Седьмой прыжок с кульбитом - Владимир Сербский

наконец.

Хм… Разговор у нас пошел, но куда-то не туда. Пришлось вносить коррективы:

— Отбросим лирику и перейдем к фабуле. Зачем вы сюда приехали, Валентина Ивановна?

— Разобраться.

— Давайте разберемся! — горячо поддержал я. — Мне нечего скрывать.

— А мне с утра было непонятно. Когда картина не складывается — значит, я чего-то не понимаю. А когда я чего-то не понимаю, я начинаю беситься. А когда я бешусь, я задираюсь.

В планы Антона драка не входила, поэтому он сделал шаг назад. А я ласково поинтересовался:

— И что вы хотите от меня? Давайте прямо, я готов.

— На днях ваш оркестр уедет в Германию, — сообщила женщина очевидное, — и как-то так вышло, что вы прошли мимо «выпускающей» комиссии обкома. На моей памяти такое в первый раз, поэтому удивилась. Полная ахинея… И сначала я решила, что ты блатной.

А вот теперь пошла вода горячая!

— И с чего это я блатной? — возмутился Антон.

Слава богу, сделал это мысленно, оратора перебивать не стоит.

— Сначала я решила, что ты блатной, но рассуждения в этой логике ошибочны. Они приводят к выводу, что вы все блатные, а так не бывает. Весь оркестр в полном составе? Нет, точно не бывает. Причем в старом составе, ведь двух новых девочек, навязанных парторгом, Москва не пропустила. Выходит, ваш отъезд запланировали еще зимой, сразу после визита немецкой делегации.

Я упорно молчал, не пытаясь оспорить список Шиндлера, поэтому монолог продолжился.

— Твой отец всю жизнь мотался по военным гарнизонам. Вышел в отставку три года назад, осел в нашем городе. И здесь он человек новый. То же самое касается твоей матери. А у тебя связей не может быть по причине юного возраста. Так мне казалось. Но когда мы копнули глубже, обнаружились интересные вещи.

— Ах вот как? — подумал я. — Ну-ка огласите весь список, пожалуйста.

— Еще в школьные годы ты дружил с Аленой Козловской. Причем так крепко, что дошло до поножовщины с соперником.

Мы с Антоном мысленно переглянулись. И в самом деле глубоко под нас копали!

А дама равномерно оглашала:

— Папа у Алены — полковник КГБ. Видимо, хорошо работает, раз в Москву забрали. Мама, известная певица Надежда Константиновна Козловская, организовала ваш оркестр, закупила на личные средства музыкальные инструменты и передала тебе. И с Аленой ты поддерживаешь тесные отношения до сих пор. Далее, ты в оркестре на короткой ноге с Анной Швец, мама которой педагог института, а папа — полковник Советской Армии. Наконец, ты живешь с Верой Радиной. Ее бабушка, Степанида Егоровна, известная личность, ветеран войны и депутат Верховного Совета… Ничего не путаю?

Мы с Антоном не возражали, и дама завершила спич:

— И все сообщают о тебе только хорошее. Ни одного негативного отзыва! О чем это говорит?

— О чем?

— Лихой казачок Бережной ко всем в доверие втерся! Трех кобылок объездил, причем одна уже беременная. И вот с таким послужным списком тебя выпускают за границу! Не спросив нашего мнения? И заодно с тобой выпускают студенток, которых опасно в институт пускать. Уверяю тебя, эта поездка за границу без последствий не обойдется!

— Каких последствий? — поинтересовался я.

— Любых! Даже самых печальных. Я не удивлюсь, если этот оркестр сразу разбежится по Германии, едва выйдя из самолета!

— Во как повернулось, — ошарашенно пробормотал Антон. — И почему она не писатель-фантаст?

— В жанре «романтическая фантастика»?

— Бери жоще. Здесь закручен явный гаремник с элементами ужасов.

— Да, брат, — согласился я. — Все проблемы из-за баб. Даже бабские проблемы, и те из-за баб. И не потому что дуры, а потому что бабы.

— За границу они собрались… — горько пождала губы дама. — Ага. Ты хоть знаешь, когда образовалась Федеративная Республика Германия?

— Откровенность за откровенность, — сказал я, пропуская контрольный вопрос мимо ушей. Ибо настало время заходить со своих козырей. — Это секрет, но вы имеете право знать. Дело в том, что студенческий оркестр музпеда опекает председатель КПК, член Политбюро Арвид Янович Пельше. Негласно, конечно.

— Да что ты говоришь, — засомневалась дама. — С какой стати?

— Дело в том, что пианистка Уля Тулаева — внучатая племянница Владимира Ильича Ленина.

— Чья племянница? — дама решительно открыла вторую бутылку боржоми, чтобы жахнуть два стакана подряд.

— Внучатая племянница вождя пролетариата, Владимира Ильича Ленина. И Арвид Янович, будучи соратником вождя, старую дружбу помнит.

Дама поперхнулась, закашлялась и вытаращила глаза:

— С чего ты это решил⁈ Она же калмычка!

— Вот именно, — с намеком прищурился я. — Калмычка. Информация, конечно, непроверенная, из области слухов. Только других объяснений у меня нет.

— Так-так… А ведь мы проверяли эту девочку. Несмотря на заслуженную бабушку, очень сомнительная девочка. Как-никак, дочь репрессированного отца. Но теперь картина проясняется… Выходит, ты и Улю Тулаеву чпокаешь?

Антон собрался что-то ответить, но я пресек:

— Молчи. О мертвых принято говорить или хорошо, или ничего, а о своих женщинах вообще не говорят.

— Да нет у меня никаких женщин!

— Неважно. Пусть думает, что хочет, оправдываться не стоит.

Вслух я сказал совершенно иное:

— Скажите, Валентина Ивановна, а какие последствия вызвало наше письмо?

— Самые серьезные, — кивнула она решительно. — Допущены ошибки, и виновные будут наказаны. Ненаказанных не будет. Из Москвы звонил товарищ Пуго, Борис Карлович. Он работает помощником товарища Пельше, а раньше возглавлял советский комсомол.

— Я знаю, — буркнул мне Антон. — И что, товарищ Пуго круче целого обкома партии?

— А вот скажи, бабушка Степанида круче твоей Веры?

— Ясен перец!

— А Пуго еще круче.

Словно убедившись, что Антон проникся, дама продолжила:

— Товарищ Пуго указал, что наш обком партии и райком комсомола не понимают политику партии и правительства по вопросу выезда евреев. А ведь закрытые разъяснения были направлены на места еще месяц назад.

— А они были направлены?

— К сожалению, ознакомились не все. А кто ознакомился, тот не проникся. Думаю, теперь у вас в институте будет новый парторг и новый комитет комсомола. А в обкоме партии будет новый секретарь по идеологии. Тебе по комсомольской линии влепят выговор…

— А мне-то за что? — вскинулся парень.

— Не волнуйся, найдем за что.

— А сестры Гольдберг?

— Сестер исключать не будем, но выговор они заработали — в