Закон девяток - Терри Гудкайнд

У Алекса никак не получалось подстроиться к ее воображению.

Мать вдруг вскинула лицо.

— А что ты здесь делаешь?

Он пожал плечами.

— Мам, сегодня мой день рождения. Захотелось провести его рядом с тобой.

— Алекс, тебе не следовало бы в свой день рождения сидеть в больнице.

На миг у него перехватило дыхание. Можно было по пальцам пересчитать случаи, когда мать по собственному почину обращалась к сыну по имени.

— Так ведь это мой праздник. Имею право проводить его так, как захочу, — негромко ответил он.

Ее мысли, похоже, успели переключиться на другую тему.

— За мной подглядывают сквозь стены, — заявила она вдруг. В следующее мгновение ее глаза стали бешеными. — Они на меня пялятся! — завизжала мать. — Да когда же это кончится?!

Кое-кто в противоположном конце террасы обернулся на вопящую женщину, но большинство не обратило никакого внимания. Вопли в психиатрической больнице были в порядке вещей. Санитар с тележкой, впрочем, кинул взгляд через плечо, оценивая ситуацию. Алекс поспешил накрыть руку матери ладонью.

— Мам, все в порядке, успокойся. Сейчас никто на тебя не смотрит.

Она обшарила взглядом стены и наконец угомонилась. А в следующую секунду как ни в чем не бывало уже жевала свой бутерброд.

Отпив глоток апельсинового сока, она спросила:

— И сколько тебе исполнилось?

— Двадцать семь.

Мать замерла, не успев откусить очередной кусок. Отняла недоеденный бутерброд ото рта и медленно положила его на бумажную тарелку. Оглянулась по сторонам, затем подергала Алекса за рукав.

— Я хочу в свою комнату.

Алекс немного растерялся от столь резкой перемены настроения, однако перечить не стал.

— Хорошо, мам. Мы можем посидеть и у тебя. Это даже лучше — только мы вдвоем…

Всю короткую дорогу по унылому коридору она не выпускала его руку из крепко стиснутых пальцев. Алекс шел обычным шагом; мать шаркала ногами. Хелен нельзя было назвать пожилой женщиной, однако дух ее казался сломленным.

Все дело в торазине и прочих нейролептиках, которыми ее пичкали, — отсюда подавленность и шарканье. Доктор Хоффманн уверял, что лишь торазин и поддерживает миссис Рал в более-менее сносном состоянии и что без него мать была бы настолько буйной, что пришлось бы круглые сутки держать ее в смирительной рубашке. Алексу, разумеется, этого не хотелось.

Когда мать с сыном добрались до скромной палаты, Хелен захлопнула дверь поплотнее. Замка не было. Она три раза открывала и закрывала створку, выглядывая в коридор, пока, судя по всему, не удовлетворилась увиденным. Вообще говоря, палата матери не была одиночной: имелась соседка по имени Агнес, постарше возрастом. Впрочем, Агнес никогда не разговаривала, хотя и любила пялиться на посетителей. Алекс был рад, что старушка сидела сейчас в солярии.

Телевизор, прикрепленный болтами высоко над полом, не издавал ни звука — его громкость всегда была приглушена до минимума. И еще: мать никогда не переключала каналы.

— Беги, — сказала она.

— Да я никуда не тороплюсь. Мне просто хочется с тобой посидеть.

Агнес помотала головой.

— Беги и прячься.

— От кого? Зачем?

— Прячься, — повторила она.

Алекс сделал глубокий вздох.

— Объясни, почему и от кого я должен прятаться?

Вместо ответа мать некоторое время просто смотрела на него.

— Двадцать семь, — наконец промолвила она.

— Правильно. Мне сегодня двадцать семь. Я у тебя родился двадцать семь лет назад, в девять вечера девятого сентября. Причем именно в этом самом корпусе, еще когда здесь была обычная больница.

Она подалась ближе и нервно облизнула губы.

— Прячься.

Алекс устало потер лицо.

— Мам, ну от кого мне прятаться, а?

Он уже устал от бессмысленного хождения словесными кругами.

Мать поднялась с краешка постели и подошла к небольшому шкафу. Покопалась в вещах на полке. После недолгих поисков вытащила найденную шаль. Поначалу Алекс решил, что ей холодно, однако мать не стала укутывать плечи.

Встав перед крохотным туалетным столиком, она набросила шаль на полированный кусок металла, который здесь сходил за зеркало и был, как обычно, наглухо привинчен к стене.

— Мам, ты что делаешь?

Она обернулась, стреляя огненными глазами:

— Я тебе уже говорила: они на меня пялятся! Подглядывают через окна и стены.

Алекса бросило в дрожь.

— Послушай… Сядь-ка сюда.

Мать вновь пристроилась на краю кровати, но на сей раз поближе к сыну, и даже обеими руками взяла его ладонь. От этого непривычного ласкового жеста у Алекса слезы навернулись на глаза. Она никогда так не поступала, но вот сегодня сделала сыну на день рождения самый лучший подарок из всех, даже лучше, чем пятьдесят тысяч акров земли.

— Алекс, — шепнула она. — Ты должен бежать и укрыться, пока они тебя не нашли.

Удивительно, вот уже второй раз за день он слышит от нее свое имя. Пришлось приложить изрядные усилия, прежде чем Алекс сумел выдавить хотя бы слово.

— Мам, от кого я должен прятаться?

Она подалась ближе, чтобы только Алекс мог слышать ее шепот:

— От людей другого сорта.

Молодой человек пару секунд просто смотрел на мать. Вновь бессмыслица, однако сейчас в ней читались неподдельные искренность и серьезность.

И тут его внимание отвлек экран телевизора. Он посмотрел вверх и увидел, что передают выпуск местных новостей. В окружении микрофонов выступал представитель полицейской пресс-службы.

Бегущая строка внизу сообщила: «Обнаружены тела двух сотрудников городской полиции».

Алекс протянул руку к пульту дистанционного управления и увеличил громкость.

«Вам известна причина, по которой они оказались в районе складов?» — задал вопрос кто-то из репортеров.

«Центральная и Девятая улицы входят в пределы участка, который патрулировали погибшие, — ответил представитель. — Там множество ведущих к докам переулков, и мы часто их проверяем».

Алекс знал, что Девятая улица, проходившая где-то в десяти-двенадцати милях от его дома, в свое время располагалась на окраине города.

Поверх голосов прозвучал вопрос другого репортера:

«Говорят, что обоим сломали шею! Это правда?»

«Я не вправе комментировать слухи. Как я уже говорил, мы ждем официального заключения патологоанатома и только тогда сможем выпустить пресс-релиз».

«Семьям сообщили?»

Мужчина за лесом микрофонов взял паузу, явно с трудом справляясь с эмоциями. От гнева у него заострились черты лица.

«Да. В эту тяжелую минуту все наше сочувствие и молитвы обращены к семьям погибших».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});