Адвокат инкогнито - Наталья Борохова

Заключенный не успел преодолеть и половины коридора, как из того же зала, громко стуча каблуками по выложенному плиткой полу, выскочила молодая женщина. С криком: «Витенька! Витюша!» – она бросилась вслед за мужчиной в наручниках. Тот, вполоборота повернувшись, буркнул ей: «Дите береги! А то ты меня знаешь, у меня рука тяжелая». Женщина остановилась, кивая головой. «Я люблю тебя!» – крикнула она. Человек в наручниках только дернул головой.

Свидетели душещипательной сцены зашептались. Старушка утерла слезу.

– Семь лет, говорят, дали. Не шутка! – шепнул кто-то.

Одна лишь Виктория почувствовала легкую досаду. И, пожалуй, тошноту. Комедианты! Может, ее сердце выточено из камня?

Она ничуточки не поверила игре актеров. Слишком уж ярко накрашена и разодета была молодая женщина. Ее бронзовое от загара лицо красноречиво свидетельствовало о том, как красотка провела лето. И, судя по бледному челу ее супруга, на пляже они загорали не вместе. Однако и в нарочито строгой реплике молодого мужа Виктория не услышала искренности. Тот, очевидно, играл на публику, стреляя внимательным взглядом по лицам случайных свидетелей – так ли звучат его слова, достаточно ли мужественно?

Двое в коридоре являли собой яркий образчик этакой тюремной пары. Виктория ужаснулась: какую роль отведено сыграть ей? Конечно, она не станет нестись по коридору, теряя с ног туфли. Ее с детства учили быть сдержанной и не демонстрировать окружающим свои чувства. «Слезы, смех – всего самую малость, дорогая, – говорила ей мать, профессор Андриевская. – Слишком бурные эмоции – признак бескультурья». И теперь Виктория понимала, что родительское воспитание вошло ей в плоть и кровь, стало частью ее самой. И, что бы с ней ни приключилось, она не будет рыдать навзрыд, призывая в свидетели окружающих.

Да и, если сказать по правде, не слишком-то она нуждается в чьей-то поддержке. В помощи – быть может. Но в сочувствии и сопереживании – нет. Она, Виктория Соболева, привыкла встречать невзгоды лицом к лицу…

Глава 8

Лицо судьи казалось бесстрастной маской. За долгие годы работы он научился абстрагироваться от всего того, что происходило в зале судебных заседаний. Но к каждому делу подходил профессионально: выяснял обстоятельства происшествия и позиции обвинения, защиты; опрашивал свидетелей; рассматривал вещественные доказательства; выслушивал пылкие речи сторон. Но когда приходило время, он отправлялся в совещательную комнату и недрогнувшей рукой подписывал приговор. Все эти рыдания в зале, истеричные выкрики, обмороки и прочие сопли звучали в его ушах фоном, и судья считал их неизбежным сопровождением своей работы. Так рабочий, изо дня в день выслушивая дребезжание станка, просто не представляет себе, как можно вытачивать деталь в абсолютной тишине.

Но сегодня тут было на что посмотреть и чему удивиться.

– Место работы? – спрашивал он обвиняемого.

– Работаю в университете, преподаю социологию, – отвечал тот. – Я доктор наук, профессор.

Это было что-то новенькое. Конечно, на скамью подсудимых иногда случайным ветром заносило людей ученых и известных. Но, как правило, они шалили по своей профессиональной части – взяточничество, халатность, превышение служебных полномочий. Но никак не изнасилование с попыткой убийства. Сегодняшнее дело нечто из ряда вон…

Судья смотрел на подсудимого и пытался себе представить, как сидящий на скамье подсудимых гражданин интеллигентного вида (может быть, сейчас и несколько потрепанный, изможденный) делал то, на что способны разве прыщавые подростки в силу своей неудовлетворенной сексуальности. А у него, у этого профессора кислых щей, есть жена. И какая! Стройная, красивая, молодая. Чего ему, спрашивается, так приспичило? Жаль, что он так и не узнает причины, да и не посмотрит на ту, ради которой уважаемый в обществе человек буквально сошел с ума, – судебное разбирательство, по правилам, будет проводиться другим судьей.

А на нынешнем заседании речь шла всего лишь о залоге.

– Ваша честь! Предложенная обвинителем сумма является слишком огромной, – говорила молодая женщина, адвокат. – Давайте будем иметь в виду, что семья моего клиента не живет на средства от собственного бизнеса. Обвиняемый – профессор университета. Его жена – тоже доктор наук и преподает там же. Это семья обычной русской интеллигенции, которая, как известно, не может похвастаться большими заработками.

Прокурор скривился при упоминании об интеллигентах. Должно быть, он хотел напомнить своему пылкому оппоненту о грязных делишках скромного российского ученого, но вовремя спохватился. Юмор в зале судебного заседания – вещь опасная.

– Соболев обвиняется в совершении тяжкого преступления, ваша честь! – заметил только он. – Обвинению нужны гарантии того, что этот человек не ринется в бега, испугавшись того, что совершил. Или, чего доброго, не попытается воздействовать на потерпевшую.

– Профессор Соболев слишком занят в университете. И у него двое несовершеннолетних детей. Ему некогда заниматься глупостями, – парировала адвокат.

– Для одной такой глупости он все же время нашел, – не выдержал прокурор.

Судья пропустил вольность государственного обвинителя мимо ушей, задумчиво рассматривая жену обвиняемого. Эффектная, безупречно причесанная и со вкусом одетая, она держалась безукоризненно. Только легкая синева под глазами говорила о том, что женщина – не бесчувственный манекен с витрины модного магазина, а живой человек, для которого сегодняшнее заседание – большое испытание. Первое испытание. А что будет позже? Вызовы на допрос к следователю, а потом в судебное заседание. Долгие очереди с надеждой на свидание. Передачи. Короткие письма. Разумеется, народная молва, шепоток за спиной: «Вы слышали, что случилось с ее мужем?» Возгласы: «С ума сойти! Неужели правда?» Притворное сочувствие: «Бедняжка!» А в глазах любопытство: «Так как, говорите, все там было?» Огласки не избежать, даже если дело вдруг будет прекращено. Как говорится: «Пропавшие ложки нашлись, а осадочек-то остался». Выдержит ли эта красивая женщина косые взгляды, пересмешки, болезненное любопытство? Выдержит или сбежит из семьи?

Что до судьи, то он не желал быть ее палачом. Слушал препирательства сторон и ловил себя на мысли, что думает о чужой жене. Ему не было дела до обвиняемого, жалкого дурачка, не оценившего того счастья, которым он обладал. Соболеву не нужен был адвокат. Конечно, претензии судьи были не к молоденькой защитнице, стоявшей насмерть за интересы своего клиента. Судья думал, что профессору не нужен был адвокат, потому что он у него уже имеется. Его жена могла просто сидеть в зале, не произнося ни единого слова. Одним своим присутствием она защищала его. И дело, пожалуй, было не только в красоте. За долгие годы службы судья видел всякого рода красоток, льющих слезы или ругающихся в голос. Но такого удивительного сплава внешнего совершенства, достоинства и мужества, несмотря на глубоко переживаемое горе, он не встречал никогда. Ему захотелось вдруг сделать нечто для того, чтобы эта красивая умная женщина вдруг сбросила с себя оковы оцепенения и улыбнулась ему. Но что он мог сделать для нее? Важнее ее прекрасных глаз был только профессиональный долг. И все-таки…

– Ну, какова сумма залога?! – восклицала Дубровская, теребя свою клиентку. – Судья учел все мои пожелания, установив нижний предел. Я о таком и мечтать не могла! Вот что значат правильно подобранные доводы. Ну же, Виктория Павловна, скажите что-нибудь!

Что Соболева могла сказать?

– Я рада, – улыбнулась она одними губами.

Но из ее глаз не исчезла печаль. С ума сойти, она рада тому, что ее мужа отпускают до суда под залог! Раньше ее радовали совсем другие вещи. Например, книжная новинка в магазине, удачное выступление ее воспитанника на студенческой олимпиаде, собственная монография, еще пахнущая типографской краской. Времена меняются…

– Все очень, очень хорошо! – радовалась адвокат, словно Соболева вдруг вчистую оправдали. – Вы внесете деньги на депозит суда, и ваш супруг окажется дома.

– Неужели это произойдет не сейчас? – удивилась Виктория, понимая, что они по-прежнему стоят в судейском коридоре. Она ожидала, что буквально сейчас из зала выйдет Аркадий, и они как ни в чем не бывало отправятся домой. Возможно, под руку.

– Нет, – терпеливо втолковывала ей Дубровская. – Его отпустят только после того, как вы внесете деньги. Понимаете, это же залог! Утром деньги – днем выйдет Аркадий.

«Утром деньги, днем – стулья. Днем деньги – вечером стулья. Вечером деньги – ночью стулья», – припомнились ей совсем некстати строчки из известной отечественной комедии.

– Значит, деньги… – задумчиво произнесла она.

– Ну, конечно. Совсем небольшая сумма, и ваш муж на свободе!

Что же, она была готова заплатить за свободу Аркадия. Вот только сумма… Конечно, на взгляд адвоката, она невелика. Но Виктория недавно вернулась из поездки за границу, где немного поиздержалась. На счету денег почти нет. Есть мелочь на продукты, бензин, оплату репетитора по английскому. Почему у нее нет суммы, как у всех нормальных людей, на черный день? Потому что она верила в то, что он никогда не настанет…