Ниндзя с Лубянки - Роман Ронин

я люблю, – но чай заваривать не пошел, а неожиданно посерьезнев, ответил на вопрос, поняв, что коллега-востоковед просто так не отстанет, – да, я был там. Все думаю описать эти события в очередной повести или, может быть, рассказе, но… Знаете, ниндзя я там не видел, но ваших коллег, прекрасно выполняющих эту функцию, встречал, – хозяин встал и отправился на кухню ставить чайник.

Оставшись одни, гости принялись благоговейно разглядывать потемневшие корешки бесчисленных книг, потом зашушукались. Лишь один журналист-восточник, задумчиво посмотрев вслед вышедшему хозяину, вновь продолжил что-то помечать в своем блокнотике.

– Ты слышала, он во Владивостоке был во время японской оккупации!

– А ты что-то знаешь про этих ниндзя?

– Мне кажется, я где-то читала… Может быть, у Пильняка… Или у Конрада?

– Ты читала вообще, что про него в книгах написано? Про Чена? Учился в Японии. Понимаешь, в Японии! Был связан со спецслужбами! Он сто процентов наш советский разведчик!

Стоявший на кухне хозяин слышал каждое слово, произнесенное в гостиной, но лицо его оставалось непроницаемо, и только кончики красивых пухлых губ слегка кривились в улыбке. Вернувшись в комнату, он принялся выделывать загадочные пассы с чайником перед изумленными и втайне надеявшимися на то, что им не достанется порции гэммайча, гостями. Опустившись в кресло, Арсений Тимофеевич с наслаждением отхлебнул из чашки свежезаваренного чаю.

– Вы не оговорились, Арсений Тимофеевич? – напомнил ему окончание разговора журналист. – Наших коллег? Вы, конечно, имеете в виду востоковедов?

– Отнюдь. Я имею в виду ваших коллег. Журналистов. В самом начале двадцатых, когда в Приморье еще вовсю шла Гражданская война, во Владивостоке было много талантливых японистов. Правда, работа для них была весьма своеобразная. В городе тогда стояли японские войска, и большинство наших с вами коллег служили переводчиками в разных японских штабах. Да, еще в правительстве братьев Меркуловых было создано статистическое бюро, где занимались отнюдь не статистикой. Это было настоящее высокопрофессиональное разведывательное бюро. Возглавлял его полковник Цепушелов…

– Беляк? – не выдержал самый молодой из аспирантов.

– Почему беляк? – поперхнулся чаем Арсений Тимофеевич. – Впрочем, да. Беляк, конечно. Но еще и опытный кореевед и японист. Да и многие другие ученые служили, ну или были связаны с этим бюро. Работа-то там была интересная. Поинтереснее, чем во многих нынешних институтах. Там, друзья мои, теория каждый день проверялась практикой. А если решение было неверное, что вместо «неуда», как на экзамене, или «черного шара», как на защите диссертации, провалившегося могла ждать тюрьма, а то и вовсе – пуля. Руководил нашими коллегами очень знающий специалист – профессор Спальвин. Сложный человек был по характеру, ладить с ним было почти невозможно, но специалист прекрасный. Женат был на японке, да в конце концов в Японию и уехал…

– А вы тоже там служили? – снова не выдержал аспирант.

– Нет, Виктор, – с улыбкой ответил хозяин квартиры, – в то героическое время я был крайне мал. Не скажу, что я был дитя, но мне было примерно столько же лет, сколько вам сейчас. Я еще учился в Восточном институте и только подрабатывал в информационном центре правительства Приморья – помогал журналистам переводить статьи из японских газет.

– То есть разведкой конкретно вы не занимались? – с усмешкой предположил бородатый журналист.

Профессор пропустил вопрос молодого коллеги мимо ушей, еще отхлебнул из чашечки и продолжил:

– Там был у нас один очень интересный человек… Тоже журналист, молодой, мне ровесник – года двадцать два – двадцать три, но видно, что опытный сотрудник…

– Сотрудник чего?

– Скорее кого. Сотрудник Блюхера. Тот командовал тогда большевистскими войсками на Дальнем Востоке и был влиятельнейшей фигурой. Ведь по договору с Дальневосточной республикой Советская Россия не могла напрямую заниматься разведкой в Приморье. Но, конечно, военные, Красная Армия, все равно пытались узнать как можно больше о планах белогвардейцев. Опыта, понятное дело, не хватало. Кто тогда был военными разведчиками? Бывшие слесари, механики. Образование, в лучшем случае ЦПШ…

– Простите, что?

– Церковно-приходская школа. А состязаться приходилось с тем же полковником Цепушеловым – умничкой, выпускником академии, участником войны. Брали красных разведчиков пачками. Правда, многих и отпускали сразу – пытались тогда еще придерживаться норм закона, искали доказательства, а они – доказательства эти – все в тайге. Поди найди!

– Вы так говорите, как будто симпатизируете белякам, – не удержался один из аспирантов.

– А что вы думаете? – хозяин еще отхлебнул чаю и строго посмотрел на молодежь. – Там были очень серьезные, умные и по-своему благородные люди. И, если бы у нас не было таких же, мы бы никогда не выиграли в этой борьбе. Хотя, конечно, нам таких людей, серьезных, образованных и благородных, все же явно не хватало. Вот и присылали из центра, из Москвы. Тот молодой человек, которого я упомянул, тоже приехал к Блюхеру из Москвы. Его послал сам Дзержинский.

– То есть журналист на самом деле был чекистом? – уточнил бородатый.

– Да.

– А как его фамилия?

– Ну… Зачем вам его фамилия? Могу сказать только, что звали этого интеллигентного молодого человека, в прошлом, кстати, колчаковского офицера, Максимом Максимовичем.

– Как у Лермонтова? – спросила девушка.

– Верно, совсем как у Лермонтова. Хотя я и не уверен, что это было его настоящее имя. Думаю, у него их было довольно много.

– А откуда вы его знали, Арсений Тимофеевич?

– Я же сказал: мы работали вместе. В информационном центре правительства братьев Меркуловых. И не только. Дело в том, что Максиму Максимовичу нужен был человек во Владивостоке, уже имеющий какие-то связи, а главное, говорящий по-японски, – информация из штаба японских оккупационных сил, из консульства очень интересовала и Блюхера, и Дзержинского.

– И вы… – молодые люди, не исключая и красавицы армянки, с обожанием посмотрели на хозяина квартиры.

– Да, и я стал его связным. Вернее, как тогда говорили, «секретным связистом».

Гости замолчали на время, а потом молоденький аспирант по имени Виктор спросил:

– Вы сказали, что уже тогда знали японский язык? Вы же еще учились в институте в то время?

Бородатый журналист задумчиво добавил:

– И откуда у студента нужные Дзержинскому или его агенту связи?

– Я учился в Японии. Вы, наверное, это знаете…

– Знаем, – подтвердили аспиранты.

– Но это не объясняет наличия нужных ЧК контактов, – пристально глядя на Чена, снова заметил бородатый журналист, а Чен отметил про себя, что сейчас его собеседнику очень пошла бы сигара в одной руке и бокал виски в другой, но вслух сказал:

– Вы думаете? Вы ошибаетесь, – и мягко улыбнулся.

Токио, 13 сентября 39-го года эпохи Мэйдзи (1906-й – по европейскому летоисчислению)