Под Знаком Исцеления - Ник О`Донохью

— Да. — Бидж подумала, что сейчас пригодился бы нож милосердия — маленький пружинный нож, используемый для забоя скота. Она не догадалась захватить его с собой на Перекресток и теперь гадала, чем бы его заменить.

— Я могу расчленить позвоночник, вот здесь, — она взяла маленькую мускулистую руку мясоеда и положила ее на шею олененка, — между пятым и шестым позвонками. — Олененок умрет мгновенно. Придется мне поискать что-нибудь достаточно острое…

Маленький человечек оскалил пятисантиметровые острые как бритва зубы. Его голова качнулась вниз и в сторону, щека коснулась руки Бидж, и она ощутила на пальцах влагу его слез.

Мясоед выпрямился, а олененок дернулся и затих. Глубокая рана рассекла его шею, и голова свесилась на грудь под острым углом. Дохнрр прижал к себе олененка, как ребенок любимую игрушку; лицо его было искажено горем, губы покраснели от крови.

Потом мясоед посмотрел на Бидж и протянул ей когтистую руку.

— Сспссибб, — пробормотал он.

Бидж дрожащей рукой ответила на его рукопожатие.

— Всегда готова помочь чем могу.

Дохнрр вытащил из мешка свежую уже ощипанную тушку фазана. Похоже, птица забрела на Перекресток из Виргинии. Мясоеды, если приходилось, расплачивались за услуги золотом, но считали это не очень вежливым; они предпочитали в качестве платы что-то, что они сами сделали. Бидж поблагодарила Дохнрра, и он унес олененка, нежно прижимая его к себе.

Бидж отнесла фазана на кухню и положила в воду, чтобы приготовить позднее. Ее мысли все еще были заняты растерзанным олененком.

— Хищники, — пробормотала она с отвращением, потом погладила Хорвата и Дафни. Прихлебывая чай, Бидж стала размышлять о том, как приготовить фазана.

Потом ее мысли переключились на Хорвата. Кое-что он уже знает: знает, что нужно проситься наружу для своих делишек. Но как легко вообще он поддастся обучению?

— Хорват? — обратилась она к волчонку. — Ты умненький?

Щенок попытался поставить торчком по-младенчески висячие ушки. Он внимательно смотрел на Бидж, виляя хвостиком, и демонстрировал горячее желание учиться.

— Хорват, — медленно проговорила Бидж. — Пройди до двери, потом вернись на середину кухни и сядь.

Он быстро пробежал через помещение, с интересом принюхался к запахам, идущим из кладовки, потом вспомнил о задании и вернулся на середину кухни; тут ему попался плетеный половичок, и он вступил с ним в смертельную схватку.

Бидж попыталась отнять у него половичок, потом опомнилась:

— Хорват, отдай. Плохой волчонок. Отдай, говорю. Веди себя хорошо, Хорват. — Никакого впечатления. Набрав в грудь воздуха, Бидж рявкнула: — Не сметь! — Хорват замер, плюхнулся на пол и вытаращил на нее глаза. Потом почти ползком на брюхе подобрался к ней и лизнул в ногу.

— Ну ладно, — сдалась Бидж, — все в порядке. Ты просто не должен так делать. Да ладно, ладно… Я тебя люблю, малыш. — Бидж почувствовала, что действительно очень скоро его полюбит.

Хорват бросил на нее лукавый взгляд, склонил голову набок, улыбнулся во весь рот и, подпрыгнув, ухватил зубами за полу халата. Бидж попыталась отдернуть полу, невольно сделав шаг назад. Хорват тут же сорвал шлепанец с ее правой ноги.

— Хорват! — Прыгая на одной ноге, Бидж стала гоняться за ним по кухне. Волчонок легко ускользал, тряся головой и подбрасывая шлепанец в воздух.

У Бидж чуть не вырвалось: «Твой родственник делал то же самое со смуглым человечком в полметра ростом…»

Туг Хорват бросил добычу и несколько раз пискнул, глядя на дверь. Бидж не сразу поняла, что это он так лает.

Она схватила тапок и выглянула за дверь; ей сразу стал слышен стук копыт на холме позади коттеджа.

— Замечательно, — пропыхтела Бидж. — Очень подходящий способ приветствовать королеву.

По склону холма галопом мчался кто-то, похожий на женщину на лошади. Когда она приблизилась, стало видно, что на самом деле это женщина-лошадь — представительница племени кентавров. Ее тело арабского скакуна было прекрасно, а смуглый человеческий торс держался так же прямо, как у всадницы при выездке.

Мальчик-жеребенок, изо всех сил стараясь не отстать от матери, вылетел из-за вершины холма. Он съехал с крутого склона и засмеялся от удовольствия.

Вблизи стало видно, что скульптурные формы женщины-кентавра прикрыты жакетом из домотканого сукна. Облако пара от ее дыхания было заметно больше, чем у человека, — частично питому, что ее легкие должны были обеспечить кислородом гораздо более крупное тело, частично потому, что температура этого тела была очень высока.

Остановившись, она приветствовала Бидж, торжественно подняв руку. Кентавренок рядом с ней остановился тоже. Он застенчиво посмотрел на Бидж и спрятался за мать.

Бидж, которая к этому времени успела подпоясать халат и надеть тапок, поклонилась столь же торжественно:

— Приветствую тебя, Каррон.

— Приветствую тебя, доктор. — Женщина-кентавр грустно улыбнулась и сказала: — Знаешь, даже теперь, когда прошло несколько месяцев, я все еще вижу перед собой моего Несиоса, когда кто-нибудь называет меня Каррон. Но позволь мне поздороваться с тобой как следует.

Она склонилась и протянула Бидж руки. Та поднялась на цыпочки и горячо обняла ее:

— Здравствуй, Полита.

Сильные руки Политы оторвали Бидж от земли. Женщины нежно поцеловали друг друга.

— Ох, Бидж, я так рада тебя видеть. Каждый раз, как я вспоминаю тебя, я вспоминаю моего милого Конли новорожденным — живым новорожденным.

— Это была заслуга Ли Энн, — смущенно пробормотала Бидж. — И, конечно, Конфетки — доктора Доббса. — Именно из их имен возникло Конли: «Конфетка — Ли».

Полита яростно помотала головой; черные кудри взметнулись и почти заслонили ее огромные темные глаза.

— Это и твоя заслуга тоже. Иначе он не выжил бы. — Она поставила Бидж на землю, та повернулась к кентавренку:

— Здравствуй, Конли.

Четырехмесячный кентавр походил на двенадцатилетнего мальчишку — он рос со скоростью жеребенка, а не человеческого ребенка. Засунув палец в рот, он таращился на Бидж, пока она разговаривала с его матерью, потом ускакал и скрылся за углом коттеджа.

— Ох, он стал совершенно невозможным, — проговорила Полита. — Особенно сейчас — он переживает, что его любимая бабушка была ранена и нам пришлось оставить ее умирать.

Конли высунулся из-за угла, с возмущением посмотрел на мать и снова исчез.

Через несколько секунд Бидж сумела выдавить из себя, стараясь, чтобы голос ее прозвучал спокойно:

— Вы оставили ее на переправе у реки? Полита обиженно посмотрела на нее:

— О нет. Я знаю — так велит традиция, и Несиос сказал бы, что именно так и нужно сделать, но все равно — нет. Я оставила Медее еду и питье там, где она сломала ногу, — даже вино оставила. А потом я сообщила Великим. Они прилетали прошлой ночью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});