Ахульго - Шапи Казиев

Вскоре разведчики сообщили Шамилю, что к Ахульго подходит большой отряд. Это были присланные Головиным три батальона графа Паскевича-Эриван-ского Ширванского полка с четырьмя орудиями под командою полковника барона Врангеля. С батальонами прибыли военные и продовольственные запасы, оставшиеся после Самурской экспедиции против Ага-бека. Это было серьезное усиление. Дело было не только в численности прибывшего отряда, но и в том, что начальником его был опытнейший Александр Евстафьевич Врангель. Он состоял в должности командира Ширванского пехотного полка, а до того участвовал во многих сражениях в Европе и был адъютантом предшественника Головина – генерала от инфантерии барона Розена. В Гимринском сражении, когда погиб имам Гази-Магомед, Врангель шел во главе штурмовавшей аул колонны.

От ширванцев, или «графцев», как их называли в армии, так и веяло приближенностью к командованию Кавказским корпусом. Несмотря на недавние сражения с Ага-беком и долгий переход, они смотрелись молодцами и были одеты как с иголочки, чем сильно выделались из общей массы уставших и пообносившихся войск.

Увеличившуюся мощь Граббе Шамиль почувствовал на следующий же день, когда заняты были уже оба гребня под Сурхаевой башней, и там накапливались силы. Дальше, к Ахульго, шел крутой спуск до самого перекопа. Апшеронцы не рисковали спускаться под плотным огнем из передовых укреплений Шамиля. Это могло быть сделано только с помощью лестниц, а кроме того, означало бы открытый штурм, к которому Граббе не был готов. Зато крытые ходы сообщения уже подобрались к гребням, связались на перешейке в тугой узел, и уже оттуда к Ахульго, к перекопу, потянулась большая сапа, укрытая крепкими щитами. Перед ней перекатывали огромную, набитую ветвями корзину, за которой укрывались саперы. Этот мантелет двигался медленно, но неотвратимо. Защитников Ахульго это очень беспокоило, и они ломали голову, как бы избавиться от новой напасти. Пробовали поджечь мантелет, забросав его кувшинами с горящей нефтью, но саперам каждый раз удавалось потушить огонь. Для этого у них были припасены вода и мокрые бычьи шкуры, такие же, какими защитники Ахульго накрывали залетавшие к ним гранаты.

В душных подземельях Ахульго было неспокойно. Напряженные лица старших, испуганные лица детей и полные гнева глаза юношей накаляли и без того горячую атмосферу, не давая ей остыть даже ночью, когда остывала гора и в жилищах становилось холодно.

В комнатах жен Шамиля появились кинжалы, которые висели теперь рядом с ружьями.

– Зачем они вам? – негодовал Шамиль.

– Разве вы умеете ими драться?

– Нет, – отвечала Патимат, моловшая зерно ручной мельницей.

– Они сами умеют драться.

– Пусть будут, – поддерживала ее Джавгарат, качавшая ребенка в колыбели.

– Их кормить не надо.

– Достаточно один раз наточить! – кивал Джамалуддин.

– Да! – сказал Гази-Магомед, показывая свой маленький кинжал.

– Лучше бы вы убедили женщин спуститься с Ахульго, – сказал Шамиль.

– Пока еще можно уйти.

– Мы пробовали, – опустила глаза Джавгарат.

– Почему же они не уходят?

– Говорят, что уйдут, когда уйдут и твои жены, – ответила Патимат.

– А другие говорят, что им некуда идти, – добавила Джавгарат.

– Их везде примут, – не соглашался Шамиль.

– Особенно тех, чьи мужья погибли на Сурхаевой башне.

– Не хотят, – разводила руками Патимат.

– Но они должны думать о своих детях, – настаивал Шамиль.

– У Али-бека остался сын. У Малачи – четверо, и все здесь. Пусть уведут хотя бы младших!

– Скажи им сам, – отвернулась Патимат, вытирая слезы.

– Может, тебя они послушают.

Шамиль пробовал убедить женщин уйти, пока еще переправа под Ахульго была свободна. Но желающих опять не нашлось. Тогда Шамиль собрал ближайших помощников и приказал им отправить с Ахульго хотя бы те семьи, на руках у которых были раненые.

Эвакуация была трудной. Чтобы отвлечь от нее внимание, мюриды сделали вылазку и вступили в жаркую перестрелку с передовыми частями Граббе.

Уходившие женщины плакали, прощаясь с теми, кто оставался. И те, и другие понимали, что могут никогда больше не увидеться. Некоторые посылали с уходившими своих малолетних детей. Дети постарше уходить не хотели, прятались по пещерам, и найти их было невозможно. Они хотели остаться со своими друзьями и мстить за своих отцов. Тяжелораненых спускали на веревках.

Старики тоже наотрез отказались уходить.

– Думаете, от нас никакой пользы? – говорили они молодым.

– Хоть камень-то кинуть сможем!

– И кинжал держать пока умеем.

– Из ружья тоже не промахнемся.

– Это там, за рекой, от нас будет мало пользы, а здесь мы еще пригодимся! – убеждал рвавшийся отличиться Курбан.

Он готов был драться за двоих, чтобы никто не упрекнул его в том, что он отправил своего сына на кутан с молодой женой и овцами. Курбан получил известие, что у него родился внук, которого назвали в честь покойного отца Курбана, и готов был теперь на все.

Но стариков на вылазки не пускали. У них была другая работа – восстанавливать по ночам то, что пушки повреждали днем. Им помогали мальчишки, подавая камни и таская воду. Воду черпали из хранилища девочки, и мальчишки старались перед ними храбриться, рассказывая о том, как опасно на передовых позициях и что им тоже разрешают стрелять. И это было правдой. Мальчишки постарше научились стрелять не хуже взрослых. Но стреляли они по ночам, когда орудийная канонада немного стихала. Мальчишкам часто удавалось разглядеть то, что не всегда замечали взрослые, – искру огнива, которым солдаты раскуривали трубки, блеск штыка в лунном свете, медаль или пуговицу, на которую падал отсвет скрытого за валунами костра. И среди самых метких был Джамалуддин. Об этом говорили даже девочки, хотя некоторые считали, что про Джамалуддина так говорят, потому что он сын Шамиля. А синеглазая красавица Муслимат втайне им гордилась и всегда защищала. Джамалуддина она считала героем и своим будущим женихом, потому что не раз слышала, как их матери шутили по этому поводу.

Иногда через переправу поступала помощь. Каждый аул старался поддержать защитников Ахульго, присылая что мог. Помощь шла из самых дальних аулов, даже из Чиркея и Эндирея. С помощью приходили и ополченцы, которые вливались в ряды защитников Ахульго.

Неожиданно пришел целый караван. Это явился Ахбердилав. Он привез на Ахульго трофеи, захваченные горцами в Удачном. На шестидесяти ослах, пригнанных из Игали, прибыли пули, порох, мука, зерно и другие припасы, собранные Ахбердилавом в окрестных селах. Кроме того он привел пополнение, состоявшее из преданных Шамилю людей.

На Ахульго воспряли духом. Защитники крепости видели, что они не забыты, что весь Дагестан старается им помочь.

– Наши люди нападают на их транспорты на всех дорогах, ведущих к Ахульго, – рассказал Ахбердилав.

– Не дают отрядам покоя ни днем, ни ночью.

– Но они все равно проходят, – говорил Шамиль.

– Разве так надо нападать?

– Они делают, что могут, – объяснял Ахбердилав.

– Портят дороги, разрушают мосты, прячут в горах быков и лошадей, чтобы не давать для перевозок.

– Последний отряд пришел от самого Самура, – мрачно сказал Шамиль.

– И никто не смог ему помешать. Скоро тут будет больше солдат, чем у нас пуль.

Ахбердилав помолчал, не решаясь открыть Шамилю еще более печальные новости. Но затем решился.

– Имам, – сказал он, с трудом выговаривая слова.

– Ты должен знать, что многие уже не верят, что армию белого царя можно победить.

– Не верят? – изумился Шамиль.

– Армия Надир-шаха была во много раз больше, и наши предки ее разбили.

– После того, как Граббе взял Буртунай и Аргвани, отступники подняли головы, – с горечью говорил Ахбердилав.

– Пару таких голов я снял, но их становится слишком много.

– Если Аллаху будут угодны наши старания, то мы доберемся и до них, – пообещал Шамиль.

– Если у тебя есть еще плохие новости, говори скорее.

– Несколько сел даже вернулось в подчинение ханам, не имея сил с ними бороться, – рассказывал Ахбердилав.

– А тем временем войска исправляют испорченные дороги и прокладывают новые, чтобы Граббе получал все необходимое как можно быстрее. К тому же прошел слух, что разгромлена Сурхаева башня и вот-вот падет само Ахульго.

– Ахульго не падет никогда, – воскликнул Шамиль.

– Это не просто гора. Это больше, чем гора. Это – сердце Дагестана.

Глава 97

Лиза жила на женской половине дома и понемногу осваивалась с жизнью в красивом Игали. Женщины, которые поначалу на нее косились и не хотели иметь с ней ничего общего, тоже смягчились, видя, как она страдает и плачет ночи напролет. Они не совсем понимали, чего она так убивается, ведь жила Лиза на правах гостьи и ни в чем не нуждалась. Но была в ней какая-то загадка, и женщины это чувствовали. Уж очень разные были Лиза и Аванес, который называл ее своей женой. Разве так ведут себя жены при живых мужьях?