Вкус свежей малины - Изабелла Сова

— Черт возьми! — вспомнил вдруг отец. — Я же забыл заправиться.

Мы встали. Вокруг чистое поле, а в центре мы и наш «форд».

— Может, мы посидим тут, а ты сходишь на заправочную станцию? — пока еще спокойно предложила мама.

— У меня нет канистры.

— Что же ты предлагаешь?

— Может, палить бензин в банку или в полиэтиленовый мешок? — размышлял папаша.

— А может, вернемся автостопом? — выдвинул предложение Ирек. — Чего тут торчать в пустыне? Тем более что в Вену нас на такой развалюхе все равно не пустят.

— А у тебя есть лучше? — возмутился папаша. — Я в твоем возрасте ездил на «харлее», а через десять лет…

— …начал работать на германскую разведку, — подхватил Ирек. — Дальше можешь не рассказывать, папочка, мы все это слышали на помолвке Малины.

— Кстати о помолвке. Куда делся твой жених?

— Сбежал. Испугался, что это наследуется.

— Дети! Сейчас же прекратите, иначе на вашей совести будет смерть матери!

— Я возвращаюсь автостопом, — решительно объявил Ирек. — Я плохо себя чувствую, наверно, слишком много черносливок съел.

— Чернослива, — машинально поправила мама. — Как это, возвращаешься?

— И я с ним. Завтра мне нужно быть на факе, — соврала я. — Меня вызвал руководитель диплома.

— А разве у вас не каникулы? — удивился папаша.

— Ты думаешь, для руководителя имеет значение — каникулы или не каникулы? Хорошо еще, что он не велел мне притащиться в Пасху.

— Раз надо, значит, надо, ничего не поделаешь, — вздохнула мама.

К полуночи мы с Иреком были дома, а родители явились только через два дня.

— Через границу нас не хотели пропускать, — объяснил отец. — Все из-за номеров. Пришлось ехать на другой пропускной пункт.

— Сжалились над нами лишь в Хижном. А что руководитель? — поинтересовалась мама.

— Как обычно, надрал, не пришел. Зря только на билет потратилась, — соврала я.

— Ох уж эти ученые! Все они одним миром мазаны. Помните Марека?

— Мама, мы больше не хотим слушать про вареники и Кабатову, — прервал ее Ирек. — Лучше расскажите, что случилось с номерами.

— Да ничего особенного, — махнул рукой папаша.

— Ну расскажи, интересно же, — не отставал Ирек.

— Да просто в городе, — начала мама, — мы припарковались там, где стоянка запрещена. Это, кажется, был Микулаш?

— Или Трстена.

— Нет, Микулаш.

— Возможно, хотя здорово похож на Трстену.

— А я тебе говорю, Микулаш, потому что там есть гостиница «Яносик».

— Гостиница «Яносик» есть там, наверно, в каждом городе, потому что это их национальный герой[8].

— Яносик? — возмутилась мама. — Так его же играл Перепечко, поляк.

— Брюнера тоже играл поляк, Каревич, и еврея тоже поляк.

— Какого еще еврея? — не отступалась мама.

— Может, вы все-таки закончите с номерами, — прервала я их спор, — а к своей дискуссии вернетесь потом?

— Ну хорошо, — перехватил эстафетную палочку папаша. — Короче, мы в запрещенном месте припарковались и пошли выпить пива. Возвращаемся, а возле нашей машины полицейские. Ждут, чтобы влепить нам штраф. Ну, мы спрятались, решили взять их измором. Час прошел, два, три. Наконец они не выдержали, отвернули у нас одну таблицу с номерами и оставили под дворником адрес полицейского участка.

— Дескать, номера нам вернут, только когда мы заплатим штраф. А у отца осталось всего двадцать крон.

— И что?

— В Приоре мы купили черную плакатную краску, и я на куске картона нарисовал номер. Подъезжаем к границе. Мы уже почти переехали ее, и тут один, уж больно дотошный, светит фонариком и спрашивает, что это. И нас завернули. Мы тогда поехали в Яблонку, но проскочить нам удалось только в Хижном. И вот мы здесь.

— Но страху уж мы натерпелись, — крикнула мама уже из кухни.

— Да какой это страх, — презрительно усмехнулся папаша. — Настоящий страх я испытал, когда меня в первый раз забросили в Корею. Но что поделать. Никто ведь мне не обещал, что жизнь шпиона будет усыпана розами.

26.04. В Великую субботу папаша исчез. Вышел святить яйца и не вернулся.

— Я знал, что так и будет, — сказал мне Ирек, но шепотом, чтобы не раздражать маму.

— Может, с ним что-то случилось? Попал в автомобильную катастрофу или утратил память, как в телесериале?

— Скорей уж я поверю, что он опять сражается с бельгийской мафией. Бедная мама. Интересно, как она это перенесет? Может, растворить ей в супе немножко твоего прозака?

— Подождем развития событий.

Его не было всю субботу. В Пасху мы сели завтракать в самом мрачном настроении. Мама ни с кем не разговаривала. Уставясь в тарелку, она лишь бездумно постукивала обручальным кольцом о стакан.

— Не хочешь жура[9]? — спросила ее бабушка.

Молчание.

— А салата из порею? — не отступалась бабушка.

— Из порея, — машинально поправила мама. И снова тишина.

— Ну хотя бы кусочек кулича. Это уж точно тебе поможет.

— В чем он должен мне помочь? Все в норме. Все в порядке.

— Хеня, ну нельзя же так переживать. Не стоит.

— Не называй меня Хеня! — закричала мама. — Меня зовут Хелена! Хе-ле-на! Никакая не Хеня!

— Хорошо, хорошо.

— Нет, не хорошо!!! Плохо! Сорок лет я прошу тебя называть меня Хелена, и что? Какая реакция? Никакой! Ты вечно пренебрегаешь моими просьбами и видишь, каковы результаты? Мной пренебрегли все мужчины, с которыми я жила. И все из-за тебя!

— Из-за меня? Хеня… Хеленка! — вскипела бабушка.

— Да, потому что с тобой я привыкла к пренебрежению. Вместо того чтобы уйти, я позволяю садиться себе на голову. И потому меня никто не уважает! Даже этот врун — мой муж! Хоть я и вырастила ему двоих детей!

— Кто тут говорит о детях? — раздалось в коридоре. Там стоял папаша, живой и невредимый. С корзинкой в руке.

— Эдек! — вскричала мама. — Где ты пропадал? Мы уже звонили в полицию и в больницу!

— А зачем? Я всего лишь вышел святить яйца.

— И через час должен был вернуться, — бросила я, кладя себе на тарелку шинку, свеклу с хреном и горку маринованных грибов. Ох, наверно, пойду сыпью.

— Да, я немножко задержался.

— Немножко? Двадцать три часа десять минут — это, по-твоему, немножко?

— Как, двадцать три часа? — удивился папаша. — Сколько сейчас времени?

— Уже наступила Пасха. Ты что-нибудь принял? Боже, почему мне все время попадаются наркоманы?

— Ничего не понимаю. По дороге из костела я завернул в парк подышать кислородом. Посидел там часок и пришел.

— А свидетели у тебя есть? — закричала мама.

— Чего? Что я сидел в парке? С ума ты сошла?

— Это ты сошел, если думаешь, что я тебе поверю! Пошел подышать кислородом! Небось встретил какую-нибудь оторву!

— Хеня, то есть Хеленка, напоминаю, что сегодня Пасха!

— Так вы не шутите? — дошло наконец до папаши. — Послушайте, это же странно. Куда подевались мои двадцать… сколько там было?

— Двадцать три, — подсказал Ирек.

— Спасибо. Двадцать три часа жизни. Интересно куда?

— Мне бы тоже хотелось знать. И будет лучше, если ты вспомнишь, а иначе ищи себе другое место жительства.

* * *

— Завтрак продолжился. Мама упорно молчала, отец пытался ее задобрить. А мы делали вид, будто все в порядке, — завершила я рассказ. — Могу я получить у вас новый рецепт, потому что в праздники я принимала двойную дозу?

— Сам бы я принимал тройную, — утешил меня Губка. — Сейчас выпишу. Только, понимаешь, проблему это не решит.

— Да, я отдаю себе отчет, — пробормотала я.

— Есть у меня одна идея. — Губка вовсю терзал бородку. — Не могла бы ты уговорить маму прийти ко мне на прием?

— Вы шутите! Она даже не знает, что я принимаю ваши лекарства, а то бы она умерла со стыда. Вы знаете, кто у нас ходит к психиатру? Алкоголики — получить бюллетень и чтобы подшиться.

— Очарование провинции, — подытожил Губка. — Хорошо, сейчас я выписываю тебе рецепт, а через неделю мы подумаем, как заманить сюда твою маму… Вот держи и пока.

28.04. Наконец-то я закончила писать диплом. В пять утра. До шести я охлаждала двигатели и теперь не могу уснуть. Быть может, устроить себе расслабляющую ванну, а потом сделать педикюр?

Я подготовила инструменты и бульк в ванну. Бросим взгляд на ступни… Однако и запустила я их, пятки как шкура акулы. Ладно, спокуха, сейчас разберемся. Бритвы хоть и острые, но соскальзывают. Где ступня? Ничего не вижу. И подумать только, что когда-то я была способна заложить ногу себе за голову. Ладно, попробую соскребать ощупью. Черт! Рассадила, наверно, до кости. Надеюсь, я успею выбраться из ванны, прежде чем окончательно истеку кровью. Осторожно, не спеша. Ну вот, я уже стою на полу. Однако слабость… Это все горячая вода и бессонная ночь, не говоря уже о виде бритвы в пятке. Я доковыляла до кухни, оставляя за собой кровавые следы. Теперь ногу в раковину. Боже, сколько кровищи! Может, позвонить в «скорую помощь»? А вдруг они сочтут это за попытку самоубийства и заставят платить? Или решат, что рана несерьезная, и тоже скажут платить? А вдруг нужно наложить шов? Я пустила струю ледяной воды и держала под ней ногу до тех пор, пока у меня не заломило кость. Ну, проверим. Кровь продолжает течь. Еще водой. Ну вот, уже немножко лучше. Теперь йодом и перевяжем. И в постельку.