Лес (ЛП) - Бобульски Челси

Мама смотрит на меня с края порога, её дочь умирает прямо у неё на глазах, но всё, что она видит, это путь, кажущийся таким же твёрдым, как и всегда.

Моё сердце сжимается. Я не могу оставить её совсем одну в этом мире. Она этого не переживёт.

Я пинаюсь ногами и тянусь, тянусь, тянусь к порогу, кончики моих пальцев медленно приближаются к линии деревьев, но волна ила обрушивается на мою голову, затягивая меня вниз.

«Винтер, — шепчет мне на ухо чей-то голос. — Я скучал по тебе».

Папа?

Что-то смыкается на моих вытянутых пальцах и тянет. Моя рука высвобождается из грязи, а за ней и голова. Я делаю глубокий вдох, а с моих волос капает чёрный ил. Моё предплечье пересекает порог, и ил исчезает, ни следа от него ни на моей коже, ни на рукаве моей белой футболки. Следом моя голова пробивает порог, и грязь, которая прилипла к моим ресницам и забилась в нос, тоже исчезла.

Мама вытаскивает остальную часть моего тела из леса. Она подхватывает меня своими трясущимися руками. Её голос прерывается от рыданий.

— Я была так напугана. Я была так напугана…

Я обнимаю её.

— Всё в порядке, — говорю я. — Я в порядке.

Она качает головой, её страх превращается в гнев.

— Где ты была? Почему ты не вернулась домой?

— Прости, мам. Я…

— Ты никогда больше туда не вернешься.

Я ничего не говорю. Мы оба знаем, что у неё нет никакого контроля над этим. Это важнее её. Важнее меняя. Но ей становится легче, когда она говорит это, пусть даже на эту короткую секунду.

Думаю, она жалеет, что не могла сказать это папе. Как будто она верит, что, если бы она была более откровенна в своих опасениях, он, возможно, не сошёл бы с пути.

Мама смахивает слёзы под глазами.

— Пошли, — говорит она. — Ужин готов.

Я следую за ней в дом. Мои ноги дрожат, а верхняя часть тела онемела, но я не буду делать растяжку здесь, так близко к лесу. Не тогда, когда кажется, что что-то всё ещё там, ждёт моего возвращения.

ГЛАВА XI

— Почему я не могу пойти в лес ночью? — спрашиваю я папу, когда мы практикуемся в моём первом иностранном языке — латыни — за обеденным столом.

— У тебя ужасное спряжение, — отвечает папа, заглядывая через моё плечо в мою рабочую тетрадь.

Я прикрываю работу своими тощими руками.

— Почему не могу?

Он вздыхает.

— Это опасно.

Я закатываю глаза.

— Но почему это опасно?

— Опасно, — говорит он, — потому что ночью лес меняется. Он приобретает совершенно иную индивидуальность.

Я выгибаю бровь, и он смеется.

— Для тебя этого объяснения недостаточно?

Я качаю головой.

— Ну, я приберегал эту лекцию для другого времени, но, полагаю, сейчас не помешает немного заглянуть в это.

Он придвигает свой стул ближе, берет карандаш из моей руки и вытаскивает мою тетрадь из-под моих рук. Говоря, он что-то рисует в углу.

— Точно так же, как в нашем мире есть ночные существа, в лесу есть существа, которые выходят только с наступлением ночи. Это опасные существа, и то немногое, что мы знаем о них, исходит из того, что Древние были готовы рассказать нам, и что смогли увидеть некоторые прошлые стражи, которые слишком долго оставались в лесу после захода солнца, прежде чем едва выбрались оттуда живыми. Конечно, были стражи, которые сделали то же самое, но не выбрались живыми, и мы вряд ли сможем получить от них какую-либо информацию.

Он улыбается, но, когда он ловит мой взгляд, улыбка исчезает, и он откашливается.

— Я говорю тебе это не для того, чтобы напугать тебя, Винни-детка. Эти существа не могут войти в наш мир, так что тебе нечего бояться их здесь, и пройдёт много времени, прежде чем тебе придётся войти в лес без меня. Даже тогда, если ты покинешь лес до захода солнца, ты будешь в безопасности. Понимаешь?

Я киваю, но впиваюсь ногтями в край моего сиденья.

Он перестаёт рисовать и возвращает мне тетрадь. Пустое пространство в верхней части страницы теперь заполнено монстрами. Большие, толстые, с кожей, похожей на древесную кору; высокие, тощие, похожие на людей, если бы людей можно было вытянуть, как ириску, и дать дополнительный ряд зубов; длинные, которые скользят по земле, как змеи; и коренастые с кожистыми крыльями, которые выглядят как помесь летучей мыши и белоголового орла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я указываю на тёмную кляксу в углу.

— А это что такое?

— Теневое существо, — говорит он. — Древние называют их Часовые. Они пожиратели плоти, путешествуют стаями. Они замораживают своих жертв, сохраняя мясо свежим, чтобы, не торопясь, сдирать с них шкуру заживо.

Мои глаза расширяются.

Папа ерошит мне волосы.

— Я же говорил тебе не беспокоиться о них, не так ли? Шансы на то, что ты когда-нибудь столкнёшься с одним из них, невелики, особенно если ты не потеряешь голову. Вот почему эти уроки так важны, чтобы ты была готова к любым ситуациям, в том числе, чтобы имела возможность избегать опасности. Возьмём, к примеру, меня. Я занимаюсь этим уже более тридцати лет, с тех пор как был твоего возраста, и я ещё ни разу не покидал лес после захода солнца. Я знаю, как выглядят эти существа, только из моих собственных исследований, а не потому, что видел их своими глазами. Ну вот, теперь ты чувствуешь себя лучше, не так ли?

Я киваю, хотя это полная и абсолютная ложь.

— А потом, — говорит он, как будто этого было недостаточно, — сам лес меняется ночью. Он обернётся против тебя. Если тебе повезёт, он убьёт тебя раньше, чем кто-либо из монстров найдёт тебя. Но если ты умная, ты никогда не окажешься в таком положении, так что тебе не придётся беспокоиться об этом. Поняла?

— Да, сэр.

— Хорошо. Теперь, когда мы с этим разобрались, давай ещё раз пройдёмся по твоим спряжениям.

Я закатываю глаза.

— Паааап. Нам точно нужно это делать?

Он постукивает пальцем по рисункам монстров.

— О, — говорю я. — Правильно.

После этого я довольно быстро овладеваю латынью. Помогает то, что я целую неделю не могу заснуть после папиной лекции. Каждую ночь я часами лежу в постели, считая спряжения вместо овец.

* * *

Мама пытается позвонить дяде Джо после молчаливого ужина, во время которого единственным звуком был скрежет столового серебра по нашим тарелкам, но он не отвечает. Я сижу в гостиной, свернувшись калачиком в любимом кожаном кресле отца, его книжный шкаф, полный первых изданий Йейтса, Эмерсона и Фицджеральда5, позади меня. Кожа всё ещё немного пахнет чёрным кофе и одеколоном с запахом сандалового дерева. Я заворачиваюсь в его любимое одеяло и смотрю на лес через заднее окно.

Он никогда не выглядел так устрашающе, как сегодня вечером.

Мои мысли уносятся к Брайтонширу, независимо от того, выбрался он оттуда или нет. Я надеюсь, что он это покинул лес. Никто не заслуживает такой смерти. Но, прежде всего, почему он оказался в лесу ночью? Если он знал лес так, как говорил, зачем рисковать? Что он пытается найти? Мой разум прокручивает это, пока на оконном стекле собирается конденсат.

Звонит телефон, и мама шаркает на кухню в пижаме. Она хмуро смотрит на меня.

— Почему ты всё ещё не спишь?

Я бросаю взгляд на часы на каминной полке. Десять тридцать.

Должно быть, я заснула.

Мама берет трубку и через несколько секунд говорит:

— Она туда не вернется, Джо. Найди кого-нибудь другого.

Она скрещивает руки на груди, и мне не нужно слышать дядю Джо, чтобы понять, что он говорит. Больше никого нет, Грейс. Ты знала это, когда выходила замуж за Джека. Так и должно быть.

Она слушает его со слезами на глазах, потом смотрит на меня.

— Он хочет поговорить с тобой.

Мне требуется секунда, чтобы заметить протянутый телефон, и ещё секунда, чтобы моё тело действительно пошевелилось. Я опускаю ноги на ковер гостиной и бреду на кухню. Я беру телефон из маминой руки и наматываю шнур на палец.