Обсидиановый нож - Александр Мирер

Неподалеку чернел гладкий ствол, уходящий вверх, за лиственный купол. Охотник подбежал к стволу, отбил по нему дробь ладонями. Сверху насморочным басом отозвалось: «Э-хе-хе-ее-е». Джаванар отошел и уселся, поджав ноги. Сейчас же сверху полетели оранжевые мячики, мягко плюхнулись на траву, потом зеленые — покрупней, и, наконец, по стволу вниз съехала здоровенная обезьяна, притормаживая задними руками. Подмышкой она держала мохнатую рыжую дыню, и деловито регулировала скорость — черная морда нахмурена, губы трубкой…

Парни смотрели на действия обезьяны без симпатии. Она съехала вниз, прыгнула на сомкнутые ноги и свободную руку. Из аллеи, где еще раньше кто-то рычал и шевелился, послышалось совсем нехорошее рычание. Джаванар и обезьяна не реагировали — охотник принимал дыню. Обезьяна была в пушистых шароварах на задних руках, вылитый Тарас Бульба. Вручив дыню, она показала свою казацкую натуру, ринувшись галопом по ручью, с тучей брызг позади, а потом к аллее, к рычащему врагу. «У-а-уу!» — невидимая кошка густо и беспомощно мяукнула, и Тарас, удовлетворенный, проскакал к дереву и исчез наверху, за листьями.

— Щучья ко-ость! — удивлялся Володя.

Колька заметил резонно:

— Погоди, то ли еще будет, — и начался завтрак. Лицо пощипывало, припахивало от щек лосьоном, у Кольки ныл палец — роговой край ногтя оплавился, как пластмасса на огне. Он заметил это, когда стал чистить оранжевый плод — тяжелый, с ванильным запахом, а по вкусу вроде меда с маслом. После трех оранжевых медовиков не дышалось от сытости, но в зеленых плодах оказалась кислая жидкость, чуть хмельная. Скусываешь кончик груши, и пьешь, как из бокала, и можно есть снова. Чудеса… Дынные дольки были вовсе ни на что не похожи. Несладкий рахат-лукум. Именно за дыней на Кольку накатил первый приступ злости — он хватанул слишком много, склеило челюсти. Любое посягательство на его свободу немедля выводило Кольку из равновесия. Отделяя тянучку от зубов, он мрачно прошепелявил:

— Шейчаш шкончаемша в штрашных муках. Друг-то не ешт…

— Слишком вкусно для отравы, — сказал гурман Володя.

— Оптимишт, — выдавил Колька и заторопился к Рафаилу.

Джаванару он уверенно назвал адрес: «Рафаил», но сам был недоволен собой, и не уверен в себе, и к тому же испугался крыс. Эти гнусные твари, ненавистные ему с детдомовских времен, бросились на объедки и плодовую кожуру, стоило лишь встать с травы. Джаванар спокойно ушел в аллею, а Володька запыхтел от прилива мыслей, прижал очки к глазам и уже скосился поверх правой оглобли.

— Ты мне теорий не выдавай! — предупредил Колька. — Теоретики!

Володька закрыл рот.

Тут Джаванар вышел из аллеи с леопардом у левой ноги. Леопард смотрел на Кольку и Володю янтарными глазами и облизывался, а Джаванар помахивал рукой: идите сюда, идите… Затем охотник скрылся в аллее, зверь аккуратно повернул за ним и пошел на тонких ножках, нагло задрав голову. Парни двинулись следом, на приличном расстоянии.

Володька внезапно сообщил:

— Знаешь, это гепард.

— Ну и пес с ним.

— Коля, почему ты хамишь?

Молчание.

— Перестань, пожалуйста. Между прочим, гепарды приручаются лучше, чем остальные дикие кошки…

— Прекрасно, прекрасно. Сейчас мы увидим еще одну дикую кошку, воспитательницу быстрорастущих кроликов.

— Мне казалось, что она тебе понравилась.

— А тебе?

— Мне она тоже понравилась.

— Вот именно, — сказал Колька. — Не люблю, когда непонятное кажется слишком хорошим.

Володя наставил на него доброе, толстощекое и толстогубое лицо.

— Послушай, Николай. Я понимаю твое состояние. Ты, с твоей нетерпеливостью и действенностью, должен страдать от вынужденной пассивности.

— Четко анализируешь…

— Благодарю. Пассивное ожидание не для тебя, сам знаешь. Но я думаю, что придется ждать еще.

— Волга впадает в Каспийское море… Ладно. Рычать не буду, я не гепард. Я сомневаюсь, Вова… — говорил Колька, тщательно замечая дорогу. — Больно мы легко распрощались с теорией СП, здесь не Земля все-таки, как хочешь — не Земля…

Володя отвечал философски:

— Следовательно, ты ставишь под сомнение все биологические науки и кибернетику заодно. Боюсь, что для таких смелых допущений мы не располагаем фактами.

Он был, наверное, прав. «В любом пространстве, на любой планете, природа хоть чем-нибудь отличалась бы от земной», — в сотый раз напомнил себе Колька.

Он невесело осклабился.

— То-то и оно — не располагаем… Там, где недостает фактов, действует интуиция, а злость — лучший стимулятор интуиции ученого и воина.

— Демагог. Кажется, мы пришли.

…Рафаил лежал на прежнем месте и улыбался. От шеи до пяток он был упакован в чехол из живых веточек с листьями, так что на свободе оставалась голова, ступня левой ноги и правая рука. Он улыбался, собрав лицо в складки.

— Улыбается, — сказал Колька. — Здорово, командор!

Володя сразу подошел, присел и — деловым тоном:

— Рафаил, как ты себя чувствуешь?

Бледное лицо зашевелило губами.

— Право, не знаю. Запеленали меня. Больше сплю, — улыбка была бледная и равнодушная. — Где мы, ребята?

— Но как ты, как ты? Перелом болит, грудь болит? — спросил Володя.

— Не болит. Негры тут… ну, да — вы знаете. Нарисовали, что через два дня встану.

Володя ужаснулся.

— Что ты, что ты, с таким переломом! Коля, это недоразумение, правда? Что ты, Рафаил!

— А, перелом! Я думал, вывих, — равнодушно прошептал Рафаил. — Они долго…

Замолчал.

— Рафа, что — долго? — мягко спросил Колька.

— Ну, да… смотрели, гнули. — Он прикрыл глаза. Было видно, что собирается с мыслями. — Перелом, говоришь? Ты уверен? Карпов, а ты?

— Еще как уверен…

«Наркозное опьянение», — определил Колька. Рафаил хмурился, соображал с видимым трудом.

— Карпов, — приказал он. — Осмотри ногу. Смелее, ветки раздвигаются легко. Что видишь?

Колька робкой рукой нащупал горячую голень. Она — правая ведь? Нет, не она… Почему не вздута, где отек? Пальцы натолкнулись на грубый; свежий шрам, а под ним, прямо под кожей, на твердой полосе берцовой кости прощупывалось характерное утолщение. Костная мозоль на месте перелома — муфта, как говорят хирурги. Колька прямо затрясся. Такого не бывает, понимаете? Такую муфту при таком переломе надо наращивать три месяца, в лучшем случае! О Господи, он сам, сам эту кость ставил на место неполные сутки тому назад… Сжав зубы, косясь на Рафаила почти безумными — он это чувствовал — глазами, Колька осторожно покачал  ногу. Она была целая. Будто не ломалась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});