Ричард Длинные Руки – сеньор - Гай Орловский

…под столбом прямо на земле сидит девушка. Сигизмунд, яростно вскрикнув, повернул коня, тот очень неохотно сошел с дороги, дальше потрусил гадкой вихляющей рысью. Мой Вихрь, повинуясь движению колена, пошел следом, ему, как вездеходу, все равно, по какой дороге стучать копытами.

Девушка, молодая и сочная, испуганно вскинула голову, потом в ее глазах появилась смутная надежда. Пышная грива пепельных волос, здоровых и волнистых, падает ей на спину. Из одежды на ней только затейливого вида кожаные штанишки, очень короткие, больше похожие на купальник. Рядом с нею крупная цепь, я не сразу врубился, что одним концом цепь прикреплена к массивному каменному столбу, другим – к металлическому ошейнику. Девушка как раз попыталась просунуть пальцы под широкое кольцо, подтащила к подбородку. Крупная грудь тоже приподнялась при этом движении, я определил, что беда постигла эту деревню немалая, не только в России простой народ хитровато старается отделаться подешевле: языческим богам – красной ленточкой на веточке, христианскому – копеечной свечкой, президенту – аплодисментами, что вообще ничего не стоят, но раз уж отдали молодую женщину, да еще такую лакомую, от сердца, так сказать, оторвали, то…

– Дикари! – вскрикнул Сигизмунд. – Сатанисты!

– Вряд ли, – возразил я. – Скорее всего, язычники.

– Да какая разница…

Он соскочил с коня и начал бегать вокруг каменного столба, стучать, колотить, вскрикивать, обращаясь то к Господу, то совсем другим тоном… уже не к Господу. Девушка следила за ним полными надежды глазами. У нее оказалось широкое, очень милое лицо, грубоватое и в то же время красивое той простонародной красотой, как бывают красивы молодые безупречные коровы, овцы, козы.

Я сказал, не слезая с коня:

– Ты не прав.

Он обернулся.

– В чем?

– Услышали бы тебя наши неоязычники… ладно, отыди.

Он не понял, но когда я снял с петли молот, поспешно отпрыгнул, заслонил собой девушку. Молот вылетел из моей ладони с силой, фырканьем, хотя я бросил легонько, видно, застоялся, вернее, зависелся без дела. Сигизмунд наклонился над девушкой, почти навалился, закрывая ее грудью и не только грудью, раздался грохот, треск, столб рассыпался на крупные глыбы.

Сигизмунд снял с гранитного пенька широкое кольцо, похожее на обруч для бочки, только потолще, оглянулся в беспомощности. Я выразительным жестом указал на девушку, потом на седло его коня. Взгляд молодого рыцаря заметался, я сделал вид, что не вижу попыток выкрутиться, и Сигизмунд спросил с некоторой надеждой:

– А что, не подождем чудовище?

– Какое?

– Ну, которому эту прекрасную леди в жертву…

Я пожал плечами.

– Зачем? Может быть, чудовище уже разучилось само добывать пищу. Так бывает, когда выращенных в зоопарке выпускают на волю… Кто знает, вдруг это редкий вымирающий? Впрочем, не так это важно, как то, что для простонародья необходимо… гм… чудовище, налоговая полиция или призыв в армию. Чтоб жизнь медом не казалась, а то совсем обленятся! Обязательно нужен внешний враг, это сплачивает, дает чувство плеча. Так что пусть с этим пришлым лицом кавказской национальности разбираются сами. А то нам еще и достанется, что лишили их… цирка. Кого пиара, кого смысла жизни.

Сигизмунд краснел, бледнел, брови то поднимались в изумлении, то вздрагивали, и смотрел на меня так, будто я произносил заклинания на украинском языке, что, по новейшим данным украинских ученых, – прямой потомок арийско-халдейского, то в беспомощности оглядывался на девушку. Она уже поднялась на ноги, ниже его на голову, но крепенькая, с широкими плечами и могучей грудью, что смотрит прямо, бесстыдно и красиво, небольшие валики на поясе, но талия хороша, к тому же широкие бедра только подчеркивают ее узость. И крепкие спортивные ноги с хорошими мышцами совсем не выглядят коротенькими.

Когда он поднял ее к себе на седло и усадил впереди себя, я поинтересовался:

– Ну что, жениться будешь?

Девушка посмотрела на него с надеждой, прильнула всем телом, стараясь сделать его как можно более нежным и обволакивающим. Сигизмунд покраснел отчаянно, сказал умоляющим голосом:

– Сэр Ричард, как можно!..

– А почему нет? Все рыцари так делают.

Он отчаянно помотал головой.

– То не рыцари. Или не совсем рыцари. То просто мужики в железе. Нельзя так… нельзя извлекать корысть из благородных деяний!

– Нельзя? – спросил я в сомнении.

– Нельзя! – отрезал он сердито. Добавил: – Тем более и деяние не так уж и благородное, просто обычное! Как будто можно было проехать мимо!

Я смолчал, насмешничать над такими чувствами язык не поворачивается. Сигизмунд в самом деле тянет на паладина, но никак не я. Я слишком заражен тотальным безверием и оплевыванием всех и вся. Скажем, непорочная и праведная жизнь, бывшая нормой в Средние века, ставшая редкостью во время молодости моих родителей, в мое время уже подвергается нещадному осмеянию. Если бы выяснилось, что какая-то из моего класса или школы вышла замуж девственницей, ей до конца жизни не отмыться от насмешек, глумливого хохота и указывания пальцами. Так что я свинья, свинья, свинья, а Сигизмунд – сама чистота. И не фиг мне оправдываться, что я вот такой богатый и разносторонний: могу и свиньей быть, и благородным, все это дешевая отмазка. Как преподлейшие фильмы про благородных киллеров, проституток с моралью или домушников, что на ворованное жертвуют сиротке конфетку, как и оправдания сетевых пиратов, что они вовсе не воруют чужое, а живут по принципу «отнять и поделить».

Он ехал впереди, девушка прижималась к нему так, что ее тело расплывалась на нем, как медуза. Ее пальчик время от времени указывал дорогу, мы съехали с шоссе, а городишко, который я предпочел бы объехать, все приближался. Земля поросла привычным бурьяном, все запущено, хотя я бы сказал, что здесь редкостный чернозем, о котором говорят, что вечером воткни оглоблю – к утру вырастет телега.

Показалась красивая каменная арка моста, дивной красоты башенки, узоры и барельефы, конь Сигизмунда уже вступил на каменный пол, я поехал на расстоянии. Странные ощущения переполняли грудь, когда поднимался по дуге через этот стариннейший мост, под которым давным-давно уже нет реки. Мимо потянулись каменистые холмы, чахлая трава и голые кустарники. Мир одновременно и стар, предельно стар, и в то же время юн, как если бы мы ехали по меловому периоду или каннозойской эре, вокруг диплодоки, стегоцефалы и буцефалы с бицефалами, но в то же время видны руины космодромов, откуда в древности стартовали наши предки.

Понятно, что никаких буцефалов или ацефалов не увидим, как и руин древних космодромов, но ощущение древности этих мест оставалось, заползало под шкуру, пробиралось в кости.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});