Кайф - Владимир Рекшан

Весной Николай попросил выделить денег на покупку недостающих барабанов - малого и бонгов. Мы решили выделить из общей кассы и в несколько заходов передали ему двести рублей. Наступил ноябрь, а барабанов нет. Хронически обворовываемый, я организовал расследование, благо его объект был всегда под рукой и не мог скрыться, и довольно просто выяснил, что никаких барабанов и не будет. Хронически обворовываемый и видящий воров теперь часто и в друзьях, припомнив Николаю трудовой семестр в метрополитене, я организовал какую-то китайскую кампанию по шельмованию товарища и изрядно в ней преуспел. Странно улетучился с годами дар внушения, видимо, теперь не хватает для этого однозначности мышления и узости представлений о должном. А тогда я мог говорить часами о том, на чем зацикливался, я и говорил весь ноябрь о несостоявшихся барабанах, и неожиданно Витя Ковалев, после часовой обработки, предложил:

- Давай его прогоним - не могу больше. Ведь ты прав. Мы выкладываемся, ишачим, а он...

Шел дождь. Мы стоим возле Финляндского на кольце сто седьмого, и я поражаюсь выводам, сделанным Витей. Я вовсе не предполагал гнать Николая. Он являлся автором доброй трети петербургской продукции и вообще нравился мне.

- Как выгоним?

- А так! - Витя раскалялся на глазах и уже повторял произнесенное, убеждая и меня, и себя: - Выгоним к чертям. У меня есть барабанщик. Так невозможно жить, когда вот так... вот деньги... Он же с тараканами и с ним никогда ничего не поймешь. И он еще, понимаешь, он вечно поносит меня, а я ведь, считают, первый в городе басист. Выгоним и выгоним...

На следующий день я подловил Никиту на химфаке и сказал:

- Надо гнать Николая, потому что так нельзя жить, когда кто-то, когда нам так плохо, может за счет нас. Мы ведь дали ему на бонги и малый, но не пройдет, хватит, нас сволочи уже кидали сто раз и чтобы еще и свой!

Никита посмеивался, посмеивался, нахмурился.

- Куда? Зачем? Николая гнать? Лемега позвать? Брать деньги, когда нам плохо... Это плохо... Но все-таки... Может, не гнать? Может, дать срок? Месяц. Дадим месяц?

Неожиданно повалили финансово заманчивые предложения. Одно за другим. После лета студенты еще не растратили в студенческих пирушках силы и стройотрядовские деньги. Вуз за вузом проводили вечера отдыха, и наши дела стали заметно поправляться. Мне б прекратить китайское шельмование товарища, но уже несло меня с горки и - эх! все побоку! лететь бы и лететь! Казалось, что подобным жертвоприношением все исправится, казалось, что выгнать человека можно понарошку, не сломав отношений, а слава и будущее Петербурга уцелеют.

Я говорил: Гнать, гнать надо. Витя говорил: Так невозможно жить, когда вот так вот деньги. Никита говорил: Ха, можно и гнать... А может, срок дать? - Пять лет, - отвечал сам же. - Без права переписки. Никитка же права голоса не имел, а Николай ходил затравленный, но барабанов не нес.

Теперь мне неприятно думать, что я был так жесток и глуп...

А студенты проводили вечера отдыха.

Некое содружество студентов проводило вечер в банкетном зале гостиницы Ленинград и желало нашего содействия. Мы согласились содействовать за сто рублей гонорара и привезли некачественную аппаратуру в небольшой зал гостиницы, где и установили ее заранее напротив длинного банкетного стола. Санкт-Петербург, собственно, не играл в ресторанах, поскольку это считалось дурным тоном и поскольку программа у нас была сугубо концертная. Студенты, видимо, удачно потрудились летом и желали не просто слушать концерт, но и закусывать при сем.

Отстроив аппаратуру днем, явились, как договаривались, с командиром недавнего стройотряда к половине девятого, чтобы начать концерт в девять.

Студенты оказались в основном мужеского пола, сидели они за длинным столом угрюмо, набычившись, сняв пиджаки, распустив галстуки и закатав рукава.

Начинаем концерт и чувствуем - что-то не так. Никаких тебе восторгов, аплодисментов, на нас просто не смотрят. Обидно, ну так что - играем себе и играем.

Дверь в банкетный зал приоткрывается, и в нее, я вижу, просовывается белая угро-финская голова. За головой появляется тело, и по одежде я понимаю - это действительно угро-финн, а точнее просто финн из соседней Суоми. Слушает, вежливо хлопает после финального аккорда. Скоро уже их несколько возле дверей. Слушают и хлопают этак вежливо, одобрительно. Скоро они уже, человек с двенадцать, сидят за индифферентным столом возле студентов. Кто-то из отдыхающих студентов взмахом руки пригласил их за стол. Сидят, выпивают, закусывают, аплодируют.

А студенты все также - угрюмо и набычившись. Не реагируют ни на Санкт-Петербург, ни на странных гостей. Тут мы и понимаем, что студенты так успели отдохнуть до девяти, то есть до начала концерта, что сил и сознания у них осталось лишь на угрюмость и на набыченность.

Лишь бывший командир пытается прогнать блондинов, тянет то одного, то другого за локти; блондины согласно кивают и стараются напоследок ухватить что-нибудь на вилку. Командир жалуется:

- Столько заработали - жуть! На той неделе гуляли в Москве. На позапрошлой в Неве. Денег еще навалом, а сил более нет. Что делать, а?

Он не знает что делать, а мы, похоже, знаем. Надо гнать Николая. На эту тему переговорено с избытком, уже и не говорим. Что говорить? Гнать надо. Но не гоним. На одной из репетиций в Водонапорной башне я вдруг начинаю поносить несправедливо Виктора, а Никитку затыкаю привычно. На Николая и не смотрю. По-людски толковать могу только с Никитой. А дома с родителями затяжная окопная война. Один месяц покоя и счастья все же не перевешивает четырех лет кайфа...

В конце декабря у нас несколько концертов на вечерах отдыха с закусками, а в середине декабря мы с Никитой заняты в Университете. В репетициях перерыв.

Даже Витя не звонит и не заходит, хотя живет рядом, зато звонят круглые сутки малознакомые олухи и от звонков нет ни покоя, ни радости. Я прошу брата-девятиклассника:

- Если позвонит кто, говори, что я умер.

Он и говорит. Эффект потрясающий - полгорода волосатиков гуляет поминки, оплакивая безвременно угасший талант.

Звонит Никита: Ты что, умер? - Да, я умер. Во сколько завтра собираемся? - В пять у Водонапорной. - Кто-нибудь звонил? - Никто не звонил. То есть покоя не дают по поводу твоей смерти. Но ни Витя, ни Николай, ни Никитка - эти не звонили. - А они, сволочи, знают, что у нас игра? - Как же! Знают. - Значит, в пять у башни. До завтра.

Завтра в пять прихожу на улицу Воинова, там клуб Водонапорной башни, и встречаю Никиту.

- Слышь, а наши уже уехали.

- Не подождали, сволочи. И ладно - таскать барахло не придется. Знаешь куда ехать?

- Я ж и договаривался. Это на Охте.

Едем на Охту и находим двухэтажную стекляшку-кафе. На улице мороз. Продрогшие, спешим на второй этаж, мечтая побыстрее согреться, и я еще лелею желание обругать сволочей за самовольный отъезд из Водонапорной башни.

Колонки и микрофонные стойки расставлены, провода аккуратно прибраны Витина работа. Он навинчивает микрофоны, а Николай возится с барабанами.

- Здорово, сволочи, - говорю я.

Оглядываю зал, замечаю нескольких незнакомых волосатиков, боязливо посматривающих на меня.

- Это что, - говорю с напором, - опять двоечник притащил?

- Нет, - Витя докручивает на стойку микрофон, подходит, мнется, посмеивается, говорит: - Тут дело такое... Отойдем-ка.

- Никита, будь другом, достань Иолану из чехла! Пусть отогревается. Никита кивает.

Мы с Витей отходим к лестнице.

- Чего у тебя?

- Такое дело... - Витя мнется.

- Говори же. Мне настраиваться надо. Кстати, штекер припаял?

- Такое дело... Н-да. Мы тут две недели думали.

- Умные.

- Подожди. - Витя собирается с духом и начинает говорить не коротко, но ясно: - Мы решили отделиться. У Никиты учеба. У тебя учеба и спорт. Это все хорошо. Вы побаловались, побаловались и привет. А нам как? Потом все с начала? Да и вы с Николаем не сошлись. Никто не виноват. У вас свои дела. Вы в рок-н-ролле люди случайные, а мы поставили жизнь. За аппаратуру частями выплатим. Сегодня играем без тебя и Никиты. Можете подождать и получить деньги. - Витя смягчается и просит: - Останемся друзьями?

Я чуть не задохнулся:

-- Это ты видел? Друзьями! У-у, сволочи!

Я иду к Никите и смеюсь над ним:

- Ты случайный, понял? - Он не понял, - Они жизнь поставили! У них жизнь каждый день стоит, а у нас - случается! Я из них, сволочей, очаровников сделал, а они - случайные! - Никита не понимает. - Ты не понимаешь? Нет? Нас выгнали! Меня эти сопли выгнали из Санкт-Петербурга, который я сделал...

Витя подошел и положил руку на плечо.

- Успокойся, старина. Мы не сволочи. У нас теперь другое название.

- Убери руку, дружок. - Я сбрасываю его руку и отворачиваюсь. - У вас не может быть названия. У вас и имени-то нет.

- Большой железный колокол, - говорит Витя и начинает злиться. Хватит, не воняй тут.

Я неожиданно успокаиваюсь: