Адвокат дьявола - Моррис Уэст

– Она не живет здесь, – сухо ответил Мейер. – У нее дом, и обществу людей она предпочитает одиночество. Ко мне она приходит каждый день, убирает, готовит еду.

– Я бы хотел нарисовать ее.

– Не советую.

– Но почему?

– Она – мать Паоло Сандуцци.

– О, – Блэк покраснел и перестал задавать вопросы.

Они сели за стол, и Мейер разлил кофе по чашкам. Затянувшееся молчание прервал художник.

– Большие новости из Валенты, доктор. Вчера я ездил туда за холстами и красками. Город жужжит, как растревоженный улей.

– Что это за новости?

– Все ваш святой, Джакомо Нероне. Похоже, они собираются канонизировать его.

Мейер пожал плечами и отпил кофе.

– Какие же это новости. О канонизации говорят уже добры? двенадцать месяцев.

– Но теперь-то от разговоров перешли к делу! – художник широко улыбнулся. – Начато официальное расследование. Везде висят объявления. Всех, кто что-то знает, просят дать показания. У епископа поселился гость, священник из Рима, которому поручено проведение расследования. Он приедет сюда со дня на день.

– Черта с два! – Мейер поставил чашку на стол. – Вы в этом уверены?

– Абсолютно. Вся Валента говорит об этом. Я сам видел его когда он ехал в машине епископа – серый сморщенный, как ватиканская мышь. Кажется, он англичанин, поэтому я взял на себя смелость предложить ему поселиться на вилле графини. Она – святая женщина, – Блэк хохотнул и налил себе вторую чашку, – и очень одинока. Деревня станет знаменитой, доктор. И вы тоже.

– Этого-то я и боюсь, – мрачно ответил Мейер.

– Боитесь? – глаза художника засветились любопытством. – А чего вам бояться? Вы даже не католик. Вас все это не касается.

– Вы не понимаете, – рассердился Мейер. – Вы же ничего и понимаете.

– Наоборот, мой дорогой друг! – художник всплеснул рука ми. – Наоборот, я все понимаю. Я понимаю, что вы пытались тут сделать и почему все ваши усилия пошли прахом. Мне известно, что делала здесь церковь и почему достигла успеха, хотя бы временного. Не знаю я лишь одного, чем обернутся поиски правды о жизни и смерти Джакомо Нероне. Но надеюсь все увидеть своими глазами. Я намеревался уехать на следующей неделе, но теперь, думаю, останусь подольше. Предвкушаю любопытное зрелище.

– А почему вы вообще приехали сюда? – в голосе доктора проскочила злая нотка, не оставленная без внимания Николасом Блэком. Он улыбнулся и неопределенно помахал рукой:

– Все очень просто. В Риме у меня была выставка, кстати, весьма успешная, несмотря на то, что проводилась в самом конце сезона. Графиня купила три полотна. Она пригласила меня приехать сюда и порисовать. Я надеюсь, что она поможет финансировать мою следующую выставку. Вот и все.

– Не уверен, – покачал головой Мейер. – Графиня не так проста. То, что представляется вам провинциальной комедией, может обратиться во вселенскую трагедию. Я советую вам держаться подальше от…

Англичанин рассмеялся.

– Но я уже в центре событий, доктор. Я – художник, наблюдатель и регистратор красоты и глупости человечества. Только представьте себе, как бы воспользовался такой ситуацией Гойя. К счастью, он давно мертв, и теперь пришла моя очередь. Да тут целая галерея картин с готовой вывеской: «Приобщение к лику святых», кисти Николаса Блэка! Один художник, одна тема. Деревенский святой, деревенские грешники и духовенство, вплоть до епископа. Что вы на это скажете?

Альдо Мейер смотрел на свои руки, коричневые почечные бляшки, грубую кожу, лучше всяких слов говорящих ему о том, что он стареет. Ответил он, не поднимая глаз:

– Я думаю, вы очень несчастный человек, Николас Блэк. Вы ищете то, чего никогда не найти. Вам следует уехать немедленно. Оставьте графиню. Оставьте Паоло Сандуцци. Оставьте нас всех, чтобы мы сами решали наши проблемы. Вы – чужеземец. Вы говорите на нашем языке, но не понимаете нас.

– Понимаю, доктор! – воскликнул Блэк. – Еще как понимаю. Я знаю, пятнадцать лет вы что-то скрывали, а теперь тайное станет явным. Церкви нужен святой, а вы не желаете ознакомить общественность с дискредитирующими вас сведениями. Это правда, не так ли?

– Частично. А в основном – ложь.

– Вы знали Джакомо Нероне?

– Да, знал.

– Он был святым?

– О святых мне ничего не известно. Я общаюсь только с людьми.

– А Нероне…

– …был человеком.

– А как же его чудеса?

– Я никогда не видел чуда.

– Вы в них верите?

– Нет.

Взгляд художника уперся в закаменевшее лицо Мейера.

– Тогда почему, мой дорогой доктор, вы боитесь этого расследования?

Альдо Мейер отодвинул стул и встал. В тени, отбрасываемой смоковницей, морщины стали глубже, глаза совсем запали.

– Вы когда-нибудь стыдились своих поступков, мой друг?

– Нет, – весело ответил художник. – Никогда в жизни.

– Вот это я и имел в виду. Вам не понять. Но я повторяю, вам нужно уехать… и немедленно.

Ему ответила лишь насмешливая улыбка. Блэк поднялся. На прощание они не обменялись рукопожатием, и Мейер не пошел провожать гостя до дверей. На полпути художник остановился и обернулся:

– Чуть не забыл. Графиня просила передать, что завтра ждет вас к обеду.

– Передайте ей мою благодарность, – сухо ответил Мейер. – Обязательно приду. До свидания, мой друг.

– Ci vedremo[6]. Я думаю, теперь наши встречи будут более частыми.

И он ушел, слишком стройный, слишком гибкий для тех лет, что уже проявлялись на его интеллигентном, печальном лице. Альдо Мейер вновь сел, уставился на кофейную кашицу на дне чашки. Вскоре из дома вышла женщина, посмотрела на доктора с жалостью и состраданием. Наконец, он поднял голову, заметил женщину.

– Можешь убрать со стола, Нина.

Женщина не пошевельнулась, но спросила:

– Чего он хотел, этот человек, похожий на козла?

– Он приходил, чтобы сообщить новости. Начинается новое расследование жизни Джакомо Нероне. Из Рима прибыл священник. Скоро он приедет сюда.

– Он будет задавать вопросы, как и остальные?

– На этот раз вопросов будет больше, Нина.

– Тогда он получит тот же ответ – ему ничего не скажут.

Мейер медленно покачал головой:

– Скорее всего ты ошибаешься, Нина. Дело зашло слишком далеко. Вмешался Рим. Вскорости заинтересуется пресса. Будет лучше, если на этот раз они узнают правду.

Женщина изумилась:

– И это говоришь ты? Ты!

Мейер обреченно пожал плечами.

– Плетью обуха не перешибешь. Разве мы сможем заглушить шум, поднятый на другой стороне долины? Его услышали даже в Риме – и вот результат. Давай скажем все, что их интересует, и покончим с этим. Может, тогда нас оставят в покое.

– Но зачем им все это нужно? – глаза женщины зло вспыхнули. – В чем разница? Как они только не называли его при жизни, а теперь хотят звать его святым. Это же ничего не меняет. Он был хорошим человеком, моим мужчиной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});