Гассенди - Бернард Быховский

О. Р. Блош после долгих колебаний и сомнений, сопутствующих его кропотливому исследованию скептицизма Гассенди, пришел к заключению, что антидогматизм Гассенди нельзя все же квалифицировать как скептический или агностический, что понятия эти, говоря о философии Гассенди, следует брать в кавычки.

«Скептицизм» этот нераздельно связан с настоятельными требованиями новой науки (28, стр. 470).

Сам Гассенди дал ответ на этот вопрос в своем «Своде философии», ответ, который Берр приводит как эпиграф к своей диссертации: «Как видите, я придерживаюсь среднего пути между скептиками… и догматиками» (4, т. 1, стр. 79). Гассенди не разделяет ни мнения тех, «которые относительно истины утверждают, что нет ничего достоверного, и во всем сомневаются», ни мнения тех, «которые полагают, что все познаваемо и, обо всем без различия выносят утвердительные суждения». Остерегаясь «панегириков и гипербол», добросовестный философ будет защищать «некоторые незыблемые положения, в отношении которых не должно существовать никаких сомнений…» (5, т. 1, стр. 113).

Но можно ли назвать «средним» (media via) путь, который не сочетает, а преодолевает как догматизм, так и скептицизм, превосходя и тот и другой? Парадоксальность и историческая значимость «скептицизма» Гассенди — в превращении его в собственную противоположность, в методологическую основу чуждого догматизму безграничного рационального познания. «Настанет день, — писал он Шикхардту (1632), — когда то, что ныне остается скрытым, после долгих трудов предстанет озаренным дневным светом…» Гносеологический оптимизм, противостоящий агностическому пессимизму, вдохновлял Гассенди уже в первом, наиболее «скептическом» его произведении: «Ибо, хотя достичь полной истины невозможно, мы все же, может быть, добьемся чего-нибудь более близкого к ней и более ей подобного. Надо дерзать и мужественно идти вперед… Вот почему я призываю, как уже призывал и буду призывать снова и снова… будем стараться, будем работать, внесем свою лепту и мы!.. Надо дерзать и мужественно идти вперед…» (5, т. 2, стр. 60).

Гассенди не примкнул бы к формуле Дюбуа Реймона: «Ignoramus et ignorabimus» (не знаем и никогда не узнаем). Да, не знаем, но должны и можем сделать все для того, чтобы как можно больше узнать, — такова первая заповедь его философии. Все, что было в его силах, он сделал, чтобы претворить эту заповедь в жизнь.

IV. Реабилитация Эпикура

Мужественное, решительное, воинственное выступление против господствующей философии было первым историческим подвигом Гассенди. Он безоговорочно обвинил схоластику в том, что она не что иное, как умопомрачение, увековечивающее невежество, обскурантизм, мракобесие, и всячески препятствует развитию научного познания, пониманию вещей такими, каковы они есть в реальной действительности. При этом, ополчаясь против мумифицированного теологами перипатетизма, Гассенди вовсе не считал, что в древней, античной философии нечему учиться, что в ней бесполезно искать ростки истинной, плодотворной мысли. В одном из своих писем к де Валуа (6, т. 6, стр. 203) он разъясняет, что есть немало истин, утвердившихся годами и сохранившихся веками и тысячелетиями. Ничто не ново под луной, хотя ничто и не вечно, а постоянно обновляется. И если один древнегреческий философ, канонизированный схоластами, является тормозом теоретического прогресса, из этого вовсе не следует, что в многообразной и богатой своими исканиями античной философии нет таких мыслителей, учения которых могли бы направить современных искателей истины на правильный путь.

В совершенстве знавший историю античной философии, Гассенди ищет в ней достойного соперника Аристотелю, мыслителя, учение которого в состоянии вывести из философского тупика средневековой догматики. «Чтобы свергнуть с престола князя схоластики, следовало противопоставить ему соперника» (61, стр. 28). И Гассенди нашел ему достойного соперника, следуя по предначертанному которым пути можно было преобразовать философию, превратив ее из помехи научному прогрессу в его стимул и движущую силу.

Но, избрав этого соперника, Гассенди совершил второй исторический подвиг, требовавший такой же отваги и смелости, как и само по себе опровержение схоластики. Ибо соперником этим был античный мудрец, которого отцы церкви считали своим злейшим врагом, проклинаемым ими на протяжении всей истории христианства. Своим учителем Гассенди избрал Эпикура. «Моя эпикурейская философия», — писал он Пейреску (от 28.IV. 1631). «Мосье Гассенди, — свидетельствовал его приятель, — всегда следует своей эпикурейской философии» (Мерсенн — Ривэ, 17.IX.1632). А это было в те времена далеко не безопасно.

«Эпикуреизм как философская система, — констатирует Сортэ, — сохранялся, более или менее поколебленный, на протяжении четырех первых веков христианской эры. Из всех античных школ это была единственная, проповедовавшая радикальное неверие, формальный атеизм, отрицавший чудеса и сверхъестественное, признаваемые любой религией. Вот почему эпикуреизм, начиная с античности, стал синонимом неверия и антирелигиозности. Атаки отцов церкви и изумительный прогресс христианства сокрушили эту безнадежную доктрину…» (67, стр. 67). Уже в первом веке нашей эры Сенека писал в своем трактате «О прекрасной жизни»: «О школе Эпикура… скажу одно: она в дурной славе, опозорена…» Не будучи христианином, стоический философ добавлял: «И незаслуженно».

Совершавшему экскурсию по аду автору «Божественной комедии» сопровождавший его Вергилий, дойдя до шестого круга ада, где погребены безбожники, указал:

Здесь кладбище для веривших когда-то,Как Эпикур и все, кто вместе с ним,Что души с плотьюГибнут без возврата.

И четыреста лет после Данте, после эпохи Возрождения, ожесточенная ненависть церковных доктринеров к эпикуреизму нисколько не ослабевала. «О, несчастный и порочный век! — восклицал современник Гассенди францисканец Жан Буше. — Век, который можно назвать веком Эпикура, еще более презренный, чем этот подлец. О, порочные нравы! О, торжествующее свободомыслие!» (57, стр. 29). А четверть века спустя после смерти Гассенди епископ Дируа повторял эти увещевания: «Зачем оказывать доверие и уважение человеку, одно имя которого уже выражает презрительное отношение к религии и добродетели?.. Зачем восстанавливать память личности и философии, которая была столь подозрительной и столь одиозной для всех святых отцов и для всех любителей добродетели?» (26, стр. 243). С полным основанием резюмирует положение дел в те времена Дидро в своей «Энциклопедии»: «Ни одна философская система не была меньше понята и больше оклеветана, чем система Эпикура» (40, т. V, стр. 179). Реабилитация этой системы Пьером Гассенди требовала не меньше храбрости и твердости духа, чем эрудиции, глубокомыслия и чувства нового. «Ничто не могло заставить его отказаться от цели: ни трудность, ни непопулярность предпринятого начинания» (67, стр. 78, 79). Неосуществленный замысел семитомных «Парадоксальных упражнений» и скандальная история с Бито не остановили его от противопоставления философскому кумиру схоластиков оклеветанного и проклинаемого ими «исчадия ада».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});