Как я изобретал мир - Вернер фон Сименс

На меня эта сцена на Дворцовой площади произвела неизгладимое впечатление. Она наглядно показала опасную нерешительность возбужденной людской толпы и непредсказуемость ее действий. С другой стороны, она также научила меня, что, как правило, народные массы приводят в движение не великие, важные вопросы, а мелкие жалобы, долгое время воспринимаемые каждым как угнетение. Запрет на курение на городских улицах, и в частности в Тиргартене, сопровождаемый постоянными маленькими войнами с жандармами и патрульными, на деле оказался единственной жалобой, действительно понятой большей частью населения Берлина; за ее удовлетворение оно на самом деле и боролось.

С победой революции в Берлине поначалу прекратилась любая серьезная деятельность. Вся правительственная машина, казалось, замерла. Также и телеграфная комиссия просто-напросто прекратила свое существование без ликвидации или хотя бы временной приостановки. Только благодаря энергии моего друга Гальске наша мастерская спокойно продолжала работу и в течение всего последующего тяжелого времени производила телеграфные аппараты, даже совершенно не имея заказов. Лично я очутился в затруднительном положении, так как моя служебная деятельность прекратилась, не получив иного приложения; мне не оставалось ничего другого, как просить отставки, хотя повсюду говорилось о надвигающейся войне.

И тут, как уже часто бывало в моей жизни, вновь произошло событие, указавшее мне новое и исключительно выгодное направление.

В Шлезвиг-Голштинии с победой было осуществлено восстание против датского господства. Тем самым был серьезно поднят национальный вопрос, повсюду в Германии создавались добровольческие отряды для помощи борющимся против чужеземных угнетателей братьям на крайнем севере. На другой стороне датчане вооружались для повторного захвата территории, а копенгагенские газеты в один голос призывали правительство покарать центр революционного движения – город Киль – с помощью бомбардировки.

Мой шурин Гимли за год до того был приглашен профессором химии в Киль и жил в непосредственной близости от бухты. Сестра Матильда в большом страхе писала мне, мысленно уже представляя свой дом лежавшим в руинах, ибо он стоял на самом виду у датских военных кораблей. Морская батарея Фридрихсорт (так тогда называлась маленькая крепость на входе в Кильскую бухту) все еще находилась в руках датчан, так что вход в гавань был полностью открыт для датского флота.

Это навело меня на совершенно новую мысль для того времени – защитить бухту с помощью подводных мин с электрическими запалами. Мои кабели с гуттаперчевым покрытием представляли собой надежное средство для взрыва таких мин в нужный момент с берега с помощью электрического разряда. Я поделился своим планом с шурином, радостно его подхватившим и тут же сообщившим о нем временному правительству, назначенному для защиты страны. Оно одобрило план и направило особого посланника в прусское правительство с просьбой выдать мне разрешение для осуществления данного мероприятия. Однако моей миссии либо же отпуску с данной военной целью противостояло то обстоятельство, что между Пруссией и Данией был заключен мир. Тем не менее меня обнадежили, что я получу желаемый отпуск, если обстоятельства изменятся, как ожидалось.

Я использовал это время для подготовки. Были сшиты большие мешки из особо прочной, ставшей водонепроницаемой после обработки каучуком льняной ткани, каждый из которых мог вместить около пяти центнеров пороха. Затем были спешно изготовлены изолированные провода и запалы, а также необходимые гальванические батареи для электрического взрывания. Когда глава департамента военного министерства генерал фон Рейхер, в чьей приемной я ежедневно ожидал решения, наконец-то сообщил мне, что его только что назначили военным министром, война против Дании – решенное дело и он предоставляет мне испрошенный отпуск в качестве первого враждебного действия против Дании, мои приготовления были практически закончены, и тем же вечером я выехал в Киль.

В Альтоне[83], где царило большое волнение, меня уже ожидал шурин Гимли. Специальный локомотив отвез нас дальше, в Киль. Весть об объявлении Пруссией войны уже добралась и сюда, но была еще под большим сомнением. Мое появление в прусской униформе с полным правом было признано доказательством с нетерпением ожидаемого факта и на всем пути в Киль и в нем самом вызывало неописуемое ликование.

В Киле мой шурин предпринял все меры для скорейшей закладки мин, так как появление датского флота ожидалось со дня на день. Из Рендсбурга как раз прибыл корабль с порохом, и наготове уже стояли большие, хорошо проконопаченные и просмоленные бочки вместо пока еще незаконченных каучуковых мешков. Эти бочки были быстро наполнены порохом, снабжены запалами и закреплены в достаточно узком для морских кораблей фарватере перед купальнями так, чтобы они находились в двадцати футах под поверхностью воды. Запальные провода были протянуты в две замаскированные береговые точки, а электрическая цепь подключена таким образом, что мина взрывалась, если в обеих точках одновременно замыкались ведущие к мине контакты. Для каждой мины в обоих наблюдательных пунктах были выставлены вехи и розданы инструкции о том, что контакт необходимо замкнуть при появлении вражеского корабля в ориентирной линии соответствующих вех и оставить замкнутым, пока корабль полностью не покинет ее. Если контакты обеих линий в какой-то момент одновременно замыкались, значит, корабль как раз проходил над миной. Испытания на маленьких минах и лодках констатировали факт, что такие запалы вели себя исключительно надежно.

Тем временем состоялось сражение при Бау, в ходе которого шлезвиг-голштинские войска и германские добровольческие отряды были разбиты датчанами и частично взяты в плен. Поразительно, как быстро и мощно национальная ненависть и жажда войны вдруг вспыхнули в обычно таком спокойном населении Шлезвиг-Голштинии. Наиболее резко это выражалось в настроении женщин. Я был свидетелем одного такого характерного примера.

Как-то в обществе я объяснял одной красивой, милой девушке устройство заложенных для защиты Киля мин и способ их взрывания. Услышав, что в наилучшем случае весь корабль взлетит на воздух вместе с командой, она взволнованно спросила, неужели я полагаю, что найдутся люди, способные на такой возмутительный поступок – одним нажатием пальца уничтожить сотни человеческих жизней. После моего подтверждения и попытки оправдания этого действия военной необходимостью она гневно отвернулась от меня и с тех пор явно избегала. Через некоторое время я вновь встретил ее в обществе; сражение под Бау к тому времени уже произошло, Врангель во главе прусских войск намеревался войти в Шлезвиг-Голштинию, и военная фурия захватила все умы. К моему удивлению, завидев меня, моя прекрасная противница тут же подошла ко мне и спросила, работают ли еще мои мины. Я заверил ее в этом, сказав, что лелею надежду вскоре продемонстрировать их действие на каком-нибудь вражеском корабле, тем более что датский флот уже отплыл на бомбардировку Киля. Я намеревался тем самым вновь вызвать так подходящий ей гнев. К моему большому изумлению она ответила с перекошенным от ненависти лицом: «Ах, я буду безгранично рада увидеть, как пара сотен этих извергов взлетит на воздух!» Ее жених получил ранение при Бау, был захвачен в плен и предположительно находился вместе с другими пленными на военном корабле «Разящая Мария», где с ними плохо обращались. Отсюда и такая внезапная смена ее доселе гуманного настроя!

Тогда и в самом деле поговаривали, что в Копенгагене решено обстрелять Киль еще до занятия его германскими войсками. Зная это, мне было все же немного тревожно за судьбу города, так как при точном обследовании фарватера последний оказался шире, чем полагалось первоначально для кораблей средней величины. Датский флот также спокойно мог бросить якорь перед Фридрихсортом и прицельно обстрелять город с канонерских лодок. Поэтому я считал крайне важным, чтобы крепость Фридрихсорт не оставалась в руках датчан. А она предположительно должна была охраняться лишь небольшим числом датских инвалидов[84], так что ее захват казался несложным делом.

Я изложил свое мнение вновь назначенному коменданту Киля, ганноверскому майору. Он полностью согласился со мной, тем более что получил донесение о выходе датской эскадры в море и ее последующем расположении во Фридрихсорте, но сожалел, что не имеет гарнизона, а значит, бессилен что-либо предпринять. Когда я напомнил ему о гражданской гвардии Киля, конечно же, готовой к такому подвигу, он хотя и с сомнением, но согласился дать барабанный сигнал к сбору и передать гражданской гвардии мое предложение. Последняя вскоре собралась в приличном количестве, и я попытался привести доводы того, что для защиты жизни и собственности граждан Киля безусловно необходимо занять Фридрихсорт, что легко можно осуществить еще сегодня, а завтра, вероятно, уже невыполнимо.