Сумрак - Пенелопа Дуглас

сделать все заново, то это то, что я буду делать.

Спокойствие в хаосе.

Единственным другим вариантом было тратить время на размышления о вещах, которые я не могла изменить. Вчера вечером он не сказал, что любит меня. Я и не ждала этого, но если у меня и были какие-то сомнения в том, любит он меня или нет, то теперь у меня был ответ.

Прошлое было мертво.

Я снова зажала засов, вытащила из фартука проволоку и укрепила засов на случай, если под тяжестью оконного стекла он снова разойдется, а потом слезла вниз и стала крутить ручку на стене. Я наблюдала, как стекла открываются в унисон, а затем поворачиваются в обратную сторону, чтобы снова закрыться.

Меня охватил укол гордости — удовольствие от решения проблемы, знакомое чувство, которое почти заставило меня снова почувствовать себя нормальной.

Это была единственная часть меня, которую я сохранила. По крайней мере, я нашла работу, которая мне нравилась и в которой я была хороша.

Поставив лестницу обратно к стене, я вышла из теплицы, избегая лежанки со змеями, спрятанной под грязью слева от меня, и прошлась по дому, ища, чем бы еще занять свое время.

Кто и зачем построил этот дом? Казалось, в декоре было очень мало личных вещей. Ни семейных портретов, ни шкатулок с драгоценностями, ни часов с гравировкой. Ничего, что выдавало бы историю дома или даже то, где мы могли бы находиться, судя по любому тексту, который я нашла. Я не исследовала книги в библиотеке, чтобы узнать, были ли они на английском, но все здесь говорили по-английски, так что…

Были ли еще Блэкчерчи? Должны были быть, верно? В разных частях света? Там должно быть гораздо больше, чем пять сыновей, которые плохо себя ведут. Мысль о каком-нибудь домике на вершине горы в Непале или хижине в глубине тропического леса заставила мое сознание переместиться в сторону. Несомненно, в мире существует целая армия маленьких засранцев.

Я свернула в коридор, как раз перед тем, как попасть в спортзал, и прошла мимо двойных дверей, которые всегда были закрыты. Поддавшись импульсу, я остановилась и открыла их.

Передо мной открылся бальный зал меньшего размера, чем тот, который я видела на другой стороне дома, и я ступила на танцпол, рассматривая красные стены и ряд золотых бра со всех сторон.

Люстра рухнула на пол, и я подняла глаза к потолку, но в темноте было плохо видно. Подойдя к окну, я распахнул шторы, пыль взлетела и попала в легкие, я закашлялась и отступила назад, осматривая беспорядок в лучах света.

Как, черт возьми, это произошло?

Великолепная комната с декоративной деревянной отделкой, зеркалами и хрусталем сверкала в свете, единственное, что здесь было не так, — это разбитый светильник и разбросанное по полу стекло.

Люстра была шире моего роста, наклоненная на одну сторону, с разбросанными миндалевидными подвесками. Солнечный свет из окон отражался в осколках, отбрасывая маленькие радуги на стены, и я откинула голову назад, снова осматривая потолок при свете.

Провода были оборваны, электрическая лебедка, с помощью которой его опускали для обслуживания и чистки, оборвана. Я подошла к стене у двери и повернула циферблат, зажглись огни в бра вдоль золотых стен.

Я снова подняла глаза вверх, проверяя подвесной механизм, который, к счастью, был еще цел. Этот светильник спускался вниз для чистки или ремонта, когда он рухнул.

Все, что ему было нужно, — это снова подняться.

Но, конечно, трос лебедки был испорчен.

Я бы услышала этот грохот в доме. Должно быть, это случилось до моего прихода. Может быть, задолго до моего прихода. Эта дверь всегда была закрыта, так что, возможно, уборщики так и не разобрались с ней.

Выйдя из комнаты, я нашла в подвале рубильник и отключила электричество, подаваемое в эту комнату, а затем, схватив лежавшую неподалеку веревку, которую они использовали для привязывания оленей, и лестницу из оранжереи, поспешила обратно в бальный зал. Я не хотела, чтобы меня останавливали, и самое замечательное в этом большом месте было то, что можно было не сталкиваться с людьми, если ты этого не хочешь.

Поскольку трос лебедки оборвался, а заменить его здесь не было никакой возможности, я проверила соединения на люстре, чтобы убедиться, что ничего не вырвано и не ослаблено, прежде чем установить лестницу и с помощью ручного бурового инструмента, который я нашла в сарае, просверлить отверстие в стене возле камина.

Вставив сверло, я закрутила рукоятку, вгрызаясь в штукатурку, что обычно занимает всего несколько секунд при использовании дрели, но здесь у меня не было дрели, так что это было похоже на 1898 год и трехчасовое взбивание масла, чтобы на ужин было печенье.

Я ворчала, мои мышцы горели. Это было для птичек.

Я зарычала, отпустила дрель и вставила винт с проушиной, закручивая его.

Я крутила и крутила, используя все силы, чтобы затянуть его как можно туже, прежде чем забраться дальше по лестнице — на целых тридцать два фута — и, взобравшись на ее вершину, проделать то же самое на потолке, рядом с первоначальным выходом для светильника.

Лестница прогибалась под мной, и мое сердце замирало, но я работала быстро, ввинчивая проушину, а затем зажимала ее в кулак и тянула, проверяя свой вес.

Все еще не было признаков того, что она выдержит люстру, но, по крайней мере, она хоть что-то держала. Мне никогда не нравилось просто носить чертежи. Мне нравилось помогать в строительстве.

И я любила работать одна. Я думала, что именно поэтому я предпочитаю небольшие проекты в фирме. Более личные ремонты.

Спустившись по лестнице, я закрепила веревку на люстре, пронесла ее обратно по лестнице и пропустила через проушину на потолке, а затем спустилась обратно, придвинула лестницу к стене и снова просунула веревку через другую проушину.

Я спустилась на пол, обмотала веревку вокруг руки и уперлась каблуками, тянула сильно, но медленно. Осколки затрещали и запели, ударяясь друг о друга, но люстра даже не оторвалась от пола.

Черт. Я чуть не рассмеялась над своими мускулами, которые, как мне казалось, у