Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг. - Лев Регельсон

В те же дни, когда церковный Собор переживал благодатные минуты единения человеческих сердец, в стране все более разгоралась междоусобная народная распря.

2 ноября 1917 г. во время осады Кремля и уличных боев, исход которых был еще далеко не ясен, Собор обратился к враждующим сторонам: Военно-революционному комитету, с одной стороны, и к Московскому комитету общественной безопасности – с другой:

«Во имя Божие Всероссийский священный собор призывает сражающихся между собой дорогих наших братьев и детей ныне воздержаться от дальнейшей ужасной кровопролитной брани. Священный собор от лица всей нашей дорогой православной России умоляет победителей не допускать никаких актов мести, жестокой расправы и во всех случаях щадить жизнь побежденных. Во имя спасения Кремля и спасения дорогих всей России наших в нем святынь, разрушения и поругания которых русский народ никому и никогда не простит, Священный собор умоляет не подвергать Кремль артиллерийскому обстрелу».

Мы не знаем, вняли бы мольбам Собора юнкера, если бы они победили, но победили большевики, и мольбам Собора они не вняли: был и обстрел Кремля, была и расправа с пленными. 11 ноября Собор обращается к победителям:

«Священный собор во всеуслышание заявляет: довольно братской крови, довольно злобы и мести.

Мести не должно быть нигде и никогда; тем более она не допустима над теми, кто, не будучи враждующей стороной, творил лишь волю их посылавших. Победители, кто бы вы ни были и во имя чего бы вы ни боролись, не оскверняйте себя пролитием братской крови, умерщвлением беззащитных, мучительством страждущих! Не причиняйте нового горя и позора истерзанной Родине, и без того слишком обагренной кровью своих сынов!

Вспомните о несчастных матерях и семьях и не примешивайте еще новых слез и рыданий о пролитой крови. Даже и те, кто отказался от Бога и Церкви, кого не трогает голос совести, остановитесь хотя бы во имя человеколюбия.

Собор взывает и к вам, руководители движения: употребите все свое влияние на обуздание кровожадных стремлений тех, кто слишком упивается своей братоубийственной победой».

Здесь Церковь свидетельствует о ценностях, бесконечно более значительных и глубоких, чем любые партийные программы и проекты общественного переустройства: о ценностях человеколюбия, о том, что нет в мире таких целей, во имя которых допустимо братоубийство. «…Во имя чего бы вы ни боролись, не оскверняйте себя пролитием братской крови, умерщвлением беззащитных, мучительством страждущих…»

Издревле в России дух милосердия и братолюбия коренился в глубокой сердечной вере в Бога, и потеря веры шла рука об руку с ожесточением против братьев. Призывы Собора к братолюбию не были прекраснодушными фразами, не были проявлением терпимости ко злу, не были вызваны чувствами страха и бессилия. В посланиях Собора, а затем патриарха, поражает впечатление великой духовной силы, той силы, которая сохранилась и тогда, когда всякие надежды на мирное установление по воле народа законной государственной власти были полностью исчерпаны, когда надежды на 100-миллионный православный народ оказались иллюзорными, когда никакая человеческая сила не стояла за спиной свидетелей евангельской истины. И мы с уверенностью можем сказать: призывая к братолюбию и обличая его нарушителей, делая это, «как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи» (Мф., 7: 29), Собор одновременно со свидетельством о евангельской любви свидетельствовал также о необоримом могуществе Бога Вседержителя. И если это могущество до времени не проявляется внешним образом, то лишь потому, что Господь долго терпит, ожидая сердечного покаяния и свободного внутреннего преодоления величайшего народного греха против величайшей народной святыни – братолюбия. Не может появиться и достойной власти у русского народа, пока он не изгонит из своего сердца дух братоубийственной ненависти и вражды.

Со скорбью, гневом и духовной силой свидетельствует об этом обличительное послание Собора от 11 ноября 1917 г., проникнутое апокалиптическим звучанием:

«…Чаша гнева Божия все еще изливается на нас, и новыми грехами умножаем мы сей праведный гнев. Ко всем несчастьям присоединилась великая междоусобица, охватившая русскую землю. Одна часть войска и народа, обольщенная обещаниями всяких земных благ и скорого мира, восстала на другую часть, и земля наша обагрилась братской кровью. Русские ружья и пушки были направлены уже не против врага, но на родные города, не щадя беззащитного населения, жен и детей… Но есть Божий суд и Божия правда! Бог поругаем не бывает. Вместо обещанного лжеучителями нового общественного строения – кровавая распря строителей, вместо мира и братства народов – смешение языков и ожесточенная ненависть братьев. Люди, забывшие Бога, как голодные волки бросаются друг на друга. Происходит всеобщее затемнение совести и разума… Давно уже в русскую душу проникают севы антихристовы, и сердце народное отравляется учениями, ниспровергающими веру в Бога, насаждающими зависть, алчность, хищение чужого. На этой почве обещают они создание всеобщего счастья на земле…

Для тех, кто видит единственное основание своей власти в насилии одного сословия над всем народом, не существует родины и ее святыни. Они становятся изменниками Родины, которые чинят неслыханное предательство России и верных союзников наших. Но, к нашему несчастью, доселе не родилось еще власти воистину народной, достойной получить благословение Церкви православной. И не явится ее на русской земле, пока со скорбною молитвою и слезным покаянием не обратимся мы к Тому, без Кого всуе трудятся зиждущие град.

…Покайтесь же и сотворите достойные плоды покаяния! Оставьте безумную и нечестивую мечту лжеучителей, призывающих осуществить всемирное братство путем всемирного междоусобия! Вернитесь на путь Христов!

Да воскреснет Бог и расточатся враги Его и да бежат от лица Его все ненавидящие Его» (Деян. Собора. 38. С. 185–187).

Здесь явно обличается коммунистическая идеология. Не было ли это нарушением церковного принципа невмешательства в политическую борьбу? Но здесь не идет речи о государственно-экономической программе политической партии, речь идет о духовном, т. е., по существу, религиозном или псевдорелигиозном содержании коммунизма. Те, кто указывают на христианские корни коммунизма, совершенно правы, но в этом смысле можно говорить о коммунизме как об одной из христианских ересей – чем и определяется воинствующий характер церковной полемики против этого учения.

Религиозной темой коммунизма как христианской ереси является Царство Божие на земле. В измененном виде заимствуя многие черты этого Царства, которыми наделяют его христиане, коммунисты допускают коренное и решающее извращение этого светлого чаяния – они хотят построить это Царство без Бога. В связи с этим коммунизм предлагает человечеству иной путь спасения, открывает перед ним иные перспективы, нежели христианство. Если до революции сторонники коммунизма обличали христиан за ту, далеко не идеальную историческую практику, в которой воплощалось христианское учение, то после начала революции роли переменились: теперь коммунизм стал осуществляться на практике – и мог подвергаться критике или обличению уже за эту практику. Существовала ли внутренняя связь между явно негативными сторонами этой практики и содержанием коммунистического учения? Сторонники коммунизма эту связь отрицают, сводя негативные аспекты к неблагоприятным историческим обстоятельствам, к «революционным эксцессам» и к «субъективным факторам». В этом спорном и не до конца ясном вопросе мы придерживаемся убеждения, что такая внутренняя связь между учением и практикой коммунизма несомненно существует. Здесь мы следуем духу ответственных церковных заявлений, подобных приведенному выше (известно, что основным составителем этого послания был о. Сергий Булгаков – но весь собор взял на себя ответственность за эти идеи).

В чем же мы усматриваем такую связь?

Дело в том, что коммунисты не только отвергали существование Бога; они, если смотреть с христианских позиций, возводили хулу на человека, теоретически доказывая, что человек есть слепое или сознательное орудие корыстных («материальных») классовых интересов, что до сих пор мир всегда строился на лжи и насилии одного сословия над другим. Из этого естественно вытекало, что новый, более «совершенный» или «прогрессивный» общественный строй устанавливался путем насилия, в случае необходимости широкого и массового. Этим оправдывалось также и то, что за утверждение нового строя приходилось расплачиваться также и кровью лично ни в чем не повинных людей, непосредственно в борьбе не участвующих, но «объективно» способствующих сохранению старого строя.