Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

что с этим делать. – Потому что я вернусь назад. В поисках я вам не сильный помощник, а не хотелось бы, чтобы взрослые решили, что украли и вас.

Говоря это, она смотрела на Ксандера – и заметила, краем глаза, что и остальные посмотрели на него тоже. Положительно занятно это все было, и она бы даже подумала над этим, если бы именно в этот момент у нее уши не зазвенели от грома, яростного, как взрыв, отчего гул в ее голове стал чем-то похож на вой. Как она только молнию пропустила, а та должна была быть эпической.

– Разумно, – кивнул Ксандер; она скорее прочла это слово по губам, чем услышала со всей этой катавасией.

Никто другой и бровью на буйство в воздухе не повел. Самые счастливые люди на земле, кисло решила она, те, кому от резких звуков нечего бояться мигрени.

Винсент за его плечом поколебался, даже повел своим крупным носом, как настороженный пес, но потом решился:

– Если что, mejuffrouw, два места, откуда спуск к каналам, – это кофейня старого Яна и кабак. Это…

– Кофейню я найду, – прервала она. – А каналы? Как это?

– Так и не скажешь, – озадачился тот.

– Мы кого-нибудь постараемся оставить, – уверил Ксандер.

– В идеале, – решила вставить свое веское слово Белла, – мы вообще обернемся прежде, чем взрослые решат, где нас искать. Особенно если болтать будем по дороге. А Одиль их задержит насколько надо.

На этом она обратила на Одиль настолько бестрепетный и полный веры взгляд, что та едва подавила вздох.

Первым, что она услышала, осторожно, чтобы не скрипнуло, закрывая за собой дверь из кухни во двор, был голос Франсиско.

– …не поверю, что это прошло мимо ваших ушей!

– И, тем не менее, это так, – ответил ровный голос Анны. – Дон Франсиско, у меня свои заботы – мой муж, моя дочь, моя семья. Я считаю бессмысленным гоняться за легендами и слухами… сколько бы людей в них ни верило. И даже если в них верите вы.

– Легенды и слухи, – процедил Франсиско сквозь зубы. – Если бы!

– Вы же сами говорили, – возразила Анна все еще спокойно, но в ее голосе зазвенела нота напряженности, как натянутая струна, – что если бы было все так просто, а отдать в дар кольцо и жизнь – это просто, то пророчество давно бы исполнили. Но мы остаемся под Клятвой, а вы все еще прокляты, и значит…

– Все верно, – отозвался Франсиско. – Вы все еще под Клятвой, и это значит, что уговаривать вас совершенно не обязательно. Достаточно Приказа.

У Анны вырвался судорожный вздох, и тут же вскрикнула маленькая Пепе. Одиль рискнула заглянуть за угол, пользуясь тем, что ее скрывали складки тяжелой шторы. Первой она увидела Пепе, как клещ вцепившуюся в ногу матери; впрочем, Анна прижимала ее к себе так же сильно.

– Прекрати! – вмешался тут второй ибериец, пока остававшийся для Одили неназванным. – Здесь же ребенок!

– А там, – Франсиско махнул в сторону окна, – Фелипе и Хьела, если ты не забыл, Алехандро! И они в руках врага, а не у мамы на ручках!

Одиль наконец увидела лицо второго иберийца и теперь догадывалась, кто это. Он походил на Франсиско, будто вылупился с ним из одного яйца, причем буквально: теперь она вспомнила, как Белла как-то обмолвилась, что младшие из ее дядьев – близнецы.

– Анна, – Алехандро повернулся к ней, бросив в сторону Франсиско предостерегающий взгляд, – Анита, это ведь правда. Пожалуйста, подумай, вспомни… Мы ведь тебе не враги, ни я, ни Фелипе, – он сделал небольшой шаг к ней, и Пепе спрятала личико в материнской юбке. – Анита, Франко сказал много лишнего, но ты же понимаешь почему. Помоги нам, пожалуйста.

– Я не могу, – почти прошептала Анна с отчаянием, и он осторожно погладил ее по руке. – Я правда не могу, сеньор Алехандро. Я ничего не знаю!

Франсиско, который до того от них отвернулся, словно от непристойности, тут повернулся опять. Лицо его в теплом свете лампы было бесстрастным, даже немного жутким в этой бесстрастности, но в сощуренных глазах, в поджатых губах прятался страх, такой же животный и отчаянный, как у Анны, и у Одили сжалось сердце.

– Значит, остается Приказ.

Алехандро развернулся к нему, словно не веря ушам, но сказать ничего не успел – сказала Анна, непослушными губами:

– Вы дали мне слово… тогда. Что никогда, никогда больше – слово чести!

– Лучше предать свою честь, чем свою кровь.

Пепе взвизгнула – может быть, руки Анны слишком сжались на ее спине. Глаза девчушки наполнились слезами, но когда Франсиско шагнул к ним, она вырвалась из хватки матери и замотала головой, так, что слезы брызнули во все стороны:

– Не трогай маму! И Белла вовсе не у врагов никаких!

Взрослые как один уставились на нее во внезапном молчании, и, обнаружив себя фокусом всеобщего внимания, она испуганно дернулась было назад, но руки Алехандро ласково, но твердо ее поймали.

– Подожди, не бойся, – сказал он тем тоном, каким Одиль в детстве уговаривали выпить микстуру. – Что ты имеешь в виду? А где Белла?

– Белла с Ксандером, – прошептала оробевшая Пепе. – С моим дядей. Они ни у каких не у врагов, правда. Они потеряли что-то вечером и пошли искать… вот.

Анна тоже присела рядом.

– А куда пошли, дочка? Ты знаешь?

Окончательно смущенная Пепе умолкла, и Одиль поняла, что вот тут-то и начинается прикрытие. Ее время. Ее шаг. Сделать этот шаг из-за шторы, через порог, оказалось неожиданно трудно, а сделать его так, чтобы это показалось непринужденным, еще труднее. Но надо.

– Вы ищете Беллу и Ксандера? – спросила она, насколько возможно держась в духе этой непринужденности. Не небрежно, со взрослыми так нельзя. Просто спокойно. – Они рядом, в деревне. И Адриано с ними. Ищут потерю.

Франсиско медленно перевел взгляд на нее. Очень, надо сказать, неприятный взгляд: черные глаза слишком яркие, как будто в лихорадке, на узком, резко очерченном лице. Лихорадка – понятно, это вот тоже страх, но от этого не менее неприятно, ведь страх делает человека непредсказуемым и очень зорким.

– Вы знаете куда? – это уже спрашивает ласковый Алехандро. Он тоже боится, но все-таки немного поменьше, и сильно менее яростно.

– У Ксандера в деревне друзья, Винсент и Флора. Мы с ними этим вечером катались на лодке, так что думаю, либо у них, либо на этой самой лодке, но где она, я не покажу, не знаю.

– Я знаю, – с готовностью подхватила Анна.

– И я! – обрела снова и храбрость,