Русский вид. Рысь - Регина Грез

которую зачесал назад собственно пятерней.

И с этим вот «божественным существом» мне предстоит прожить как минимум месяц в лесу один на один… Кажется, предстоящее путешествие запомнится на всю оставшуюся жизнь. Только бы не поддаться инопланетным чарам, не позволить Раю стать для меня чем-то большим, чем просто спасенный иноземец.

Сергей постоянно торопил, подпирая крутым плечом дверной проем в залу — ныл, что мы опоздаем на ближайший рейс до Тюмени, а потом придется ждать до утра. В итоге мы с Раем даже поужинать не успели. Скоро наша делегация оперативно спустилась с пятого этажа во двор. Там уже ожидала огромная черная машина непонятной мне марки.

Сергей уселся рядом с водителем, а мы с Раем разместились на заднем сидении. Аркадий и еще пара мужчин, дежуривших у подъезда, должны были ехать следом на другом внушительном авто.

«Охрана по высшему разряду! Когда бы ты еще так прокатилась, Ева Александровна, будущая занудная училка?»

И вот спустя пять муторных часов мы приближаемся к МКАД, скоро будет Внуково. У меня сами собой закрываются глаза и, после некоторых колебаний, я нахально приваливаюсь виском к плечу своего молчаливого спутника. Мне-то можно к нему прикасаться, он же не брал с меня никаких обещаний по личному пространству.

Рай осторожно отодвигает меня, снимает свою спортивную ветровку и, свернув ее наподобие подушки, приглашает устроиться у себя на коленях. И я настолько мечтаю хоть куда-нибудь уложить свою тяжелую голову, что даже не спорю.

А потом проваливаюсь в сон, и в последние секунды перед забытьем чувствую, как Рай ласково гладит меня по волосам, собранным в небрежную косу. И никакое мое разрешение на это ему сейчас, похоже, не требуется. Но мне пока не до споров.

Глава 5. Разгадка близка

Слышу сквозь дрему тихий голос Сергея:

— Может, сиденье разобрать — будет гораздо удобнее.

Интересно, долго ли я спала, голова еще тяжелая, за окнами машины густая ночь, приятно наблюдать мелькание круглых фонарей вдоль дороги. Аэропорт.

Мы успели к самой посадке на очередной Тюменский рейс, Аркадий забрал у меня паспорт и побежал договариваться насчет билетов. Я чувствовала себя неважно, внезапно возникли знакомые тянущие боли внизу живота. «Только не это, только не сейчас! Еще целая неделя в запасе… неужели из-за стресса…»

Хорошо, что у меня в сумочке всегда женские средства гигиены на всякий случай. Решительно поднимаюсь с металлического кресла в зале ожидания и, скромно опустив глаза, объявляю спутникам о необходимости немедленно удалиться в дамскую комнату.

Нисколько не удивляюсь тому факту, что Рай собирается меня сопровождать, но вот насколько далеко он собирается зайти? Есть предел и самой трогательной заботе.

В итоге к женскому туалету мы направляемся всей милой компанией — раздраженный Сергей впереди, затем я и Рай, который зачем-то придерживает меня за плечо, нервно озираясь на толпы людей вокруг, а по сторонам и сзади несколько неприметных на вид «дядечек» с самым равнодушным видом. И зачем мне такая охрана…

— Это неприлично! У тебя есть понятие о деликатности? — ворчу я.

Рай даже не собирался спорить. Он, видите ли, всерьез считал, что в дамском туалете меня подстерегает опасность. Я начала злиться всерьез, а тут еще Сергей добавил жару:

— Из-за вас рейс придется задержать! Засуньте уже свою стыдливость куда подальше и сделайте, наконец, свои дела.

— Не кричи на Еву, — жестко одернул его Рай, и впервые за вечер мне захотелось улыбнуться.

Однако во избежание конфликта пришлось завести Рыжего внутрь комнаты с кафелем нежно-малахитового цвета. Сергей в это время «работал» вахтером у дверей, чтобы в случае необходимости объяснять подошедшим дамам, что в туалете сейчас нестандартная ситуация — беременной женщине стало плохо и с ней находится муж.

Когда из кабинки я вернулась к зеркалам, чтобы помыть руки, Рай странно фыркнул в мою сторону и озадаченно выпалил:

— У тебя идет кровь! Где ты поранилась?

Даже не видя физиономию Сергея, я уже представила брезгливую гримасу на ней. Самые сумасшедшие сутки за всю мою жизнь. Никакого личного пространства! И главное сейчас, как говорят японцы, «сохранить лицо».

— У здоровой взрослой женщины раз в месяц идет кровь. Это не страшно и означает, что она не беременна, понятно?

— Понятно, — в его голосе послышалось странное удовлетворение, — ты не беременна.

Со стороны дверей раздался тихий смешок, и я уже круто повернулась, чтобы произнести гневную отповедь, как встретилась взглядом с Аркадием. Мой воинственный запал исчез, — Аркадий мне нравился. Казался старше и серьезней или просто умело прятал эмоции.

И вот мы сидим в салоне «Тушки», что увезет нас в Тюмень. Уж скорее бы добраться до места и в спокойной обстановке обдумать все произошедшее. Самолет разгоняется и взлетает, Рай судорожно вздыхает, прикрыв глаза, а мне нехорошо. Не люблю самолеты и поезда, не люблю большие вокзалы и аэропорты, суету и спешку, томительное ожидание… И неизвестность впереди. Представить не могла, что когда-то навещу места отцовской ссылки.

Пассажирам раздали еду. Рай проглотил свой сандвич за пару секунд и я, с грустью посмотрев на половину собственного холодного бутерброда, отдаю ему оставшийся кусок. Порыв гуманизма, что поделать, Рай большой, ему надо хорошо питаться. По счастью сбоку раздается осуждающий голос Аркадия:

— Ребята, почему же вы молчите, что такие голодные! Сейчас мы вас как следует накормим.

Он подзывает стюардессу и через десять минут нам приносят кучу всякой еды: салаты в закрытых пластиковых коробочках, курицу и картофель, еще бутерброды и десерт, чай с аккуратными кружочками лимона. Чая в самолете мне всегда мало.

Я налопалась до состояния полного блаженства и комфортно откинулась на сиденье. Салон опять погрузился в полумрак. Большая жесткая ладонь Рая легла сверху на мою руку, задержавшуюся на подлокотнике. Горячие пальцы переплелись с моими, жест был довольно интимным, но я сейчас не в том состоянии, чтобы спорить.

* * *

Спустя три часа мы уже рассекали на такси по предрассветным улицам Тюмени. Я с любопытством рассматривала из окна «Ниссана» незнакомые площади и скверы. Когда-то в этом городе отбывал часть своего заключения мой отец — «декабрист», отсюда он присылал маме пылкие письма с заверением в вечной любви и преданности, слал сентиментальные приветы мне, тогда еще школьнице. На глаза непрошено навернулись слезы.

Мы остановились возле серой обшарпанной «панельки», зашли в лифт, поднялись на пятый этаж и позвонили в квартиру. Двери нам открыла миловидная женщина неопределенного возраста с очень стройной для этого самого возраста фигурой.

— Здравствуйте, я — Ольга Короткова! Мы вас давно ждем.

Мой наметанный глаз сразу определил любовь хозяйки к пробежкам и гимнастике, скандинавская