– Не трудись, Витя. Без объяснений ясно, что не деньги ты «черному» должен. Если бы деньги – легко бы от него отделался, правда? Ладно, давай не тянуть.

Рындин снова расплылся в почти детской, дружелюбно-наивной улыбке.

– Тебя хотят попросить тормознуться с одной из твоих тем.

– Будьте любезны счет, – сказал Воронцов проходящей официантке. Затем повернулся к Витьку: – О чем речь?

– Банк «Аргент».

Владимир выжидательно молчал. Ободренный этим Рындин заговорил, время от времени перебивая сам себя.

– Понимаешь, я тут по нолям не при делах. Вообще не знаю, что за лабуда с этим банком, зачем он тузу, при чем здесь ты. Так понимаю, что ты ведешь это дело. А он просит, чтобы ты его… ну, закрыл, короче. И, если по чесноку сказать, я не стал бы тебя грузить, если бы не ценник, который туз для тебя обозначил. Не поверишь, я охренел, как услышал, чуть со стула не упал…

– Я не упаду, можешь повторить.

– Пол-лимона. Зелень. Я не вру.

Рындин виновато посмотрел на Владимира и, случайно взглянув в глаза, тут же отвел взгляд. Витя истолковал паузу по-своему. Быстро нагнувшись к брошенному под стол пакету, он положил на скатерть перетянутую скотчем бело-голубую картонную коробку из-под утюга.

– Здесь половина, Вова. Вторая будет после того, как дело уйдет в архив и ты покажешь подтверждение.

– Откуда такие слова знаешь, Витя?

Воронцов опять усмехнулся. Эх, простота, а еще крути нагоняешь. «В архив… Сдача… Подтверждение…» В каком они веке живут? Явно в конце двадцатого, задержались лет на десять. Можно подумать, что материалы возбужденного дела можно запросто бросить в корзину – следствие закончено, забудьте. Владимир посмотрел счет, бросил на коробку с четвертью миллиона долларов три тысячных купюры в рублях. Вспомнил неподдельную радость первых минут встречи и с жалостью посмотрел на Витю. Сволочи они все-таки, подумал он и сразу обругал себя за банальность мысли.

– Витя, я вообще-то не должен уходить без тебя, но очень рад был тебя видеть.

– Подожди, – Рындин приподнялся, недоуменно моргая, – так мы по вопросу забились? Когда?

– Забились. В том смысле, что забей на этот вопрос. Как у вас бы сказали – по концовке забей. Иначе со следующей встречи придется нам уйти вместе.

Он шел из кафе, едва переставляя ноги. Будто тащил на себе груз в несколько тонн. Всего три минуты назад ему пришлось пустить за бывшим другом хвост, установить его телефон на прослушку. Вряд ли это даст что-то реальное. Но как тяжело…

Глава 12

Санкт-Петербург. Дом Виктории.

Следующее утро обмануло синоптиков. На улице было хмуро и неприветливо. В окна хлестал дождь, внизу на огромной площади разливались морями лужи. Проносящиеся автомобили поднимали фонтаны брызг, заливая редких прохожих, спешащих укрыться от непогоды в любом недоступном ветру и сырости месте. Впрочем, мест таких в городе, кажется, не было вовсе. Влага проникала даже сюда, в номер-люкс одной из лучших гостиниц города. И от этой всепроникающей сырости становилось тоскливо и неприкаянно.

Номер Виктории – внучки бывшего чекиста – молчал. Заняться было нечем. Конечно, можно было пойти в Эрмитаж, Русский музей, посетить Меньшиковский дворец или махнуть в Пушкин, но выбираться из надежного, хоть и неуютного, убежища на неприветливые Невские берега совсем не тянуло.

Наталья спустилась вниз, выпила кофе, неприкаянно послонялась по холлу между павильончиков с сувенирами, снова поднялась к себе. Набрала номер Виктории…

Тоненький голосок радостно произнес «Алло!», но, услышав ответ, сразу поник.

– Виктория, мы не знакомы, но мне кажется, нам есть о чем поговорить, – сказала Наталья и словно бухнулась в ледяную прорубь: – О рисунках Модильяни.

Трубка молчала.

– Вы слышите меня?

– Да, конечно. Можете приехать хоть сейчас. – Девушка назвала адрес.

Вот это везение! С первой же попытки – в десятку. Наталья чуть не подпрыгнула от радости.

Вызывать такси не было смысла.

Вчера, выйдя от Фогеля, она застала дымящего возле двери Корнева.

– А что же вы не проверили подъезд? – ехидно поинтересовалась Наталья. – Может, злодей там прятался.

– Подъезд здесь всего один, и он прекрасно просматривается из машины, – ответил он, выбрасывая сигарету и отворяя дверцу машины.

Наталья подняла глаза, разглядывая ровные ряды окон, удивленно перевела их на Корнева.

– Отсюда лестницы не видно.

– Конечно, не видно, – кивнул он. – В парадную я следом за вами зашел, проверил, а потом контролировал, кто входит-выходит.

Но вы ж про подъезд говорите, – он широким жестом показал на улицу. – Вот он, весь на ладони.

Наталья проследила взмах руки. Напротив ни одного подъезда не было, поскольку не было и домов. На противоположной стороне, там, куда указывал Корнев, сколько хватало глаз, раскинулся Таврический сад. Она обернулась к двери, из которой только что вышла, таких дверей в доме была не одна, как он сказал, а пять. «Парадной» назвать ее было сложно – обычная, деревянная, с домофоном слева. Лестницу, которую она скрывала, тоже вряд ли можно назвать «парадной», не заплеванная, конечно, перила на месте, но в остальном ничего особенного… Наталья пожала плечами и села в машину.

В конце концов, это даже удобно, не надо заботиться о том, как и на чем добраться, а еще важнее – выбраться. А главное – Володя спокоен. Когда вчера вечером говорили с ним по телефону, он много интересного рассказал про этого героического Корнеева. Но самое важное то, что теперь Володя уверен в ее полной безопасности. Она-то, конечно, знала, что никакой угрозы и не было, но за время их знакомства убедилась: если у Воронцова появится какая-то идея – ничем ее не выбьешь…

И вот сейчас она вышла из отеля, а Mercedes весело подмигнул ей фарами.

Уже почти в темноте – только свет фонарей и рекламы – они переехали Троицкий мост и подъехали к дому. На его стене красовалась мемориальная доска Кирову. Здесь же была и музей-квартира руководителя ленинградских коммунистов.

Вместе с Корневым они поднялись на второй этаж.

Дверь была отворена настежь, откуда-то из глубины квартиры Виктория крикнула:

– Проходите, раздевайтесь, обувь можно не снимать. Я сейчас, отойти не могу, кофе убежит…

– Вот ведь дуреха, открывает, не думая, – заметил Корнев. Он помог Наталье раздеться, снял куртку и двинулся вслед за ней туда, откуда, как казалось, раздавался голос.