Принцесса крови - Дмитрий Агалаков

— Нам обо всем известно, Жан.

Тот вспыхнул до корней своих редких волос:

— О чем?!

И тогда дядя, сурово прихватив края своего роскошного плаща, подбитого соболиным мехом, спросил прямо:

— Это ты приказал убить Людовика?

На этот раз низкорослый Жан побледнел и узкие губы его задрожали:

— Как вы могли подумать, дядюшка?! — едва сумел произнести он.

— Ты приказал? — повторил безжалостный вопрос герцог.

Жан Бургундский понял, что тайное стало явным, и ему не отвертеться. Он стал еще бледнее. Взгляд его дяди был неумолимым.

— Я приказал, — выдохнул он. Отчаяние уже душило сознавшегося преступника. Жан ухватил герцога Беррийского за подбитый мехом рукав. — Бес меня попутал! Дядюшка!! Бес попутал!

Но тот только сокрушенно покачал головой:

— Твой благородный дед плачет на небесах! Его внук — клятвопреступник и братоубийца… Беги из Парижа. Лети, как ветер. Я предупредил тебя. Но это все, что я могу для тебя сделать. Беги сегодня же. Сейчас же!

…И герцог Бургундский бежал. Он летел как ветер, или почти как ветер, потому что был обременен прихваченным из своего парижского дворца добром.

Он уже точно знал, что не вернется…

В те же самые дни в Париж возвращался Карл Орлеанский. Гордый тем, что выполнил волю своего отца, юный герцог вспоминал недавнюю встречу новорожденной принцессы с ее назваными родителями. Они приехали в поместье д’Арков ночью, когда пели первые петухи. Их ждали, и потому встретили с факелами.

Жак д’Арк, этот захолустный вояка, поклонился юноше и произнес: «Добро пожаловать, благородный принц!» Затем няньки внесли девочку в дом, и уже там жена д’Арка взглянула на лицо той, что отныне должна была зваться ее дочерью. «Отец и королева приказали заботиться о девочке так, точно в ней вся ваша жизнь, — строго сказал юноша. — Это слова его высочества герцога Людовика Орлеанского». «Она будет нам дороже наших детей», — сказала Изабелла де Вутон, жена Жака д’Арка. «Мы будем беречь ее как зеницу ока», — поклонился ее муж.

Дело было сделано, и теперь Карл мог вернуться обратно. Перед Парижем он надеялся сделать круг и заехать в Блуа, к матери. Карл Орлеанский старался как можно чаще навещать ее — Валентине Висконти не хватало придворной жизни. Выброшенная из столицы жестокой родственницей — королевой Изабеллой Баварской, герцогиня коротала свои дни за чтением книг, музицировала и воспитывала детей.

5

Прошло уже три недели, как замок Шатонёф-сюр-Луар затаился. Скорбной тишиной наполнилось все. Здесь говорили шепотом даже днем.

В своих покоях, в кресле сидела женщина. Одетая в полупрозрачную шелковую рубашку до пят, она сжалась в этом кресле в комок, подтянув колени к подбородку. Ее длинные темные волосы были распущены и закрывали пол-лица. Черные выплаканные глаза смотрели в пустоту. Они ничего не видели — были слепы.

Дверь в покои приоткрылась, осторожно вошла служанка.

— Госпожа… — тихо проговорила она.

— Уходи, я никого не хочу видеть… Никого.

— Прибыл его высочество, ваш сын Карл…

Это имя заставило женщину немного ожить:

— Оденьте меня.

Если бы Валентина Висконти не боялась кары Господней, то приняла бы яд. Зная о похождениях Людовика, она принимала его таким, каким он был, и безоглядно любила. Когда-то их роман был одним из самых ярких романов в королевстве. Валентина Висконти числилась самой желанной невестой в Европе, ее приданое было огромным, красота — необыкновенной, а природный ум и богатство души считались выше всяких похвал. Правда, она была кузиной своего жениха, и для свадьбы им понадобилось разрешение папы римского.

При дворе Валентина сразу приобрела огромный вес — ей помогали врожденный интеллект, утонченность вкусов, способность вести беседу на нескольких европейских языках и умение играть на арфе. А главное… ее присутствие благотворно сказывалось на самочувствие короля. Это замечали все придворные. Да и безумный король, когда приходил в норму, не отпускал ее от себя! Он млел от одного ее голоса! Изабелла Баварская бесновалась. У нее не было талантов Валентины Висконти, она уступала ей в красоте. И потом, мать Валентины была французской принцессой, дочерью короля! Двор все более влюблялся в ненавистную итальянку…

В одно из продолжительных умственных затмений своего мужа, Изабелла Баварская, заручившись поддержкой бургундского лагеря, обвинила Валентину в колдовстве и черной магии.

— Она насылает порчу на моего мужа — вашего короля! — на Королевском Совете во всеуслышание заявила двадцатипятилетняя королева Изабелла Баварская. — Карл Шестой, милостью Господа король Франции, зависим от нее! Она пользуется его болезнью! Но это еще не все! Она пыталась отравить моего мальчика, дофина, яблоком, пропитанным ядом!

Дофину и впрямь тогда не здоровилось. Нанося удар по Валентине Висконти, бургундцы били по Людовику Орлеанскому, в то время не ладившему с ревнивой королевой. В перспективе они надеялись совсем избавиться от него…

Людовику ничего не оставалось, как пойти на компромисс. Он согласился отстранить свою жену от двора, а позже Валентине Висконти пришлось уехать и дальше — на Луару.

Изабелла Баварская торжествовала…

И если теперь, в 1407 году, что и объединяло двух женщин, двоюродных сестер, ровесниц, так это общая скорбь — о потерянном любовнике, друге и муже. Одна горевала в Париже, во дворце Барбетт, другая — в Шатонёф-сюр-Луар, на землях, принадлежащих Орлеанскому дому.

Карл Орлеанский вошел в покои матери потрясенным и сраженным страшной вестью. Это был удар ножом в спину, но не смертельный — с этим ножом ему предстояло жить дальше! Помнить об этом и мучиться болью — каждую минуту, во сне и наяву. Валентина держала на руках четырехгодовалого светловолосого мальчика. Он улыбался, не понимая, что к чему. Мальчиком был незаконнорожденный сын Людовика Орлеанского и Мариетты д, Ангьен, фрейлины королевы и лучшей танцовщицы, прозванной при дворе «красавицей с короткими волосами», которую не смог пропустить любвеобильный герцог. Два года назад Мариетта внезапно умерла, и Людовик привез сына доброй жене — Валентине Висконти. «Какой ангелочек! — воскликнула она. — Можно подумать, что его у меня украли. — Тогда она взглянула на мужа. — Я с радостью стану ему матерью!» Она взяла мальчика на воспитание и ничем не отличала его от своих детей. Кроху звали просто — Жан, Орлеанский Бастард[9].

Со слезами на глазах Карл бросился к матери и упал перед ней на колени.