История Византийской империи. Эпоха смут - Федор Успенский

В приведенной выдержке из греческого писателя сохранились любопытные данные о сильном влиянии, проникавшем в Византию с Востока. Известно из других источников, как много заботился царь Феофил о придворном этикете, как по его имени назывался знаменитый трон, на котором восседали цари X в. при торжественных приемах иностранцев. Есть основания думать, что постройки времени Феофила и нововведения в придворном церемониале произведены не без влияния патриарха Иоанна, который вывез с Востока разнообразные наблюдения и о постройках которого, поражавших современников, сохранилась память в X столетии.

Вскоре по возвращении из посольства Иоанн был возведен в патриархи. Определение хронологии занятия им патриаршей кафедры соединяется с значительными трудностями [500]. Полагая, что наиболее вероятная дата будет 832 г., мы должны целое десятилетие иконоборческого периода отнести на время этого патриарха, при котором непопулярная система рухнула окончательно и бесповоротно.

Несмотря на большие способности нового патриарха и на бесспорное влияние, каким он пользовался при дворе в качестве воспитателя царя Феофила, иконоборческая система не только не утверждалась в империи, но заметно теряла и ранее приобретенное положение. Следует приписать в этом отношении весьма значительное влияние женской половины царской семьи. Хотя сам Михаил II своим браком в 824 г. с Евфросинией, дочерью ослепленного Константина VI, преследовал скорей династические, чем вероисповедные, цели, но по отношению к бракосочетанию сына своего Феофила с Феодорой, пафлагонского происхождения, он обнаружил крайнюю неосторожность. Весьма вероятно, что еще со времени Исаврийской династии двор и высшая администрация были наводнены людьми восточного происхождения, и что влияние высших правительственных кругов сказалось и в выборе невесты для Феофила. У нее не было отца, когда на нее пал счастливый жребий переменить скромную провинциальную обстановку на царский дворец, но ее дядя и братья имели уже положение в придворной службе. За Феодорой прибыли ко двору мать ее Феоктиста, получившая патрицианское достоинство и высший придворный сан зосты, и вместе с ней три незамужние сестры — Каломария, София и Ирина. С течением времени сестры царицы Феодоры сделали хорошие партии: первая вышла за брата патриарха Иоанна магистра и патрикия Арсавира, София — за Константина Вавуцика, наконец, Ирина была замужем за Сергием, братом патриарха Фотия. Дядя Феодоры Мануил и братья Варда и Петрона уже ранее были на значительных местах и проложили ей дорогу к трону[501]. И эти последние, со своей стороны, соединились браками с именитыми родами и образовали довольно сомкнутый круг, в который трудно было попасть постороннему человеку. Дочери царицы Феодоры, числом пять, все поступили в монашество, за исключением Марии, выданной за Алексея Муселе, тоже армянского происхождения.

Итак, можно положительно сказать, что люди восточного происхождения, главным образом армяне и другие инородцы, держали в своих руках влияние и власть в царствование Феофила. Как известно, иконоборческая система в VIII в. вербовала наиболее верных себе приверженцев именно с Востока, теперь же при дворе Феофила именно выходцы из малоазийских фем приносили с собой новые веяния, враждебные господствовавшей системе. При жизни Феофила еще сдерживались скрытые иконопочитатели при дворе и в царской семье, но для серьезного наблюдателя становилось ясно, что искусственными средствами нельзя более бороться против движения, сделавшегося довольно общим даже в восточных провинциях.

Императрица Феодора и вся ее довольно многочисленная семья тайно сочувствовала православию и ходатайствовала перед царем в пользу смягчения суровых мер против иконопочитателей. Все заставляет думать, что поддерживаемая царями армянской династии система не имела корней даже в высших классах. Царская дума, сенат и весь служебный штат официально стояли на стороне правительственной веры, но вне службы, в домашней жизни те же люди руководились противоположными настроениями и были ревностными иконопочитателями.

При всем несочувствии к православным царь Феофил должен был мириться с очень хорошо ему известным положением вещей, что в его дворце самые близкие люди — жена и дети — кланяются иконам и что его теща, зоста Феоктиста, хотя и жившая в отдельном дворце, часто приглашала к себе его дочерей, своих внучек, и внушала им любовь и благоговение к иконам. Таким образом, хотя Феофил до конца жизни не изменил принятой системе и не хотел делать послаблений иконопочитателям, но он должен был видеть, как ненадежно положение иконоборческого правительства и как трудно ослабить со всех сторон обнаруживающееся недовольство. Самым ярким доказательством того, как деликатно было положение правительства, служит странная роль, которую должен был во время Феофила играть наиболее видный представитель антиправительственной церковной политики по смерти Феодора Студита монах Мефодий. Он в глазах правительства был опасен не столько как иконопочитатель, т. е. представитель противоположных взглядов на церковную политику, но более как политический деятель, виновник смуты и скандала. Ввиду этого в царствование Феофила монах Мефодий содержался при дворце и был всегда на глазах царя, который до такой степени мало доверял ему, что всякий раз брал его с собой, если нужно было на продолжительное время оставить столицу.

В последние годы Феофила, по-видимому, замечалось в провинции новое движение, напоминавшее то, которое доставило много хлопот и с громадными трудностями было потушено при царе Михаиле II. Именно: между военными людьми того времени возвышается некто Феофов, лицо иноземного происхождения, о котором ходили темные и разноречивые рассказы, в которых не могли разобраться самые осведомленные и близкие к тому времени писатели. Но так или иначе, он пользовался большой военной славой и при дворе был принят, как потомок персидской царской династии. Это был вообще весьма популярный человек не только в столице, но и в провинциях, и в особенности среди военных отрядов восточного происхождения. Все писатели отзываются об нем с чувством глубокого уважения, восхваляя его ум, образование и православный образ мыслей. С течением времени против него созрела злая интрига, питаемая завистью и имевшая некоторое основание в том, что раз Феофов был провозглашен в лагере царем. Хотя этот случай не имел для него дурных последствий, т. к. царь убедился из его объяснений и последующего образа действий, что провозглашение произошло без его ведома, тем не менее этого не могли забыть недоброжелатели Феофова и напомнили царю в последние дни его жизни. Говорят, что будто бы одним из предсмертных распоряжений царя Феофила было приказание убить Феофова. Правда, все происходило при такой обстановке, что никто не мог проверить ходивших по городу слухов. Во всем этом ясно одно, что царь Феофил перед смертью имел причины опасаться переворота со стороны популярного полководца Феофова, которого предание выставляет, как сказано, и преданным православию человеком [502]. Если это так, то как состав регентства по смерти Феофила ввиду малолетства сына его, так и самые первые мероприятия регентства в политическом и церковном отношении должны быть рассматриваемы с точки зрения вынуждаемых обстоятельствами уступок общественным требованиям.

Приступая к рассмотрению вопроса о наступившем вслед за смертию Феофила перевороте в церковной политике правительства, мы должны прежде всего высказаться в пользу мысли, что политический, а частию и этнографический элементы имели первостепенное значение в побуждениях, руководивших регентством, немедленно приступить к изменению церковной политики. Взглянем на события, последовавшие за смертию царя Феофила. Едва ли можно доверять известию, что члены регентства для управления империей назначены были еще самим Феофилом. Т. к. в выборе патрикия и канцлера Феоктиста и протомагистра Мануила в члены регентства весьма ясно заметно влияние иконопочитателей, ибо это преданные идее православия правительственные лица, то является предположение, что царица Феодора, стоявшая во главе регентства, сама влияла на выбор лиц. Если назначение произведено было бы Феофилом, то он дал бы место в управлении патриарху Иоанну: это избавило бы его притом от забот о судьбе поддерживаемой им системы, тогда ему не нужно было бы прибегать к тем средствам, к каким, по словам летописцев, он должен был прибегнуть, именно: обязать клятвой Феодору и членов регентства, что они не восстановят православия и не удалят патриарха Иоанна.

Известно, что современных известий не сохранилось о времени после царя Феофила. Хотя летописец Георгий Амартол пережил это время, но его летопись закончена 842 г., и притом конец ее дошел до нас в весьма испорченном виде. Вся традиция о событиях с 842 г. черпается из летописцев X и XI вв. Т. к. в настоящее время вопрос о развитии летописной традиции IX и X вв. довольно уже выяснился благодаря прекрасным, частию немецким, частию русским исследованиям, то я могу прямо объяснить, что у летописцев второй половины X в. большинство известий о времени после царя Феофила, не почерпнутых из продолжателя Георгия, заимствовано у Генесия. Таким образом, летописная традиция о событиях 842 и ближайших лет сводится, в сущности, к изучению сейчас названного писателя.