Несущая свет. Том 1 - Донна Гиллеспи

Глава 12

Марк Юлиан неподвижно лежал в каменном подземелье, словно на дне черной пропасти, ожидая, что сейчас придут солдаты, свяжут ему руки и поведут к арене на растерзание голодным собакам.

В своем полубредовом состоянии ему казалось, что он видит Изодора, который будто бы манит его окровавленной рукой. «Неужели ты ожидал чего-нибудь другого? — послышался Марку знакомый язвительный голос. — Ты завершил круг жизни: ты приобрел обширные знания, даже слишком обширные, я бы сказал; ты открыто сказал людям слова истины, и теперь ты умираешь за нее. Ты хорошо пожил! Так иди же! На арене я вовсе не чувствовал рвущих мою плоть собачьих клыков. Не бойся!»

Солнцем Марка Юлиана в последнее время стал тусклый факел раба, приносившего ему тюремную похлебку: когда раб уходил, день для Марка кончался. Он пытался сориентироваться во времени, вести счет прожитым часам и дням, но у него ничего не получалось. Марк удивлялся тому, что это обстоятельство сильно тяготило его, внушая какое-то беспокойство: он чувствовал себя отрезанным от жизни на земле, навеки погруженным в подземную кромешную ночь. Он был словно червь, наделенный разумом и памятью, словно тень в Тартаре, страстно стремящаяся к воскрешению, жаждущая вновь ощутить биение сердца в груди, услышать шум дождя и почувствовать его капли на своем лице. В полузабытьи ему часто чудился или снился огонь. Марк понял, что для разума очень важен свет, и если его не хватает, разум сам создает его в воображении человека.

После того как он сбился со счета и уже не знал, сколько раз ему приносили похлебку и мутную питьевую воду, а палачи все не шли, Марк начал подозревать, что очередной каприз Императора отодвинул на время срок его казни. Или, может быть, Нерон неожиданно скончался?

Но о том, что происходило наверху, Марк оставался в полном неведении.

Постепенно глухая тишина и непроглядный мрак начали размывать все его прежние представления о мире, он сам теперь казался себе бесплотным призраком, растворенным в кромешной тьме, ему хотелось теперь сбросить с себя последнее, что связывало еще его с миром — страх и мучительную тоску по свету. Он больше ни в чем не находил смысла — ни в демонстрации мужества и отваги, которых все ждали от него, ни в сохранении собственного достоинства или доброго имени… Однажды ему приснилось, что он — Дионис, который уводит из городов на лоно природы толпы развеселых бражников, разоряет и разрушает целые царства, освобождает рабов из неволи, превращает воду в вино. Он не знал, прошли ли года, века, или всего лишь один месяц, ему и не надо было ничего знать о времени. У него отросли волосы и борода. Однажды ему пришло в голову, что он похож теперь на дикого человека, вышедшего из чащи леса, и Марк решил, что находится в заключении по крайней мере год.

Когда однажды его перевели в более сухую камеру и дали к обычной похлебке кусок баранины, чечевичную кашу и уксусной воды, Марк усмотрел в этом признак каких-то важных политических событий и перемен, происходящих наверху. Может быть, в стране началась гражданская война, и силы, дружественно относящиеся к Марку, постепенно берут верх?

* * *

Через какое-то время, которое самому Марку показалось вечностью, наступил день, когда он услышал тихий голос, зовущий его по имени. Этот голос становился все громче, как бы приближаясь, а то, напротив, слабел, словно человек, зовущий Марка, шел по запутанному лабиринту подземных коридоров.

— Он мертв. Я говорю вам, он мертв. Я говорил вам об этом вчера и позавчера! Он мертв, мертв!

Теперь этот голос звучал совсем близко, неожиданно тьму прорезал свет фонаря, тусклый и колеблющийся от сквозняков.

— Я здесь, — голос Марка шелестел еле слышно, в горле у него пересохло. — Я здесь.

Шаги остановились около закрытой на железный засов решетчатой двери; дверь очень медленно растворили, и свет фонаря, направленного в лицо Марка, ослепил его.

— Это он, это действительно он!

— Ха, вот это подарочек для всех нас, наш господин будет очень рад и наверняка отблагодарит нас за то, что мы нашли его.

— Возблагодарите богов, что теперь вас не засекут до смерти! — раздался еще один голос, повелительный и властный, обращаясь к первым двум.

У Марка болели глаза от яркого света. Три раба-тюремщика осторожно подняли его на ноги. Позади них стоял Марцелл, центурион гвардейцев, которого Марк хорошо знал. На лице гвардейца при виде Марка Юлиана отразились жалость и испуг, и тот понял, в каком ужасном состоянии он находится.

— Марк Аррий Юлиан, приветствую тебя! — по-юношески бодро воскликнул Марцелл, еле сдерживая бьющую через край энергию. — Я пришел сюда, чтобы сообщить тебе: ты был несправедливо обвинен и брошен в темницу Нероном. Вся конфискованная у твоей семьи собственность будет возвращена тебе, и ты будешь немедленно восстановлен в своих прежних правах и звании…

— Помедленней! Не так быстро! — прошептал Марк Юлиан. — Как долго я находился…

— Восемнадцать месяцев, — Марцелл придвинулся вплотную к заключенному. — Мир наверху за это время очень изменился, должен предупредить тебя. Мы пережили тяжелую войну, после которой, наверное, никогда не оправимся. Храм Юпитера разрушили и сравняли с землей. По всей земле стоит плач и стон…

— Гражданская война.

— Да, и она принесла такие ужасы, которых мир доселе не видел. Солдаты обагряют землю кровью своих братьев. Тогда, на том судебном процессе, твои слова были истинным пророчеством. Северные варвары моментально воспользовались настроением в Римской Империи и перешли к активным действиям. Они нахлынули на наши земли и превратили всю Галлию в настоящую бойню. Наше государство чуть не погибло.

Рабы принесли грубо сколоченные деревянные носилки для Марка, такие носилки использовались в тюрьме для выноса трупов умерших заключенных. Марк жестом отказался от них: он попытался передвигаться самостоятельно. Нетвердым шагом, опираясь всем телом на одного из рабов-тюремщиков, он направился к выходу, с горечью сознавая то, какая вонь исходит от всего его завшивленного тела.

— А что стало с Нероном?

— Он давно мертв, — донесся твердый голос человека, идущего за ним. — За один год у нас сменилось три Императора — два из них были убиты, а один сам свел счеты с жизнью. Никто из них не был расположен выпускать на свободу такого человека, как ты — известного своей излишней прямотой и независимостью во взглядах.

— А что произошло с моей семьей — моей теткой и ее детьми? Ты знаешь что-нибудь о них?

— С ними все хорошо, как и с твоей женой, — произнес Марцелл и тут же запнулся, занявшись замком на двери, ведущей в главное помещение тюрьмы, чтобы скрыть свое замешательство, однако через некоторое время он все же закончил фразу смущенным голосом, — с нею тоже все хорошо…