Разочарованные (СИ) - "WeiBe_Lilie"

– Знаешь, Грейнджер, это патовая ситуация, – начал он издалека, – ты не отвечаешь на мои вопросы, делаешь тайну из своего прихода сюда, так что у меня остается только один разумный вариант, хоть и маловероятный, как и возможность наших случайных встреч на этом месте два дня подряд, – Малфой уставился на ее губы, которые были достаточно пухлыми для ее лица, и она кусала их, когда нервничала. Девушка еще не совсем успокоилась, она словно задыхалась, и поэтому дышала ртом, громко вдыхая воздух.

– Какой? – тихо спросила она, а он также тихо ответил:

– Ты пришла ко мне, – он усмехнулся и слишком резко приблизил свое лицо к ней, и Гермиона не успела ничего сделать, а он уже коснулся своими губами ее. Коснулся и замер, всего на секунду, как будто задумавшись, а оно ему нужно ли, но с мыслью «в жопу все», притянул резким движением девушку к себе, одной рукой наматывая ее волосы себе на руку, а второй сжимая в мертвой хватке ее бедро.

Было больно.

Сначала Гермионе. Ей было больно от того, как он тянет ее за волосы наверх, заставляя ее голову откинуться назад; было больно от его руки, которая сжимала ее бедро, буквально вдавливая в его тело; было больно от его губ, которые жадно целовали ее, покусывали, чуть ли не до крови, заставляя открыться ему навстречу и принять его язык.

Придя в себя, Гермиона начала молотить его руками по спине и плечам, требуя разорвать поцелуй. Она чуть не заплакала от обиды, глядя, как Малфой ее целует, прикрыв свои глаза.

Осознав, что ее попытки высвободиться только еще больше распаляют Малфоя, девушка перестала его бить и взяла двумя руками за голову, пытаясь оттолкнуть, но что-то пошло не так, и одной рукой она случайно задела их губы, слившиеся в поцелуи. Этот случайный жест вызвал бешенные эмоции у Малфоя, и он прижал ее обратно к стене. Девушка чувствовала жар, который от него исходил.

Осознав свою ошибку, она резко отдернула ладонь от его лица. Одну руку она просунула между их телами, чтобы хоть как-то оградить себя от него, но в итоге рука оказалась прижата к его груди. Вторая же попыталась избавиться от его пальцев, сильно сжимающих ее бедро, но Малфой воспринял ее жест иначе – вместо того, чтобы ослабить хватку, он вовсе убрал свою руку, но переплел свои пальцы с пальцами Гермионы, подняв ее руку высоко наверх. Драко было этого мало, он резко дернул ее за волосы, причиняя боль, и девушка вскрикнула, приоткрыв рот достаточно широко, чтобы его язык мог туда ворваться. С победным стоном он стал изучать ее рот. Его язык был безжалостен, как и его губы, а еще он был вездесущ – он побывал в каждом уголке ее рта, и ему этого было мало. Его язык насиловал ее, его губы насиловали ее, а Драко даже не думал останавливаться. Он повторял это до бесконечности долго – резко входил языком, медленно обводил им ее щеки изнутри, затем прикусывал ее язык, вызывая легкий тихий стон, который громким эхом отзывался у него в мозгу. Он кусал ее губы, кусал и массировал язык, по-прежнему оттягивая ее волосы, и Гермиона была вынуждена уже встать на носочки, чтобы хоть как-то ослабить эту боль. Но пьяный мозг Малфоя считал, что так она сама к нему тянется. И эта пытка продолжалась.

Гермиона совсем потерялась в реальности, это было и больно, и в тоже время так сладко, что хотелось еще и еще. Девушка закрыла глаза, пытаясь абстрагироваться, но это сыграло с ней злую шутку – ощущения усилились, и Гермиона призналась себе, что если забыть о том, что она целуется с Малфоем, то это весьма приятно.

Как только она прекратила сопротивление, Малфой это тут же заметил и сбавил свой напор. Его губы не были уже столь жесткими, но сохранили свою уверенность. Гермиона открыла рот чуть шире, и Малфой еще сильнее к ней прижался, уже нежно посасывая ее язык. Требовательное покусывание сменилось на нежное зализывание. Гермиону захлестнули эмоции, она сама прижала к себе слизеринца, пытаясь растворится в жаре его тела. Когда его язык в очередной раз дерзко вторгся к ней в рот, она встретила его нежным поглаживанием. Малфой совсем потерял голову от этого, а когда Гермиона сама облизнула его губы, он оказался на седьмом небе. Парень одной рукой ослабил себе галстук, а второй стал поглаживать ее по ноге, медленно и уверенно задирая подол ее юбки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Гермиона почувствовала какое-то новое ощущение, с ней еще не было такого – внутри стало тепло-тепло, а низ живота превратился в огромный вибрирующий комок нервов. Поддавшись моменту, в состоянии аффекта, Гермиона уже сама проскользнула в теплый рот Драко, исследуя его легкими и нежными касаниями. Драко прижался к ней еще ближе, недвусмысленно давая понять, в каком он состоянии сейчас находится, и тонко намекая, что сбежать не получится. Но Гермиона, совершенно неопытная в таких делах, бессознательно потерлась о него, отмечая про себя, что эти ощущения весьма приятны. Малфой издал достаточно громкий стон, который привел его в сознание.

А теперь стало больно Малфою. Больно, от осознания того, что он сейчас делает. Больно от того, с кем он это делает. Это боль была сильнее Круциатуса, которым его воспитывал Люциус, делая из сына идеально представителя семейства Малфой. И сейчас это была борьба между его воспитанием, идеологией и чувствами, которые он испытывал. Действительно, он оказался прав, говоря, что это патовая ситуация – уже нельзя было вернуться назад, но и продолжать тоже нельзя. Тем не менее, Малфой не прервал поцелуй, а углубил его, понимая, что это, возможно, первый и, к сожалению, последний раз, когда Грейнджер потеряла голову и стонет ему в рот, прижатая его телом и прижимающаяся к нему грудью.

«Мерлин, помоги мне» – молился Драко непонятно к кому, но потом понял, что он мысленно просит Грейнджер что-то сделать. Что-то, о чем никто не пожалеет. Пусть или развернется и убежит, или сама раздвинет ноги. И Гермиона вняла его мольбам. Пользуясь тем, что Малфой больше не держит ее сильной, она отстранилась от него:

– Я пришла сюда к тебе, – выдохнула она, по-прежнему держа его за плечи. Сердце в груди у парня пропустило несколько ударов, а потом с бешеной скоростью забилось. Драко не верил, что она сама к нему пришла, что все может быть вот так просто, но Гермиона продолжила. – Я шла сюда отдать долг.

Малфой слушал и не понимал. В голове стучало: «‎Я шла сюда отдать. Отдать. Отдать долг», а хотелось бы, чтобы звучало «‎отдаться». Он резко скинул ее руки со своих плеч:

– Что-то я должника не вижу, Грейнджер.

– Я шла сюда сказать спасибо, Малфой.

– Интересный у тебя метод благодарности, – похабно улыбнулся слизеринец. Проследив за его взглядом, Гермиона быстро одернула юбку.

– Ты не так все понял, – поспешила его заверить девушка, но Малфой ее перебил:

– Это ты не так поняла, мне не нужны твои благодарности, – казалось, будто за эти две минуты Малфой протрезвел. Он закрыл глаза, пытаясь успокоиться.

Гермиона не теряла времени зря, она полностью привела себя в порядок, обращая внимание на то, что местами уже появились синяки. Подняв с земли сумку, она достала оттуда бутылку огневиски.

– Спасибо, Малфой, – она протянуло алкоголь ему. Он открыл глаза и непонимающе уставился на нее. Заметив, что Малфой не торопится принять подарок, она впихнула ему в руки бутылку и поспешила убраться с башни.

Малфой повертел в руках ее «‎спасибо» минуты три, затем хорошенько размахнулся и кинул об стену, наблюдая, как разбилась бутылка. У него тоже сегодня что-то внутри разбилось и пошатнулось.

Успокоившись, он поспешил покинуть башню, но в последний момент обернулся. Что-то показалось ему странным. Подумав минуту, он вытащил из кармана палочку. Еще пять секунд спустя он вертел в руках собранную из осколков бутылку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– А ты не так проста, как кажешься, – улыбнулся Драко, осознав, что это его любимая марка огневиски. Не спеша, он стал спускаться, пытаясь осмыслить то, что происходило на башне в течении часа. Если же при бегстве Гермионы, он слышал только стук ее каблуков, то спускаясь по пролетам башни, он слышал только голос Нарциссы который говорил: «Мне больно, синяки останутся». И смех Люциуса:«Это от большой любви, дорогая».