Опасный дневник - Александр Западов

— Сколько же на день бывало уроков? — спросил Порошин.

— Какие там уроки! — с огорчением воскликнул Штелин. — Великий князь мог сидеть на месте лишь пять минут. Даже танцам не выучился, а ведь как старался французский танцмейстер господин Лоде! Великий князь сказал ему: „Ваши танцы — пустяки. От развода караулов мне больше радости, чем от всех балетов“. Каков?

Порошин слушал рассказы Штелина, ничем не выражая своего отношения к ним. Он хорошо знал, сколь опасна при дворе искренность.

Другой петербургский немец, Август Шлецер, сотрудник Академии наук, сказал Порошину, что великий князь должен старательно изучить историю, ибо для особы царского рода это самый необходимый предмет. — Учите вашего воспитанника, — требовал он от Порошина, — прежде всего истории. Никогда я так искренне не убеждался в практическом значении этой науки, как во время переворота, произведенного императрицей Екатериной. Все те невероятные ошибки управления, какие совершил сто пятьдесят семь лет назад известный Лжедмитрий Первый, повторил Петр Третий. Можно ли вообразить, что этот несчастный впал бы в такие ужасные ошибки, если б знал, к чему они приводят, то есть если бы не был он полным невеждою в русской истории? Никогда!

Много и смешного и полезного нашел Порошин в первой русской печатной книге, трактовавшей о воспитании юношества. Называлась она „Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению, собранное от разных авторов повелением царского величества….“. Книга была издана в 1717 году и начиналась букварем, содержавшим новый и старый алфавиты, то есть гражданскую, введенную Петром, и славянскую азбуки, а также славянские, арабские и римские цифры. Берущему в руки эту книгу словно бы предлагалось повторить, а может быть, и выучить, ежели не знал раньше, грамоту, чтобы читать затем „зерцало“, или правила житейского обхождения, помещенные в книге вслед за букварем.

„В первых наипаче всего должны дети отца и матерь в великой чести содержать, — читал Порошин начальный параграф, им открывались правила. — И когда от родителей, что им приказано бывает, всегда шляпу в руках держать, а пред ними не надевать, и возле их не садитися, и прежде оных не заседать, при них в окно всем телом не выглядывать, но все потаенным образом с великим почтением, не с ними в ряд, но немного уступя позади оных в стороне стоять, подобно яко паж некоторый или слуга. В доме ничего своим именем не повелевать, но именем отца или матери; от челядинцев просительным образом требовать, разве что у кого особливые слуги…“

Этот пункт понравился Порошину. Обыкший с детства искренне уважать родителей, приученный в корпусе к воинской дисциплине, он отчетливо представлял себе систему подчинения, на которой были основаны и семейные отношения, и государственный порядок в России, и внутренне был согласен с этой системой. Но все же — как быть в рассуждении покойного государя Петра Федоровича? Если, как советует зерцало обхождения, содержать его перед лицом воспитанника в величайшей чести, будет ли это полезно впоследствии для русского государства? Что говорить, Петр Федорович был дурным правителем, и надобно стараться, чтобы сын, — нет, вернее сказать, цесаревич, — ни своим образованием, ни характером на него не походил, а пошел бы в свою матушку, именно в свою родительницу — ныне здравствующую императрицу Екатерину Алексеевну.

Далее Порошин читал о том, что детям надлежит речей старших не перебивать, говорить правду истинную, не прибавляя и не убавляя ничего, себя не хвалить, но и не уничижать, быть в присутствии слуг осторожными в словах.

Юноше, который соблюдает правила, чтобы преуспеть в жизни, предлагалось запомнить главное:

„Младый отрок должен быть бодр, трудолюбив, прилежен и беспокоен, подобно как в часах маятник, для того, что бодрый господин ободряет и слуг, подобно яко бодрый и резвый конь учиняет седока прилежна и осторожна…“

Кое-что из книги Порошин примерял и на себя, особенно те правила, где говорилось о придворной службе. Он уже понимал, что корпус не подготовил его для обедов с монархиней и ее приближенными и что он нимало не грустит, не получив такой школы. Суета парадных комнат оставалась чуждой бывшему кадету и переводчику „Ежемесячных сочинений“.

„Младый шляхтич или дворянин, — читал Порошин, — ежели в экзерциции своей совершен, а наипаче в языках, в конной езде, танцовании, в шпажной битве и может добрый разговор учинить, к тому же красноглаголив и в книгах научен, оный может с такими досугами прямым придворным человеком быть“.

Танцы, фехтование, французский или немецкий языки, верно, при дворе необходимы, но разговор нужен был недобрый, наполненный насмешками над неудачниками, похвалами счастливцам, заслужившим сегодня монаршее благоволение, намеками, недомолвками, лживыми клятвами и пустыми обещаниями. А книги при дворе и вовсе не надобны. Самых славных в свете сочинений царедворцы не только что не читали, но о них и не слыхивали.

Следующий параграф показался Порошину дельным:

„Прямой придворный человек имеет быть смел, отважен и не робок, а с государем каким говорить с великим почтением. И возможет о своем деле сам предъявлять и доносить, и на других не имеет надеяться. Ибо где можно такого найти, который бы мог кому так верен быть, как самому себе? Кто при дворе стыдлив бывает, оный с порожними руками от двор отходит…“

Сам проси о себе, сам добивайся милостей, не верь ничьей дружбе, ибо кто тебе друг больше, нежели ты сам? Следом книга сказала и об этом:

„Умный придворный человек намерения своего и воли никому не объявляет, дабы не упредил его другой, который иногда к тому же охоту имеет“.

Да, таков двор. Никому ни слова о том, что думаешь, к чему стремишься. Ни слова правды о себе. В книге писано о слугах, что они при случае хотят выше своего господина вознестись и, уйдя от него, разглашают на весь свет то, что знают о нем, и то, что им поверено было. Но не так ли ведут себя и придворные дамы и кавалеры? То, что говорено о слугах, применимо и к ним.

Впрочем, советы о том, как молодой человек должен вести себя в обществе, были отчасти небесполезны и для великого князя, чья нетерпеливость и поспешность бросались в глаза всем хоть немного знавшим его людям:

„Немалая отроку есть краса, когда он смирен, а не сам на великую честь позывается, но ожидает, пока его танцовать или к столу идти с другими пригласят; ибо говорится: смирение молодцу ожерелье“.

„Отрок должен быть весьма учтив и вежлив, как в словах, так и в делах: на руку не дерзок и не драчлив… Ибо вежливу быть на словах, а шляпу держать в руках неубыточно и похвалы достойно, и лучше, когда про кого говорят: он есть вежлив, смиренный кавалер и молодец, нежели когда скажут про которого: он есть спесивый болван“.

Составители „Юности честного зерцала“ подробно писали о том, как нужно сидеть за столом, есть и пить, чтобы воспитанного отрока можно было от других незнающих болванов распознать и чтобы его общество доставляло удовольствие другим людям. Эти советы могли позабавить великого князя, и Порошин положил про себя почитать их Павлу.

Правила гласили:

„Во первых, обрежь свои ногти, да не явится, якобы оные бархатом обшиты. Умой руки и сиди благочинно, сиди прямо и не хватай первым в блюдо, не жри, как свинья.

Руки твои да не лежат долго на тарелке, ногами везде не мотай, когда тебе пить, не утирай губ рукою, но полотенцем и не пий, пока еще пищи не проглотил. Не облизывай перстов и не грызи костей, но обрежь ножом.

Ешь, что пред тобой лежит, а инде не хватай. Ежели перед кого положить хочешь, не примай перстами, как некоторые народы ныне обыкли, над ествою не чавкай, как свинья, а головы не чеши; не проглотя куска, не говори, ибо так делают крестьяне… Около своей тарелки не делай забора из костей, корок хлеба и прочего. Когда престанешь ясти, возблагодари бога, умой руки и лицо и выполощи рот“.

Дворянский отрок должен отличаться от крестьянина с первого взгляда, учила книга:

„Часто одного дела не повторять; на стол, на скамью или на что иное не опираться и не быть подобным деревенскому мужику, который на солнце валяется, но стоять должны прямо“.

Это была книга для благородных отроков, и мужики служили в ней примером дурного поведения.

4

Советы составителей книги „Юности честное зерцало“ имели практический смысл и были полезны великому князю за обеденным столом, но более важного смысла они для Порошина не имели. Зато настоящее богатство педагогических идей ему подарили великие книги Жан-Жака Руссо, выход которых пришелся на период усердных занятий Порошина наукой воспитания.

История этих книг была истинно драматичной.

Роман Руссо „Новая Элоиза“, изданный в начале 1761 года, разошелся за несколько часов. Весной 1762 года появились „Общественный договор“ и „Эмиль“ — и на Руссо ополчились церковь и суд. Парижский парламент постановил сжечь тираж „Эмиля“ и арестовать автора. Предупрежденный накануне об этом решении, Руссо успел бежать в Швейцарию. Он предполагал поселиться в городе Ивердон, расположенном в Бернском кантоне, однако этому намерению не суждено было осуществиться. Женевский совет объявил, что книги Руссо „Общественный договор“ и „Эмиль“ должны быть сожжены, и вслед за ним бернский совет предложил автору покинуть пределы кантона. При помощи друзей Руссо перешел из Швейцарии в графство Невшатель, находившееся в прусском королевстве, и поселился в деревне Мотье, но, как было слышно, враги и там его не оставляли в покое.