Временно - Лейхтер Хилари

И тут краем глаза я заметила какую-то тень.

Я немного успокоилась и наконец смогла нормально двигаться, только когда привела все двери в нужное положение. Но дом больше не был ни славным, ни прелестным, ни маленьким. Я ощущала, как он вдруг увеличился, хотя ничто на это не указывало. Я чувствовала, как в углах скапливается угольная тьма. Дом разозлился на меня за мою ошибку и поэтому решил разозлить меня. Теперь всякий раз, когда я открывала или закрывала двери, я замечала, как нечто неведомое проскальзывает мимо меня, а из простенков будто выходит какая-то тень. Сначала маленькая синяя дверь. Затем дверь главной спальни, затем другой спальни и еще одной. Дверь в ванную, дверь в подвал и — входная дверь большого дома с привидениями.

Я приготовила целую миску овсянки и держала ее на коленях, горячую и нетронутую. Я сидела на полу перед дверью в ванную и пыталась представить, кто или что находится внутри. Ровно в ту долю секунды, когда я закрывала ее точно в назначенное время, полотенце вдруг закачалось, послышался свежий влажный аромат вымытых шампунем волос. Чуть позже, нарочито медленно закрывая дверь в главную спальню, я заметила, как две переплетенные фигуры вдруг резко отпрянули друг от друга.

Я прислонилась к двери второй спальни, потом третьей, надеясь услышать там скрип или стон, чей-нибудь шепот, да хоть какой-то намек. Открыв же их в назначенное время, я почувствовала, как там пахнет людьми и беспорядком. Недопитым чаем и простоквашей. Пыльными книгами. Кожаными перчатками. Радостным взмахом руки — такой мимолетный балетный аромат. Единственным музыкальным рифом, резко брошенным и несвежим.

И вот наконец маленькая синяя дверь на другом конце дома. Едва она приоткрылась, как за ней показался влажный нос, блестящая шерсть, висящие уши и глаз в крапинку. После нее я побежала открывать входную дверь, и там вдруг на мгновение вспыхнула совсем иная улица, полная автомобилей, с заборами и другим домом напротив, ничуть не похожим на домик Анны. Но почти сразу все это исчезло, и я увидела то, что видела всегда, — знакомую улицу.

Я просидела на краю тротуара кто знает сколько часов, хотя могло быть и сорок минут. Я попала сюда не сразу, только после нескольких попыток, пока сама не поняла, что это неизбежно, как неизбежна целая куча монет на коврике. Кто же их бросил, чтобы мы с Анной нашли их? И кто потом забыл их собрать?

Дом был домом для семьи, а я в нем — вместо привидения.

Годы спустя я пыталась описать, как же я поняла, что моя работа в этом доме закончена. Я сидела на диване со своим самым неприхотливым парнем. Он приготовил мне кекс в кружке. Я рассказывала ему о том дне, и он слушал, все шире и шире раскрывая глаза. Кажется, мне не хватало слов. Я так и не смогла ему объяснить, как это, когда одной ногой уже влез в дверь, а другой — не выходит. Не смогла признаться, что следила за этой семьей так долго, что прекрасно поняла их истинную суть. Не смогла описать кромку света между дверью и полом и что свет этот был хрупким, но грозным оружием. Не смогла рассказать о своей тайной и отчаянной надежде на то, что семья наконец раскроет свои объятия и примет меня. Но они не были моей семьей. В лучшем случае — моими соседями. Ведь наверняка у любой матери в кармане юбки или ящике стола найдется набор фломастеров для дочки. Но это совсем не значит, что дочка — я.

Предчувствие конца стало предчувствием чего-то нового. Я изменилась внешне, мои родинки, спрятавшиеся было в самом начале, вновь расцвели. Внезапно я почувствовала голод. Дом развернулся для меня подобно бумажному журавлику, опустившемуся на землю. Весенний воздух вдруг обрушился на мои плечи. Так я поняла, что моя работа здесь подошла к концу. Я знаю, что с домами так не бывает, но именно то и именно так я чувствовала тогда, а сейчас для меня это единственно возможное воспоминание о той работе. Я забрала свой ежедневник в кожаной обложке. Вскоре его заполнили записи о новых встречах, интервью, бесконечных встречах и бесконечных интервью. Я взяла конверт с зарплатой из почтового ящика в конце подъездной дорожки, в последний раз закрыла входную дверь и отправилась навстречу своей бесконечно повторяющейся, как палимпсест, карьере.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я не тону. Я оживаю на краю большого камня, выкашливаю воду, которая жжет мне губы, держусь за руки с другими несчастными, мы все связаны одной сетью.

— Она очнулась! — восклицает мой сосед по камню.

— Что происходит? — спрашиваю я у него, горло нещадно саднит. — Что происходит?

— Побереги горло, дорогая.

— Кто ты? Где я?

— Ты на нашей скале, милая. Тебя зачислили в качестве человека в Проект по охране дикой природы. Помнишь?

Это говорит незнакомая пожилая женщина, моя соседка по камню, волосы ее покрыты какой-то известковой чешуей. Она замечает, что я пристально их рассматриваю.

— Меня зовут Джоан, я тут Ракушка Бетти, вроде как пытаюсь отрастить себе настоящий панцирь.

Выпуклая чешуя, похожая на морские раковины, облепляет ее волосы и руки целиком, даже загорелые кисти. Одну она кладет на мою ладонь.

— Мы здесь изображаем разные виды живых существ, которые находятся на грани исчезновения! — говорит человек рядом с Ракушкой Бетти, точнее, Джоан и добавляет: — Вырождения.

— Ох, — отвечаю я, как обычно, стараясь быть вежливой. Рядом с моими ногами проплывает стайка рыб, они щекочут мне пятки.

— Я решил вписаться в этот проект, чтобы самому увидеть, есть ли у ракушек пенис, — продолжает он.

— Обычно так он заставляет всех спрашивать его о пенисе у ракушек, — говорит Ракушка Бетти, волны плещутся о ее голову.

— Хорошо, — отвечаю я и внимательно смотрю на мужчину. — Расскажите мне.

Вокруг раздаются десятки стонов и вздохов, но ни один не повторяется. Я запрокидываю голову и вижу, как сотни людей-ракушек облепляют скалу.

— У ракушек самые большие члены в животном мире. В смысле, по отношению к размеру тела.

— Хорошо, когда имеешь великие помыслы, — говорит Джоан.

— Смейтесь сколько хотите. Я же спасаю экологию. Кстати, мое имя Гарольд, — представляется он мне, — но ты можешь звать меня Тоби-Прилипалой.

Джоан сжимает мою ладонь, я смотрю ей в глаза — над ними нависает венок из водорослей.

— А я вписалась в проект потому, что у ракушек нет сердца, — шепчет она, — и мое, кажется, с каждым днем бьется все реже.

Легкие волны бьются о мои бедра, чайки бьются крыльями в небе, солнце бьет палящими лучами нас. И весь этот бит превращается в музыку. В музыку, в чьи-то голоса и в солнцезащитный крем. Мы совсем недалеко от берега.

— Дело в том, — объясняю я всем окружающим, — что вы вписались в этот проект сами, а я — нет. Я точно ничего не подписывала. Я бы запомнила.

— Что? — удивляется Джоан. — Конечно, подписывала. Мы вчера как раз ждали пополнения. И тут нагрянула ты, хорошенькая, как на картинке. Плыла как раз к нашей скале.

— Я была на пиратском корабле, и там меня отправили прогуляться по доске. Вы, конечно, ошиблись насчет меня, но зато спасли мне жизнь.

Джоан улыбается, но кажется слегка обеспокоенной. Мы задерживаем дыхание при виде очередной волны.

— Если это не ты, если не тебя мы ждали, то тогда кого?

И тут я представляю, как человек-ракушка идет ко дну, потому что камня, к которому надо прицепиться, нет. Кажется, Джоан и Тоби-Прилипала подумали то же самое, потому что вдруг замолчали.

— Я должна поговорить со своим агентом, — говорю я тихо и понимаю, что не найду здесь телефон.

— Что ж, — говорит Тоби-Гарольд, — тебе будут платить, как и всем нам. Ничуть не меньше, чем если бы ты сейчас пускала корни в каком-нибудь офисе. Наверняка ты тут задержишься.

Нечасто я в своей жизни встречала людей-ракушек. Как, собственно, и тех, кто надолго задерживается на одном месте. Но что меня восхищает в морских членистоногих, так это умение жить внутри маленькой хрупкой раковины, прицепляясь к чему-то большому и прочному. И если их известковый домишко сбить, то его фундамент все равно останется на месте — настолько он крепкий.