Рейтинговые книги
Читем онлайн Мемуарная проза - Марина Цветаева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 124 125 126 127 128 129 130 131 132 ... 138

И еще — такая улыбка (скрытого торжества и явного смущения) бывает на лицах очень молодых отцов — над первенцем: непременно — сыном. Если в с трудом сводимых губах было смущение, то в глазах было — превосходство.

Володя, Володя, когда я где-нибудь, на чьем-нибудь лице — двухгодовалого ребенка ли в сквере, сорокалетнего ли английского капитана в фильме — вижу начало этой улыбки — ни сквера, ни фильма, ни ребенка, ни капитана — то кончается эта улыбка вашей.

И все — как тогда.

__________

Мы с ним никогда не говорили про Сонечку. Я знала, что он ее по-другому любит, чем я, и она его по-другому, чем меня, что мы с ним на ней не споемся, что для него она — меньше, чем есть, потому что была с ним — меньше, чем есть, потому что всем, что есть — была со мною, а сразу с двумя порознь нельзя быть всем, можно только с двумя вместе, то есть втроем, как оно в нашем втроем и было, а оно — кончилось.

Я даже не знаю, писал ли он ей.

Наша беседа о ней непременно была бы спором, я чувствовала, что у него к ней — нет ключа, — и чтобы все сказать: он для нее был слишком молод, слишком молод для ее ребячества, под которым он в свои двадцать лет не мог прочувствовать всей беды и судьбы. Для него любить было — молиться, как молиться — такому маленькому, которого, и встав на колени, неизбежно окажешься — и выше, и старше?

Смолк и наш граммофон, оказавшийся только Сонечкиным голосом, тем вторым одновременным голосом, на отсутствие которого у себя в груди она так часто и горячо жаловалась.

Сонечка, с граммофоном, с зеленым креслом, с рыжими непроданными башмаками, с ее Юрой, с ее Володей, и даже с ее мною, со всем своим и всей собой, вся переселялась в мою грудь, и я — с нею в груди — вся переселилась в будущее, в день нашей встречи с ней, в который я твердо верила.

Все эти дни без нее — я точно простояла, точно застясь рукой от солнца, как баба в поле — не идет ли? Или проспала, как девочка, которой обещали новую куклу — и вот она все спит, спит, спит, и встает — спит, и ложится — спит, — лишь бы только время прошло! Или — как арестант, ежедневно зачеркивающий на стене еще одну палочку. Как навстречу идут — так я жила ей навстречу, шла ей навстречу — каждым шагом ноги и каждым мигом дня и помыслом лба — совсем как она, тогда, по шпалам, по направлению к Москве, то есть — ко мне.

О, я совсем по ней не скучала — для этого я слишком ей радовалась!

Вот ее отзвуки — в моей записной книжке тех дней:

«Сейчас передо мной Алины колени и длинные ноги. Она лежит на крыше, спустив ноги на подоконник: — Марина! Вот облако плывет, — может быть, это душа вашей матери? — Марина, может быть, сейчас к нашему дому подходит Русалочка, — та, которой было триста лет? (И крестится, заслышав с улицы музыку.) — Марина! Марина! Марина! Как дым летит. Боже мой! Ведь этот дым летит всюду, всюду! Марина, может быть, это дым от поезда, в котором едет Сонечка? — Марина, может быть, это дым от костра Иоанны? А сколько душ в этой вышине, правда?»

__________

«…О женщинах не скажу, потому что всех вспоминаю с благодарностью, но люблю только Сонечку Голлидэй».

__________

«Когда я думаю о приезде Сонечки Голлидэй, я не верю: такого счастья не бывает.

Думаю о ней — опускаю главное — и как о новом кольце, как о розовом платье, — пусть это смешно звучит: с вожделением.

Потому что это не Сонечка приедет — а вся Любовь».

__________

«Мечтаю о Сонечке Голлидэй, как о куске сахара: верная — сладость».

__________

(Пусть вся моя повесть — как кусок сахара, мне по крайней мере сладко было ее писать!)

__________

— Марина Ивановна! Сегодня наш последний вечер. Я завтра уезжаю на юг.

— Последний… завтра… Но почему же вы, как вы могли мне раньше…

— Марина Ивановна! — голос настолько серьезный, что даже — остерегающий. — Не заставляйте меня говорить того, что не нужно: мне — говорить, вам — слышать. Но будьте уверены, что у меня на то были—серьезные причины.

— Скрыть от меня — конец? Ходить как ни в чем не бывало, а самому — знать? одному знать?

— Нну, если вы уж решительно хотите…

— Ни решительно, ни нерешительно, а просто — ничего не хочу. Бог с вами совсем! Мне просто — все это — приснилось, ну — лишний раз — все приснилось!

— М. И.! Вы все-таки — человек, и я — человек, а человеком быть — это чувствовать боль. Зачем же мне, которому вы дали столько радости, только радость, было причинять вам эту боль — до сроку? Достаточно было — моей.

— Володя, вы твердо решили?

— Уже чемодан уложен.

— Вы один едете?

— Нет, нас несколько. Несколько — студийцев. Потом я от них отделюсь.

— Я вас правильно понимаю?

— Да.

— А — родители?

— Они думают — играть. Все думают — играть. Только — вы. М. И., мне здесь больше делать нечего. Здесь — не жизнь. Мне здесь — не жизнь. Я не могу играть жизнь, когда другие — живут. Играть, когда другие — умирают. Я не актер.

— Я это — всегда знала.

— А теперь забудем и будем проводить вечер как всегда. И вечер прошел — как всегда. И прошел — как всегда, всякий.

__________

В какую-то его минуту, я — как завеса с глаз!

— А Ангел-то были — вы, Володечка!

— Что? (И, поняв, смущенно:) — Ах, вы об этом… (И уже — твердо.) — Нет, М. И., я — не ангел: моя самая большая мечта когда-нибудь стать человеком.

Потом тем самым, не своим: Сонечкиным, сонным, спящим, самому себе, не мне — голосом:

— Я, может быть, был слишком честным… И, еще спустя:

— Карл Великий — а может быть и не Карл Великий — сказал:

«С Богом надо говорить по-латыни, с врагом — по-немецки, с женщиной — по-французски…» (Молчание.) И вот — мне иногда кажется — что я с женщинами говорю по-латыни…

__________

(Если я его тогда не обняла… но он не этого хотел от меня — и не этого от себя со мною…)

__________

Перед самым его уходом, но еще в комнате — уже почти светлой:

— М. И., вам всегда нравился мой перстень. Возьмите его! Я с первой минуты хотел вам его подарить, и с тех пор — чуть ли не каждую нашу встречу, но все — чего-то — ждал. Теперь оно настало. Это не подарок, М. И., это — дань.

— Володя! Это, кажется, первое кольцо, которое мне дарят, всегда — я, и (сняла и держу) если я до сих пор вам не подарила — этого, то только потому, что уже дарила и Ю. З., и Павлику, а скольким — до них! Я не хотела, я не могла, чтобы вы этим — как-то — стали в ряд.

— А как я им завидовал! Теперь могу сказать. И Павлику, и З<авад>скому — что с вашей руки — и такие прочные! Прямо (смеясь — сгорал от зависти! Нет, М. И., вы мне его непременно дадите, и я этим — не стану в ряд, в Студии — стал бы в ряд, но там, куда я еду… А если бы даже — в том ряду стоять не обидно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
1 ... 124 125 126 127 128 129 130 131 132 ... 138
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мемуарная проза - Марина Цветаева бесплатно.

Оставить комментарий