В те дни - Лев Квин

— Вспомните, какое сегодня число… — продолжаю я.

— Тридцатое апреля, — раздаётся из соседней комнаты. — А завтра — Первое мая — всемирный пролетарский праздник.

— Это опять Серёжка, — виновато отвечает Пётр на мой немой вопрос. — Никак его из дому не выгнать!

— Ну, если ты со своим младшим братишкой справиться не можешь, то что от тебя ожидать… — иронизирую я.

Пётр беспомощно разводит руками:

— Ты и сам знаешь, какой он.

О, да! Хотя я редко вижу этого веснушчатого, вихрастого мальчугана, но отлично знаю его беспокойный характер. Каждый раз, когда я прихожу к Петру, его голос из соседней комнаты отравляет мне настроение. Серёжка вовсе не хулиганит, не кричит, не безобразничает. Наоборот, он ведёт себя вполне благопристойно. Он тихо сидит в другой комнате, очень внимательно прислушивается к нашим разговорам и подаёт голос только тогда, когда я спрашиваю Петра о чём-либо или сам задумываюсь над сложным вопросом.

При этом Серёжка нередко ставит меня в неудобное положение. Однажды в разговоре с Петром я неточно назвал дату рождения Карла Маркса. Тотчас же Серёжка из соседней комнаты громко исправил мою ошибку. Пётр заулыбался, а я покраснел, как варёный рак.

А на прошлой неделе произошло вообще из ряда вон выходящее событие. Ячейка собралась на квартире у Петра. Мы были уверены, что Серёжки дома нет. Пётр и Андрей своими глазами видели, как он ушёл. Стали обсуждать, где спрятать на ночь солидную пачку листовок. И вдруг снова раздался Серёжкин голос.

— Надо положить за жестяные вывески магазинов. Я там всегда рогатки храню…

Конечно, Серёжку немедленно выставили на улицу. Но его совет пришёлся очень кстати. Признаться, я, как руководитель ячейки, почувствовал себя при этом не совсем удобно.

Этот двенадцатилетний парнишка всегда в курсе всех событий, знает всё, что делается в мире. Откуда? Пётр говорит, что Серёжка день и ночь просиживает за самодельным детекторным приёмником, настраиваясь на московскую волну.

Беспокойный мальчуган, что и говорить! Одно только хорошо, Серёжка никому, даже матери, ни слова не говорит о том, что слышит. В этом отношении на него можно положиться. Нем, как рыба!

Это хорошо знают и члены нашей ячейки. Вот почему они вступаются за Серёжку.

— Бог с ним, пусть слушает… Рассказывай же дальше, что за задание.

Но я не уступаю. В конце концов, это грубое нарушение конспирации. Так никуда не годится.

— Нет! Ни слова больше, пока Серёжка здесь!

Пётр вытаскивает из другой комнаты упирающегося Серёжку. Вихры торчат во все стороны. Брови насуплены, в глазах одновременно насторожённость и безграничное любопытство.

Мы все принимаемся его уговаривать:

— Иди на улицу, поиграй… Охота тебе сидеть в душной комнате в такую погоду.

Серёжка ничего не отвечает. Он только дуется и сопит. Мне в голову приходит блестящая идея:

— Послушай-ка, дружок, — говорю я заискивающим тоном. — В «Сплендид-паласе» новый фильм идёт: «Франкенштейн». Интересный какой! Про искусственного человека. Хочешь пойти?

Хоть Серёжка смотрит на меня всё ещё косо, но чувствую: клюнуло! Он заинтересовался.

— Ну, хочу… — медленно выговаривает он. — А денег-то у меня всё равно нет.

— У кого есть мелочь?

Выкладываем на стол всё содержимое наших карманов. Тут целое богатство. Набирается не только на билет в кино, но ещё и на леденцы.

У Серёжки загораются глаза. Для солидности он ломается ещё немного, а затем, схватив картуз, исчезает. Все облегчённо вздыхают.

— Ну, рассказывай, — с нетерпением просят ребята. Я продолжаю:

— Сегодня ночью нашей ячейке предстоит расклеить плакаты с первомайскими лозунгами. Разделимся на две группы. Каждая группа получит свой участок. Тех, кто не может участвовать сегодня в практической работе, прошу сказать сейчас. Предупреждаю: дело связано с большим риском. На улицах, несомненно, будет много шпиков… Ну, ребята, кто не пойдёт на задание?

Все молчат. Внимательно всматриваюсь в лица, Пётр, как всегда улыбается. Этот пойдёт на любое дело. Чем опаснее оно, тем с большей охотой.

Костя смотрит на меня, словно укоряет за вопрос. Юрис, Андрей…

Да, все они пойдут обязательно.

А вот Ирма, как она? Пожалуй, не надо её брать. Она ещё очень молода. К тому же сравнительно недавно вступила в союз.

— Ирма! Тебе придётся…

Она вся вспыхивает и обрушивается на меня:

— …Остаться дома, да? И это говоришь ты, подпольщик, комсомолец! Выходит, ты только на словах за равенство женщины с мужчиной.

— Как тебе не стыдно!

Ирма прикусывает нижнюю тубу и возмущённо отворачивается. Приходится идти на попятную.

— Ирминь, да ведь ты ведала мне договорить. Я хотел только сказать, что тебе придётся идти в одной группе со мной. Ты ничего не имеешь против?

Выражение её лица сразу меняется. На нём появляется радостная улыбка.

— Что ты! Конечно, нет!

— Значит, идут все! Что ж, прекрасно. Давайте теперь обдумаем, как лучше выполнить задание…

Приступаем к делу. Нужно распределить товарищей по группам, раздать плакаты, условиться о месте встречи.

Ровно в час ночи я стою у третьеразрядного трактира. Отсюда рукой подать до улицы, где нужно начать расклейку.

Фонарь, висящий над входом в трактир, тускло освещает часть тротуара. Надо встать поближе к свету, иначе Пётр может не узнать меня в этом необычном наряде. На голове у меня старая широкополая отцовская: шляпа, на плечи накинут мокрый дождевик. Минут тридцать назад над городом пронеслась первая весенняя гроза, и дождь ещё не прекратился. Вот и Пётр. Из-под нелепого монашеского капюшона торчит один нос. Я узнаю Петра только когда он подходит вплотную.

Дверь трактира широко распахивается, и на улицу вываливается, несколько пьяных мужчин. Пьяных ли? Есть какая-то нарочитость в их бессвязной речи, расхлябанной походке…

Я шумно приветствую Петра:

— А, здорово, дружище! Ты куда? Может, выпьем по маленькой? Широким жестом показываю на трактир. И спрашиваю одними тубами:

— Всё в порядке?

— Да… — так же беззвучно отвечает мне Пётр и громко добавляет: — Э, нет, хватит на сегодня… Если только за твой счёт…

Разговаривая в таком тоне, мы постепенно удаляемся от трактира. Осторожно оглядываюсь. Пьяная компания пошла в другую сторону.

— Ты минут на пять опоздал, — говорю Петру. — Надо быть поаккуратнее в таком деле.

— Понимаешь, еле от Серёжки ушёл. В одиннадцать сам спать лёг и его уложил. Смотрю, заснул. Начал одеваться. И, представь себе, он тоже встаёт! Спрашиваю: куда? «С тобой, — говорит, — я знаю, вы сегодня плакаты клеить будете». Стал его уговаривать. Ни в какую! Пришлось хитростью взять. Пошёл будто на кухню, а сам выскочил за дверь и на ключ её… Ну и братец же мне достался…