Сын графа Монте-Кристо - Александр Лермин

— Это невозможно! — решительно ответила посетительница.

— Невозможно? Такого слова нет в моем лексиконе. Итак, вы — моя мать, вы раскаиваетесь и обладаете богатством.

— Нет, у вашей матери нет ничего, она теперь бедна!

— Вздор! Это просто значит, что она не хочет ничего сделать для меня: сама осыпана золотом, а меня заставляет гнить на каторге!

— Не думайте так дурно о несчастной женщине: она пожертвовала всем своим состоянием, чтобы вырвать вас из рук палача!

— Если это правда, то черт ее возьми! — проскрежетал зубами Бенедетто.

— Да, это правда, довольно скрываться! Я — ваша мать, и чтобы спасти вас, чтобы добыть помощь и поддержку людей, избавивших вас от эшафота, чтобы видеть вас сегодня и говорить с вами, я подписала договор, по которому лишилась целого миллиона — всего моего состояния!

— И вы называете это благородным поступком? -неистово закричал Бенедетто. Вместо того, чтобы таким образом украсть у меня этот миллион, вы могли бы прийти сюда, подкупить сторожей и освободить меня! Для этого довольно было бы ста тысяч, а на остальные деньги я мог бы жить счастливо — вместо того, чтобы таскать за собой цепи! И это вы, вероятно, называете исполнением своего долга! Идите, идите прочь! Не прощение мое купили вы, а проклятие!

— Бенедетто,— строго сказала его собеседница,— я вам скажу, какая жизнь предстоит мне! Через месяц я оставлю Францию и отправлюсь в Малую Азию — в общину сестер милосердия. Там я буду смирнейшей из смирных, беднейшей из бедных; на золото, пожертвованное мной иезуитам за твое спасение, будет построен монастырь; в жалкой кельи скрою я свое отчаяние, свой позор и буду жить одинокой, пока смерть не прекратит мои муки! Завидна ли моя участь, Бенедетто?

— А, так это иезуиты воспользовались моим наследством? — спросил Бенедетто в раздумье.

— Да, в день моего отъезда они получат мое состояние.

— Так оно еще не в их руках?

— Оно уже принадлежит им, но я еще не успела передать им их собственность.

Бенедетто погрузился в размышления. Посетительница помолчала, а потом произнесла надорванным голосом:

— Прощайте, Бенедетто! Я сделала для вас все, что было в моих силах, но напрасно ожидала я услышать слово прощения. И это не ваша вина — я должна покориться и этому: на нас обоих тяготеет проклятие!

Рыдания заглушили ее последние слова.

— Мать, мать! Прости меня! — внезапно послышался нежный, молящий голос Бенедетто. Слова были бальзамом для изболевшего сердца несчастной женщины: она глубоко вздохнула и прошептала:

— Боже, благодарю тебя!

— Мать,— снова с мольбой произнес Бенедетто,— мать, протяни мне сквозь решетку свою руку, чтобы я мог поцеловать ее!

Маленькая рука быстро очутилась в руке каторжника. Он поцеловал ее и потом сказал заискивающе

— Мать, у меня есть последняя просьба!

— Какая, сын мой? Я исполню все, что смогу сделать для тебя.

— Благодарю, тысячу раз благодарю! Когда ты оставляешь Францию?

— Двадцать шестого февраля.

— И куда едешь?

— В монастырь.

— Так ты отправляешься через Марсель?

— Да.

— Ну, так выслушай: подари мне еще одно свидание. Я так долго был лишен счастья видеть тебя, что это желание естественно! В то время я буду уже в Тулоне, и тебе придется лишь немного изменить маршрут, чтобы повидаться со мной и дать мне возможность еще раз прижать к губам твою дорогую руку перед началом моей новой безотрадной жизни.

Сердце бедной женщины переполнилось радостью, когда она услышала глубоко тронувшие ее слова лукавого корсиканца. Она подумала и решительно ответила:

— Хорошо, я навещу тебя.

— Но когда? Ты едешь 26-го февраля?

— Да.

— А 25-го передашь свое состояние?

— Совершенно верно.

— Так приди ко мне 24-го, мать!

— Я постараюсь, Бенедетто.

— Могу я положиться на тебя? Ты придешь?

— Клянусь тебе!

— О, благодарю, благодарю тебя, мать! — и снова Бенедетто прижал свои предательские губы к руке матери, слишком готовой верить его лживым речам.

— Погоди, вот еще что! — вскричал Бенедетто, как бы вспомнив нечто. — Я обещал одному из моих товарищей отослать вот это письмо. Ты можешь бросить его в почтовый ящик? Тут нет ничего дурного: иначе бы я не стал тебя просить об этом.

Несчастная даже не думала отказать лицемеру и охотно протянула руку за письмом, не заметив, что этим движением она немного открыла свое лицо, закутанное вуалью, и Бенедетто узнал мадам Данглар, на дочери которой он намеревался жениться! В его сердце вспыхнул гнев и стыд, но он подавил свои чувства и глухим голосом повторил:

— До свидания, мать, 24-го февраля, не забудь.

11. В редакции

— Ну, что нового, любезный Шато-Рено? — спросил друга Бошан, зашедший к нему в редакцию.

— Ничего особенного пока! Восточные дела все в том же положении — все на свете идет по-старому.

— Ничего особенного? Что ты мне дашь за интересную новость, любезный друг?

— Гм, смотря по тому, какая новость!

— Дело касается нашего приятеля Альберта де Морсер.

— Что же с ним случилось?

— О, обстоятельства его блестящи! Он отличается в каждом сражении и наверняка со временем будет знаменитым генералом.

— Желаю ему этого от всего сердца. Помнишь тот печальный период жизни Альберта, когда в твоем журнале появилась статья из Янины?

— Помню ли я? Я ведь сам ездил в Янину. И известия, привезенные мной оттуда, совершенно уничтожили нашего бедного друга.

— А граф Монте-Кристо исчез?

— На время — да. Но рано или поздно он явится опять.

В эту минуту за дверями послышалась перебранка, и, отворив дверь, Бошан увидел молодого человека, спорившего с мальчиком-посыльным, не пускавшим его в комнату.

— В чем дело? — спросил изумленный Бошан и сделал знак мальчику оставить незнакомца.

— Да, господин Бошан,— вскричал этот последний,— я знал, что вы впустите меня!

— Во всяком случае я не имею чести вас знать! — сказал Бошан, кланяясь.

— Позвольте напомнить вам о себе: ведь я тот, который во время процесса Бенедетто позвал вас в залу заседаний.

— А, теперь вспомнил! — приветливо сказал Бошан.— Чем я могу быть вам полезен?

— Напротив, господин Бошан, я сам могу оказать вам услугу.

— Прошу вас в кабинет… Позвольте узнать ваше имя?

— Меня зовут Гратилье,— ответил молодой человек, следуя за Бошаном. Усевшись, он лукаво улыбнулся и многозначительно спросил:

— Если не ошибаюсь, вы интересовались Бенедетто?