Обсидиановый нож - Александр Мирер

Володя взял Кольку за плечи, держал. Бородатый вынул из корзиночки что-то розовое, живое. Передал охотнице. Оно вяло трепыхалось, пищало — непередаваемо мерзкое, гнусного телесного цвета — живой клубок. Мерзкий безглазый живой клубок. Его поднесли к струйке крови.

Колька шагнул к столу вместе с Володиной рукой. Клубок жрал кровь и чавкал. Бородатый держал наготове еще один клубок, а бритый смотрел, поглаживая подбородок, а охотница кормила эту мерзость Рафкиной кровью, одного за другим, по нескольку капель, и они чавкали, пищали и шевелили какими-то обрубочками вместо лапок. Облизывались. Их клали обратно в корзинки, розовых, поросших редкими черными волосками. Они были разные — и размером с крысу, слепые, и побольше, с глазками. И глазки смотрели.

Был бред. Колька молча стоял, дрожал, ему нужно кидаться к столу и кричать: «Я их перебью, пусти, пусти, я их…», а Володька чтобы висел на нем и умолял: «Коля, ну что ты, Коля, они же добра хотят, смотри, крови почти нету… Коля, ну что ты…»

Он стоял, смотрел. Мерно шлепались клубки на донца корзинок. Режущий формалиновый запах исходил от них. Было страшно. Дальше, дальше, дальше отступала надежда на предвидимое, привычное. Такое, где санитарный самолет, бетонный блеск аэродромов, дорога домой. Не было дороги.

…Кудрявая выдернула прутик. Залепила ранку.

— Теперь все, — прошептал Володя.

Нет, это было не все… Корзиночки с кормленной нежитью ставили направо по стене, а слева брали еще корзиночки, вынимали розовых, держа их за шкирки, и скармливали им с разных лопаточек слюну, обрезок кожи, снятой с раны, волосы. Затем бритый посмотрел на Кольку, Володю, распорядился. Женщины отошли к стене — возились с корзинками, — а мужчины взяли последний анализ и передали женщинам три последние корзинки. Если бы хоть тень улыбки мелькнула у бритого — Бог знает, что было бы с Колькой…

…Корзинки стояли вдоль стены, с откинутыми крышками. Рафаил спал, — незаметно его обморок перешел в сон. Бородатый и пожилая женщина возились со сломанной ногой — тянули, поправляли, ощупывали. Колька прошел к ним, посмотрел — они знали дело. Мускулы на ноге были расслаблены, бородатый вертел кость, как хотел… Это Колька знал хорошо — что обычно мышцы отчаянно сжимают сломанные кости, и приходится вводить расслабляющее. Это он знал. Сам ломался не один раз.

Вовка ходил за ним, заглядывал в лицо, беззвучно шевелил губами. Они вместе приблизились к корзинкам — непреодолимая сила тянула Кольку посмотреть. Кудрявая что-то совала в корзинки, там все чавкало и пищало. Бритый отдыхал, опустив руки. Улыбался благодушно, по-профессорски.

Розовые теперь жрали орехи. В первой корзинке лежал маленький, безглазый, не отрываясь от продолговатого ореха в половину себя величиной. И Колька видел, как у него набухли выступы над мокрой крошечной пастью. Набухли, протекли прозрачной жидкостью. И открылись голубоватыми глазками и вытаращились, а пасть урчала и пожирала орех.

Володя замычал и пошел куда-то, по кругу. Колька прыгнул, догнал его:

— Вовка, ты держись, ты меня не бросай, Вовка…

Володя мычал, тряс головой. Глаза у него были закрыты.

Колька помог ему сесть и упрямо пошел к корзинкам. «Погоди меня», — промычал Володя.

…Пятая корзинка — растут руки. Кожистые, красно-коричневые руки с ноготками. Одна лапа отстает, она еще бесформенная, лишь конец распятерился… Шестая корзинка — ничего не растет. Клубок не жрет, лежит тихо. Десятая корзинка — под глазами прет выпуклый бугор, а ниже то ли был, то ли вырос нос пуговкой. Глаза большие, смотрит вкось. Жрет, и трясется от жадности. Двенадцатый — растет хвост, о Господи!

Кудрявая девушка стояла над четырнадцатым номером и внимательно подсыпала орехи из такой же желтой корзинки. Существо жрало двумя ртами и росло, бесформенно, во все стороны, заполняя плетенку, выпирая наружу…

Он вздохнул в бредовой муке. Пахло формалином. Уродцы притягивали взгляд, зачаровывали. Он что-то сообразил и, не совестясь — не до того — рассмотрел девушку, за ней бородатого с ее напарницей, и бритого. Если они и отличались от европейцев, то лишь цветом кожи и волосами. Удлиненные лица, короткие носы. Глаза большие, темные; обильные, жгуче-черные волосы. Все четверо — правильного, мощного телосложения, длинноногие. Несомненные земляне… Как-то им удалось в современном, жадном до сенсаций мире, не попасться под объективы исследователей? Затерянный мир, черт возьми, ах, черт их возьми, посмотри, они же берут анализы! А красавцы какие, но эта лучше всех…

Он бормотал вслух свое, Володя ответил:

— Не одеты — чепуха. Методика, знаешь, чудовищная, где-то они выращивают… этих.

По голосу было слышно, что он перебарывает тошноту.

…Опыт закончился. Остальные трое подошли смотреть своих уродов. Вынимали их из корзинок, вдумчиво наклоняя головы. По очереди говорили, опять кивали головами и передвигались к следующему. Так они просмотрели все корзинки, числом двадцать шесть — Колька их сосчитал машинально.

Затем вернулись к Рафаилу и начали сначала. Ощупывали, осматривали, обмеряли пальцами низ живота. Девушка пристукнула ребром ладони справа по его ребрам — перебилось дыхание. Все важно кивнули.

— Повреждение печени, — неуверенно сказал Володя. — Надо бы оперировать, по-видимому.

— Дадим? — спросил Колька.

Замолчали. Бородатый тонкими ремешками крепил к столу сломанную ногу, а девушка сжала Рафкины щеки, открыла рот. Прежде чем Колька подоспел, бритый высыпал горстку в открытый рот и тычком поднял челюсть. Рафаил, не просыпаясь, зажевал и глотнул.

«Ну вот и все, молодые люди. Теперь ждите результатов», — пророкотал профессор. Эх, если бы это! — да как узнаешь… Переводчика бы хоть самого захудалого… Колька от тоски охнул, подошел к Рафаилу, взял его холодноватую руку. Поманил Володю. Встали с двух сторон. Володя взволнованно озирался. Первой их поняла девушка. Ловко, танцующими движениями, показала, что Рафаил будет спать здесь, а Володя и Колька пойдут куда-то и тоже лягут спать.

— Куда нам идти… — вздохнул Колька, и внезапно началось еще одно действо, уже совершенно неожиданное.

Бритый профессор приступил к Володе и знаками попросил внимания. Как будто забыв о существовании Рафаила, он мастерски сыграл пантомиму. Показал, как Володя ходит, придерживая очки, и близоруко всматривается в мелкие предметы. Как спотыкается, протирает очки, роняет их, протирает. Когда он успел все подметить, оставалось неясным, однако пантомима получилась отменная. Бритый гигант стал короче и толще. Он улегся, вытянул могучие ноги и изобразил, что у него берут анализы — ткнул себе пальцем в локтевую вену, затем в губы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});