Диалоги - Диас Назихович Валеев

он полюбит навсегда.

О н. Ты веришь в это?

О н а. Не знаю. Просто я знаю, и все.

Появляется  Д р у г а я  ж е н щ и н а. Никто из них не замечает ее.

Д р у г а я  ж е н щ и н а. Вы здесь? Так и знала. Я так и знала!

О н а. О чем ты задумался? О своей работе?

О н. И о тебе, о себе. О всех.

О н а. Если когда-нибудь тебе станет грустно, ты поцелуй ствол рябины и тихо скажи: «Ты, рябина моя, рябинушка, деревце мое горемычное, ты одна поймешь мое горе, ты одна утрешь мои слезы. Отдай ветру буйному ветками своими горькими мое горе горемычное, чтобы в дали дальние он унес мою тоску-кручину. И да исполнится слово, мной сказанное». Если когда-нибудь тебе станет грустно…

Д р у г а я  ж е н щ и н а. Они даже не видят! Не слышат!

О н а (улыбаясь). А еще можно тыльной стороной ладони мыть лицо в текучей воде и шептать про себя…

Д р у г а я  ж е н щ и н а. Шептать? А разве я не молила судьбу?

О н а. Если когда-нибудь станет грустно… (Засмеявшись и внезапно вскакивая.) Как давно я не бегала! Догоняй! Догоняй же!

Д р у г а я  ж е н щ и н а. Что происходит? Почему вы даже не замечаете меня?

О н. Вот. Поймал.

О н а. Так быстро. Ты длинноногий, поэтому ты меня и поймал. Смотри, трава. А послушай, жаворонок ведь? Смотри, жаворонок!

Д р у г а я  ж е н щ и н а. Образумьтесь наконец! Сегодня третий день, пройдет еще несколько дней, и все кончится! Все, все кончится! Это же самоубийство! Тебя ищут. Вас обоих ищут. Если бы вы знали, какой переполох в городе… Почему вы даже не слышите меня?!

О н а. Ну, отпусти!.. Деревья же смотрят. Деревья ведь тоже всё видят! Дерево, здравствуй! Я тебе говорю, слышишь? Здравствуй, говорю! (Смеясь.) У тебя листья и коричневая кора, ветвями ты можешь обвить мои руки. Тебя ласкает солнце, ты знаешь это? И целует месяц… А меня — вот он? Тебе нравится он? Нравится, да? Лист! Ты хочешь прильнуть к моему лицу, да? Кровь одна в твоих жилах и моих. Люби, говорю, слышишь? Люби!.. Он отвечает: «Люби!» Живи, говорю… Ты знаешь, он говорит, чтобы я жила?! Он тоже хочет, чтобы я жила! (Кричит.) Я буду жить, буду!

Д р у г а я  ж е н щ и н а. Самоубийцы. Ты умрешь! Ты же скоро умрешь! Господи, что же это такое?!

О н а. А знаешь, если бы я имела столько жизней, сколько разноцветных шариков держит на веревке какой-нибудь мальчишка в праздник, я была бы так щедра! Я пустила бы их по небу. Позволила бы им вплетаться в ветер, в тучи, в птичье крыло, а себе оставила бы только одну жизнь. Знаешь какую?

О н. Какую?

О н а. Эту! Ту, что сейчас! Ту, что с тобой…

Д р у г а я  ж е н щ и н а. Что же делать? Что делать?!

О н. Максади — экса.

О н а. Как ты сказал? Что это?

О н. По-арабски «максади — экса» — это нечто тончайшее или высшая цель в мире. А высшая цель в этом мире… У одного поэта есть стихотворение… Любовь — это нечто тончайшее, отблеск в эфире…

Другая женщина плачет.

О н а. Стой! (Тревожно.) Слышишь?

О н. Что?

О н а. Как будто кто-то кричит: «Мама, мама!»?

О н. Да нет. Кто здесь может быть?.. Хотя… да!

О н а. Нет, показалось… Но я отчетливо слышала! Как будто чей-то детский голос. И звал мать. Как будто меня звал… Показалось, наверное, да?

О н. Подожди! Кого он зовет? Да, послышалось.

О н а. Послышалось. У меня даже сердце похолодело.

Д р у г а я  ж е н щ и н а. Они… сошли с ума!..

О н. Послышалось.

О н а. Мотылек… Здравствуй, мотылек! У тебя плюшевые крылышки. Зачем ты, мотылек?

О н. Без него, наверное, было бы неуютно на поляне.

Д р у г а я  ж е н щ и н а (отступая). Господи, господи! Ничего этого не было у нас! Никогда не было! Да, я не любила тебя! Но ведь была жизнь, и столько лет я тебе отдала! Столько надежд!

О н а. Постой, кто-то плачет.

О н. Да…

О н а. Послышалось, наверное. Тихо стало… Почему-то моей душе стало вдруг больно! Я хочу кричать! Можно, я буду кричать?

О н. Кричи.

О н а. А ты услышишь, когда я стану кричать? Ты услышишь, о чем я буду кричать?! Опять? Слышишь, опять ребенок!

О н. Это кажется… Это все нам кажется. Ну, не дрожи, не бойся…

О н а. Мой ребенок!.. Это мой ребенок? Мой!..

Д р у г а я  ж е н щ и н а. Безумцы! (Уже издали.) Я сегодня же расскажу все! Я скажу, что вы здесь! Я позову сюда людей!

День, полный света и неба. М у ж ч и н а  и  ж е н щ и н а — почти обнаженные, прекрасные тела. Их танец — как видение, как греза.

О н а. Если бы снова найти все вещи на их привычных местах, словно ничего не произошло? И чтобы на всем, как раньше, лежал спокойный свет? Зеркало, крыло занавески. На столе на своем месте — хлебница… И старая лампа… Раскрыть книгу на той главе, где закладка? Может, это и есть счастье? Или я плету последнюю сеть на этом берегу. Но, может быть, еще не последнюю? (Застывает, прислушивается, бросается к двери.)

Входит  м у ж ч и н а.

Вот и ты! Как долго?! Ты был так долго.

О н (смеясь). Вот хлеб… Вино. Иллирийский «рислинг». Купил его в какой-то лавке в древней Иллирии.

О н а. В какой еще Иллирии?

О н. Это где-то в древней Греции.

О н а. Я не могу быть без тебя так долго. Почему ты можешь?

О н. Слушай, а ты будешь ревнивой женой? Но сегодня у нас праздник, и мы ссориться не будем.

О н а. Какой еще праздник?