Оборотни - Стивен Джонс

Диего почти мог заставить Лиса исчезнуть. Кроме лунных ночей. Тогда я в основном охотился на кроликов.

Один из братьев моего сына потянул меня за рукав, указывая наверх. Речушка бежала через долину, неся золото с гор. Наверху, на краю долины, появились семеро белых мужчин, пятеро из них верхом. У Чиспа-дель-Оро не было проблем с англосами. Мы находились слишком далеко от крупных приисков, и наша добыча была слишком жалкой. Мы мыли в основном шлихи, тонкий золотоносный пласт, и, чтобы извлечь из него золото, требовалось больше терпения и мастерства, чем обычно бывало у большинства англосов.

Семеро, стоявшие на фоне красного умирающего солнца, казались тенями. Но мне их лица виделись каплями сумрачного света. Я велел мальчику подать мне ружье. Он был едва ли в десяти ярдах от меня, когда сзади на шее у него вдруг появилось кровавое отверстие. У одного из мужчин была дальнобойная винтовка, и он умел из нее стрелять.

Я взревел от ярости и почувствовал толчок в грудь, настолько сильный, что он сбил меня с ног. Я выронил лоток и навзничь упал в ручей. Вода струилась вокруг меня, просачиваясь сквозь одежду, смывая волосы с лица.

Всадники подъехали, накрыв мое лицо холодной тенью.

— Гризер еще жив, — сказал один.

— А я, видимо, должен прикончить твоего недобитка, — ответил другой голос, ближе.

Человек опустился рядом со мной на колени, приблизив лицо к моему лицу. Кожа его сияла так ярко, что я не мог различить его черты. Сверкающий нож чиркнул у меня под подбородком. Я захлебнулся кровью, хлынувшей из перерезанного горла.

— Чистая работа, Хендрик, — сказал стрелок. — Еще до рассвета ручей вымоет из него всю кровь.

— Чисто и тихо, — ответил Хендрик.

Я лежал неподвижно, все слыша и чувствуя, но не в силах пошевелиться. Течение не давало краям раны слипнуться. Вода втекала в нее, словно в рыбьи жабры, и выливалась из моего рта.

Хендрик поднялся и снял широкополую шляпу. Он вытащил из внутреннего кармана рубахи маску и натянул ее на голову. Криво, как у пугала, вырезанные дыры для глаз горели в ночи, точно огоньки свечи. Теперь все они были в масках, эти бандиты.

— Пора вышвырнуть отсюда этих гризеров, — сказал кто-то. — Они поганят реку. Грязные мексикашки.

Налетчики двинулись прочь. Через некоторое время я снова услышал выстрелы, и вопли, и неспешное потрескивание огня.

* * *

Взошла луна, и дыра в моем горле затянулась. Лис выскользнул из мокрой одежды Диего и побежал к Чиспа-дель-Оро.

Хижины пылали, образовав освещенный круг. Повсюду валялись трупы. Мертвый Фра Джуниперро, наш священник, обмяк, упав на колени, из ран по бокам его головы струилась кровь. У него были отрезаны уши. Хуан Охоа, который бежал на север от солдат Санта-Ана, получил несколько пуль в живот и медленно умирал. Налетчики привязали мою Джульетту к столбу и разорвали на ней одежду. Они насиловали ее по очереди.

Лис выпрыгнул из темноты и вонзил острые как кинжалы когти в горло мужчины, державшего факел. Я швырнул его под ноги остальным. Взмахнув когтистой лапой, я зигзагом вспорол бок одной из лошадей, вырвав кусок мяса и обнажив ее ребра и внутренности. Животное заржало и забилось, заливая мне ноги кровью.

Мне в грудь разрядили пистолеты, и я ощутил словно укусы москитов. Я оторвал голову в маске от тела того мужчины, что стоял на коленях между ног Джульетты, орудуя длинным охотничьим ножом. Моя женщина была уже несколько минут как мертва. Я раздавил его голову, как гнилой грейпфрут.

— Ого, никак потусторонняя тварь, — спокойно произнес Хендрик.

Я убил еще двоих и завыл, кровь моих жертв булькала у меня в горле. Ошметки мяса застряли между зубами.

Один из налетчиков стоял на коленях, он молился и всхлипывал и лил слезы в свою маску. Я ухватил его лапой за грудь, круша ребра своими когтями, и выел его глаза, прямо через ткань его маски.

— Смотри-ка, он ест, — сказал Хендрик.

Теперь оставались лишь Хендрик и человек с винтовкой. Стрелок забивал порох в ствол. Он задрал маску выше носа, держа ремешок пороховницы в зубах. Я вскочил, пригнулся и зарычал.

Стрелок был хладнокровен. Он зарядил свое оружие пулей и утрамбовал все это как следует, потом вскинул винтовку и прицелился в меня. Я ухватился за ствол и приставил его к своему лбу. На своем зверином языке я назвал его проклятым гринго, убийцей женщин и детей, человеком без чести…

Он выстрелил, и пуля расплющилась о мой череп. Я ощутил, как обожгло мое покрытое шерстью лицо, но боли не почувствовал.

Исступленный восторг убийства радугой сиял во мне.

Я проделал дыру в его голове своим большим пальцем, потом вставил в эту дыру пороховницу из рога и сунул его голову в огонь. Взрыв получился что надо, он наполнил воздух запахом пороха и крови.

Я выпустил тело стрелка и взглянул на Хендрика. Он медленно аплодировал.

— Значит, ты у нас жутко свирепый, да?

Когда я прыгнул к нему, он сбросил маску. Глаза его все еще горели, но кожа стала грубой и темной, вокруг лица вздыбилась от ярости шерсть.

Я, должно быть, застыл на лету.

— В чем дело, Лис? Ты что, никогда раньше не видел Волка?

Рот Хендрика изменял форму, из него торчали острые зубы. Тело его вытянулось и одежда разлетелась по швам. Из пальцев его перчаток высунулись костяные ножи. Я взвыл и бросился на него, я бросался на него; кусал, рвал на части. Могучие когти вонзились в мой бок.

Мы дрались насмерть, вот только ни один из нас не мог победить.

Хендрик грыз мое плечо, пока лапа не повисла на одной только полоске хряща. Я выбил ему челюсть, свернув ее набок. Оба мы мигом исцелялись и продолжали биться.

Хендрик был крупнее меня, он и стал хозяином положения. В конце концов он победил меня и унизил. Он ткнул меня лицом в грязь, смешанную с кровью моей женщины, и обдал меня струей едкой мочи. Я ощущал на себе его запах много лет.

С восходом солнца мы оба преобразились. Смертельная ярость покинула меня, хотя солнечный свет явил новые свидетельства зверства, учиненного над моей семьей и моим народом. Мой кроха-сын висел на столбе, подвешенный за ногу.

Хендрик и я — мы не разговаривали, но сидели друг напротив друга в сожженном поселке. Я слушал, как шумит ручей и с треском оседают головешки.

— Жалко мне тебя, гризер, вот что, — сказал Хендрик, перед тем как уйти. — Я стал тем, кем стал, и это мой путь, а на тебе проклятие…

Тогда я не понял его слов.

IX

— А вот эта малютка — это уравнитель, — сказал Мулдон Пец. — Самая-современная-и-универсальная-штука: помповое ружье, гранатомет и огнемет разом. Идеальное оружие бунта.

Комик, чья пышная прическа придавала его физиономии сходство с сахарной головой, взвесил в руке уравнитель и принялся позировать с ним. Его рука полностью исчезла внутри оружия. Возможно, он проходил пробы на роль для «Черного Терминатора».

Стюарт смотрел в свою, наполненную экзотической выпивкой с кусочками фруктов, половинку кокосового ореха, пока гости охали и ахали над кучей сверкающих стальных смертоносных игрушек. Он думал, что ружья и ножи, развешенные на стене, — кинореквизит, но Пец так и рвался объяснить, насколько они настоящие.

— А оно заряжено? — выдохнула Летиция Сикс, старлетка с кофейного цвета кожей, втиснутая в обтягивающее коротенькое огненно-красное платье.

— Какой прок в незаряженном оружии, детка?

Пец приплясывал, словно танцуя шимми со своим металлическим партнером, покачивая бедрами в сторону девушки.

Он был одет в сшитый из кусочков кожаный пиджак, украшенный вышитым блестками рычащим львом, мешковатые просвечивающие шаровары, модные (и дорогие) в этом году. Он издал что-то вроде «тра-та-та-та» и обрушил на смеющихся гостей воображаемую смерть.

«Добро пожаловать в Черную Стаю», — подумал Стюарт.

Это была этническая элита: скретч-рэперы, комики-сквернословы, эпигоны Спайка Ли и Уэсли Снайпса, отсортированные по цветовому признаку исполнители в ассортименте: диджеи, политики из низшего эшелона, телекорреспонденты-трансвеститы. Вместо белых красоток на вечеринке присутствовали «шоколадки» вроде Летиции Сикс. Невозможно было не вообразить себе пяток таких Летиций, только помоложе и не таких потрепанных.

Стюарт побрел из комнаты оружия к бассейну, где полное джакузи было набито молодыми чернокожими сценаристами и режиссерами, дожидавшимися, когда их имя впервые мелькнет в титрах. Все они сгрудились вокруг заполненного дымом хрустального шара. Они сосали торчащие из шара соски и живописали свои прожекты, состязаясь в россказнях о том, какой крутой шпаной были те, кого им удалось сделать.

На этих писаках не было ничего, кроме золота: цепочки, браслеты на руках и ногах, кольца на членах, сережки в носах, узорные пояса. Массовка для негритянского порно «Клеопатра».