Чувство 18 - Анна Васикова

мужчина из электрички, не знаешь, что у него в сумке было? Он ведь вряд ли много денег с собой возил. Почему эти парни именно у него вещи отняли?

– Не знаю. Может быть, они вообще не за деньгами охотились, а за документами. На них ведь можно кредит оформить, или кого-нибудь куда-нибудь провести, отправить, – Матвей пожал плечами.

– Ты так резко тогда выскочил из вагона. Я даже испугалась. У тебя потрясающий слух. Ты услышал крики о помощи, да?

– Э… Да, мне показалось, что там что-то не то происходит. Но, как видишь, не сильно-то я помог. Кражи в электричках – тухлое дело.

– Это точно. У меня мама проводницей в поезде работает. Там тоже часто что-то крадут, и половина людей даже заявления не пишут – понимают, что бесполезно этим заниматься.

– Да уж… А проводницей – это интересно. Она тебе, наверное, кучу забавных историй из поездок рассказывает.

– Бывает. Иногда мы с папой под столом лежим после её рассказов, – Аля улыбнулась. – Но вообще, это тяжело. Она выматывается очень. И спит как попало. Их сейчас ещё и сувениры заставляют продавать по планам, и вагоны убирать, и туалеты. А люди в общественных туалетах обычно отрываются, как могут. Ну, и крадут ведь не только у пассажиров. Из поезда иногда уносят бельё, кружки, или ломают что-то. А вычитают всё из зарплаты проводников. Так что не сильно романтичная это работа, на самом деле.

– Понимаю. А отец твой кем работает?

– Он фуру водит. Они с другом взяли её в аренду и берут заказы, которые сами хотят. Раньше он работал в компании дальнобойщиком, но потом ему надоело, и нашёл вариант, как работать на себя. Он вообще молодец. А твой папа? Ты говорил, он в деревне с сёстрами живёт.

– Да. Он раньше был менеджером в автосалоне. Они с мамой жили здесь, в Заозёрске. Она учительницей работала. Долго не могла забеременеть, и они бросили всё, уехали в деревню, построили пасеку. Отец до сих пор этим зарабатывает, прямо его дело оказалось. Ну и машины чьи-то чинит иногда. Вот. Через пару лет после их переезда родился я, и ещё через пять лет две сестры-близняшки. Мама умерла, когда они ещё в школу не пошли. Она долго болела, лечилась, ездила в Москву на обследования, но диагноз так и не поставили. Я тогда подумал, что хочу быть врачом, но когда школу заканчивал, понял, что ненавижу химию, так что со спасением жизней у меня не задалось. А сейчас вот думаю: химия ведь интересная штука, просто учитель у нас был зануда, из-за него у всей школы с предметом не задалось.

Матвей открыл дверь в кафе, и на Алю сразу повеяло терпким запахом кофе и чего-то сахарного. Уютное помещение в тёмных тонах, с барной стойкой и тремя столиками, было почти пустым. Две девушки мирно болтали в углу, бармен с сумасшедше растрёпанными дредами сонно косился в ноутбук, прислонившись к стойке с другой стороны. Он нехотя оторвался от экрана, когда Аля с Матвеем подошли к нему, но вежливо улыбнулся.

– Большой лавандовый раф, – сразу сказал Матвей бармену. – Ты что будешь? – спросил он у Али.

Она пробежалась взглядом по доске, исписанной мелом. От запахов и количества наименований голова шла кругом. У Али не часто бывали лишние деньги на кофе, но если она и брала его, обычно это был капучино, проверенный и любимый. Собственное постоянство иногда начинало раздражать Алю, и она сказала бармену:

– Дайте два, пожалуйста.

А потом чуть тише Матвею:

– Ни разу такой не пробовала.

– Да? Ух, у меня крышу сносит от лаванды. Что-то в моём детстве ей пахло. Хотя кофе я вообще редко пью, мне от него спать хочется.

– Как же ты спасаешься в сессию? – шутливо спросила Аля.

– Да никак. Я просто умираю, а потом заново рождаюсь, – отшутился Матвей. – Кофе – это же просто фетиш современности. Если бы не реклама, людей с картонными стаканчиками на улицах было бы в разы меньше.

Матвею позвонили. Он извинился и отвернулся к стойке, отвечая.

Пока бармен возился с кофе-машиной, Аля боком разглядывала Матвея. Он закатал рукава толстовки, и Аля обратила внимание на его руки. Широкие кисти с длинными пальцами. Тёмные волосы, светлая полоска на загорелой коже, похоже, от часов. И хорошо заметные чуть выпуклые вены. Аля испытывала огромное удовольствие, разглядывая эти руки, и даже пожалела, что больше не может это делать, когда Матвей закончил разговор и убрал телефон в карман.

Бармен поставил стаканы на стойку, и Матвей быстро расплатился, не дав Але шанса заплатить за себя. Это было приятно.

Они вышли на улицу, держа в руках тёплые шершавые стаканы. Влажный воздух тоже как будто потеплел. Какое-то время Аля шла в молчании, пытаясь сохранить в памяти свои ощущения. Ей было хорошо в этот момент. Если бы не мокрый носок, этот вечер можно было бы назвать идеальным. Любые эмоции, мысли и воспоминания, связанные с Владом, она с успехом моментально отгоняла.

– А почему ты на менеджера учишься? – прервал молчание Матвей.

– Да, знаешь… Я и сама толком не понимаю сейчас. У меня в школе со всеми предметами было нормально, и можно было бы хоть куда пойти. Но папа давно говорил, что работы в городе мало, а менеджер может работать где угодно. И вообще всё, связанное с экономикой, бухгалтерией, управлением – это лучшее, во что можно вложиться. Ну я как-то и настроилась. Хотя сейчас мне бывает скучновато на парах. И я думаю, в мире столько городов, столько людей, зачем подстраиваться под то, что окружает меня сейчас? Ведь можно уехать куда угодно, и быть кем угодно. Например, фитнесс-тренером, журналистом, водить экскурсии. Да хоть чем заниматься, и это не будет скучно и только ради того, чтобы была работа.

– Так ты пока только на втором курсе. Можешь куда-то перевестись. Или вообще бросить учёбу и начать заново. Если, конечно, чувствуешь, что это не твоё совсем.

– Я всего лишь на втором курсе, а мне уже страшновато что-то менять. Представляешь, как быстро я старею, – с улыбкой сказала Аля.

– Вообще. Тебе срочно нужна помощь, – с деланной серьёзностью ответил Матвей. – Я готов тебя дружески пнуть, если захочешь.

– Давай. Я решу, кем хотела бы быть, позвоню тебе и буду ныть, что моя жизнь кончена, и я не смогу ничего изменить. А ты закидаешь меня мотивационными роликами из ютьюба. И через 20 лет я напишу книгу, в начале которой обмолвлюсь, что не стала бы лучшим в