Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.) - Борис Флоря

Эти заявления явно расходились с той политикой, которую проводило австрийское правительство во время пребывания посланников в Москве. Начиная с августа 1655 г. и король Ян Казимир и сенаторы неоднократно обращались в Вену с просьбами о помощи[214], но император ограничился тем, что предоставил Яну Казимиру и его сторонникам прием в своих владениях в Силезии и обратился к Карлу Густаву с предложением о посредничестве[215] и не было каких-либо признаков, что австрийская политика в близком будущем может измениться.

Обо всем этом в Москве не знали. Вместе с тем у царя и его советников были серьезные основания отнестись со всем вниманием к заявлению австрийских посланников. Во-первых, во владениях императора действительно шел набор войска[216], и сведения об этом поступали не только от посланников, но и из других источников. Так, Г. Богданов сообщал с дороги, что император «войско сбирает большое… и от свейского короля добре опасен»[217]. Во-вторых, заявления посланников, что католические государи не оставят Казимира без поддержки, находили подтверждение в заявлениях шведских «великих» послов, которые обосновывали необходимость союза России и Швеции именно тем, что им следует совместно противостоять католическим государям, которые станут помогать Яну Казимиру [218]. В-третьих, в пользу того, что Австрия должна будет выступить против Карла Густава, говорили и важные общие соображения. В отличие от России и Речи Посполитой Швеция занимала важное определенное место в системе европейских международных отношений. В годы Тридцатилетней войны она выступала как серьезный союзник Франции в ее борьбе за европейскую гегемонию с испанскими и австрийскими Габсбургами. Эти тесные союзные отношения сохранялись и по окончании войны. Резкое усиление Швеции с успехами Карла Густава в Польше, переход под шведскую власть обширных территорий на восточной границе владений австрийских Габсбургов – все это изменяло сложившееся в Европе после окончания войны соотношение сил в пользу противников Австрийской монархии. Именно принимая это во внимание, польские политики так настойчиво искали помощи в Вене.

В Москве, опираясь на заявление австрийских посланников, имели основания считать перспективу скорого вмешательства Австрии вполне реальной. Именно в этом (а не в каких-то выпадах по адресу Карла Густава) заключалось воздействие австрийских дипломатов на принятие решения о войне.

Таким образом, рисовалась перспектива выступления против Швеции целого ряда государств, и это, конечно, повышало шансы на успех в войне с Карлом Густавом.

При оценке факторов, повлиявших на решение русского правительства начать войну со Швецией, следует принять во внимание и приходившие в Москву свидетельства о недовольстве населения на землях, занятых шведами, шведской властью. Большая часть этих свидетельств относится к занятым шведами землям Великого княжества Литовского.

Ездивший в сентябре 1655 г. к М. Делагарди гонец А.И. Нестеров сообщал о жалобах Я. Радзивилла, что после его перехода под власть шведской короны «шляхта и всякие служилые люди были у меня в полку, и те, де, все от меня в рознь поехали, а которые, де, со мною немногие люди осталися, и я тех людей опасаюсь, чтоб они надо мной какова дурна и смертного убойства не учинили»[219]. О том, что литовское войско не стало присягать шведам и Я. Радзивилл остался с людьми «только двора ево», сообщал и А.Л. Ордин-Нащокин[220]. А.И. Нестерову во время путешествия пришлось слышать отзывы, что Януш Радзивилл – «изменник, нас всех згубил, поневоле, де, мы учинились в подданстве у шведского короля»[221]. Встречавшийся с ним брацлавский подстароста К. Коссаковский говорил, что шляхтичи «тужат», что «у свейского, де, короля в подданстве жить не привыкнут», что «свейского люди во всем обманывают»[222].

Поздней осенью 1655 г. А.Л. Ордин-Нащокин сообщал, что в Жемайтии шведы собирают «кормы великие» на содержание своего войска, и «шляхта меж собою сеймуют, хотят от свеян отстать». По его сведениям, и в Браславском повете шляхта 18 ноября собралась на сеймик и заявила шведскому «комиссару», что «если вперед только так будет, и им, де, под свейским королем быть не мошно»[223]. Проезжавший в начале 1656 г. через Курляндию Г. Богданов сообщал с дороги, что в соседних литовских поветах Я. Радзивилла «проклинают», «и если, де, взочнется у свейского с которым великим государем война, и они, де, все от свейского отступят»[224].

Особый интерес для русских правящих кругов должны были представлять те свидетельства, в которых говорилось о том, что недовольная шведами шляхта готова отдать предпочтение власти царя. Так, уже А.И. Нестеров сообщал, что в Литве «городов и уездов шляхта говорят – поневоле, де, мы учинились в подданстве у свейского короля, лутчи, де, нам быть великого государя… под крепкою высокою рукою»[225]. Певчий А. Левзовский, ездивший в Киев для обучения «партесному» пению, сообщал в начале 1656 г., что поляки, «видя над собою такую беду, чинят рокош (т. е. мятеж. – Б.Ф.), один другово укоряет, для чего поддавались шведу, а лутче поддатца было б царскому величеству»[226]. К. Иевлев, возвращавшийся от Карла Густава через Жемайтию в начале 1656 г., слышал заявления местной шляхты, что «естли бы изволил великий государь ваш… хотя бы одну тысечу за реку Вилею переслать, и вся б Жмоцкая земля ему, царьскому величеству, поддалась, а что в той Жмоди ни есть шведов, то б мы сами побили всех»[227]. Особенно авторитетным должно было быть для царя и его советников свидетельство генерального писаря Войска Запорожского Ивана Выговского, который 6 декабря 1655 г. сообщил В.В. Бутурлину, что черниговский воевода К. Тышкевич «и иные многие санатыри хотят быть в подданстве у царского величества, а за свейским, де, королем быть не хотят»[228].

Все эти свидетельства говорили о том, что положение шведской власти на завоеванных землях непрочно, население ею недовольно и русское правительство может использовать это недовольство в своих интересах.

И. Выговский был и первым, от кого пришло в Москву сообщение о начавшемся на польских землях восстании против шведов. Он сообщал, что от шведского короля отложились «великополяне» и Мазовия, а против восставших Карл Густав послал перешедшее на шведскую службу коронное войско[229].В феврале 1656 г. в Москву пришло уже несколько сообщений о восстании. Наиболее важные сведения содержала полученная 14 февраля отписка Виленского воеводы кн. М. Шаховского. Воевода сообщал, что от шведского короля «отошли» коронные гетманы и идут с войском к Люблину, куда движется и войско Павла Сапеги из Бреста[230].

Как представляется, сообщения о восстании заставили русское правительство поторопиться с принятием решения. Оставшись пассивным и не определив своего отношения к Швеции, русское правительство могло утратить возможность влиять на ход событий, развертывавшихся на землях Речи Посполитой.

Исследователями неоднократно отмечалось, что на решение русского правительства о войне оказали влияние сведения о контактах Карла Густава с Войском Запорожским. Обстоятельный очерк оживленных сношений между королем и гетманом летом-осенью 1655 г. дал уже М.С. Грушевский в своей фундаментальной «Истории Украины – Руси». Затем к этой тематике исследователи обращались неоднократно. Последний очерк этих сношений дал на основании документов Стокгольмского архива А. Котлярчук. В ходе переговоров обе стороны пытались выяснить, что может принести Карлу Густаву помощь Войска Запорожского, а Богдану Хмельницкому возможный переход под шведский протекторат. Осенью 1655 г. стороны не пришли к соглашению, так как их интересы столкнулись по вопросу о принадлежности земель современной Западной Украины. Уход казацкой армии по настояниям шведской стороны из-под Львова вызвал недовольство казацкой старшины.

Для темы данного исследования важно установить, что было известно в Москве об этих контактах и как реагировали на поступавшие к ним сведения русские политики. «Статьи», оформлявшие отношения Войска Запорожского и русской власти после Переяславской рады, не запрещали гетману вести переговоры со шведскими правителями, но он должен был «подлинно и вскоре» информировать царя и его советников о содержании таких переговоров[231]. Однако становившиеся известными факты говорили, что гетман этих условий не выполняет. Так, в начале 1656 г. стало известно, что в лагере под Львовом Хмельницкого посетил шведский посол[232], о чем он не сообщил ни В.В. Бутурлину, ни правительству в Москве. Особенное беспокойство должны были вызывать сообщения о намерении шведов установить свой протекторат над Войском Запорожским. Так, Я. Поздышев, ездивший в августе 1655 г. к курляндскому герцогу через Ригу, сообщал, что «в Риге слух носитца, что бутто и гетман Богдан Хмельницкий будет под их свейским королем»[233]. В переводе голландских «курантов», зачитанном царю и боярам в конце 1655 г., также говорилось, что Хмельницкий «поддался под свейскую руку» и обязался не пускать на земли Речи Посполитой татар, которые хотят помочь Яну Казимиру, «чтоб свейским ратным людем от татар шкоды не было»[234]. К зиме 1655/6 г. вопрос об отношениях Хмельницкого со шведами стал даже предметом официальных переговоров. Австрийские посланники спрашивали бояр, «верен» ли царю Хмельницкий, так как «у свейских людей речь несется, будто Хмельницкой хочет поддатся под свейскую коруну»[235].