Возвращение в грядущее (Фантастические романы с иллюстрациями) - Александр Казанцев

— Какая низость!

— Полагаю, что Мартий Лютый рассудит не так. Ему выгоднее видеть на Святом престоле того, кто быстро пойдет навстречу лютерам, откажется, как уже обещал им, от «святого прощения», дозволит молиться им как вздумается, хоть в хлеву, хоть в Святикане. Зачем Лютому «исчадие ада», как он говорит. Да еще и с неизлечимым недугом.

— Если верить вашим сказкам об искусителе рода человеческого, то вы могли бы быть им. Прочь с дороги, изверг! Рамены неприкосновенны. Они пользуются оплаченным папийским покровительством и не имеют права задерживаться на одном месте.

— Стража! — крикнул Кашоний, отступая. — Взять ее!

Мрачные тени сумеречного дня ринулись ко мне. Но самый высокий из них алебардой преградил им путь, рявкнув знакомым мне басом:

— Врастите в землю, несчастные! — и подскочил к Кашонию, заломив ему руку за спину.

— Хоть ваша святость и носит кольчугу под мантией, но руку спасти может только команда страже: «Назад!».

— Стража, назад! — простонал Кашоний.

— Итак, пусть раменка превратится в Надежанну.

Тут Кашоний узнал О Кихотия, и ужас исказил его лицо.

А Никита продолжал:

— Да, один из них, избегая боли, уступил мне и свою алебарду, и гнусную шкуру. Я и вам советую покориться, иначе хрустнет ваша благословляющая любое злодеяние рука.

— Да тише вы, рыцарь! Мне же нестерпимо больно. Отпустите! — ныл Кашоний. — Я не боец, а священнослужитель.

— Не боец, а подлец! — уточнил Никита.

Вот так всегда! В решительную минуту он рядом, мой Никита!

Я переодевалась в кибитке, не веря своему счастью.

Я знала, что Никита, мой всемогущий замечательный Никита, стоит снаружи и не дает слугам Кашония двинуться с места. И я ликовала.

Но мне уже представлялось, что он здесь, со мной, в кибитке, где я постаралась навести «земной уют», даже повесила сделанный мной смешной рисунок тощего Дон Кихота с его верным толстеньким Санчо Пансо на осле. И я представляла, что мы с ним, с моим Дон Кихотом, здесь вдвоем после долгой разлуки.

Воображала, как он сидит напротив, и держит мои руки в своих, и с ласковой доброй иронией говорит:

«Ну? Не страшен теперь огонь костра?».

Я не в силах и слова вымолвить от радости и волнения, а он словно продолжает в том же тоне:

«Прямо жрицей огня стала. Из огня вылетаешь, через огонь перемахиваешь».

«Я счастлива, что ты рядом», — только и могла мысленно вымолвить.

«Родная ты моя», — и столько знакомой ласки послышалось мне в этих его несказанных словах. Казалось, сотни лет я их не слышала…

Ну конечно, сотни родных земных лет, промелькнувших, пока время наше было сжато субсветовой скоростью!

Я не представляла, что будет дальше, но Никита снова рядом, значит, я на вершине немыслимого, невозможного счастья!

Я преобразилась, надев такое уютное, привычное серебряное одеяние звездонавтки, ведь прикоснулась к заветному, земному!

В былых своих «доспехах» вышла из кибитки. Он, конечно, чувствовал все то же, что и я, но, сдержанный, оставался самим собой и только сказал с улыбкой:

— А мы тебя ждали.

— Как ждали?! — почти с ужасом спросила я. — Вместе вот с этим? — и показала глазами на Кашония в алой мантии.

Никита усмехнулся, продолжая держать заломленную руку коварного прелата.

— Ждали тебя все наши, которых я предупредил. Рамен от Гневия Народного доставил мне браслет личной связи, а в следующий свой приход сообщил, что ты в раменском таборе.

Кашоний понял только имя Гневия Народного, названного по-френдляндски.

— О, рыцарь О Кихотий! О, королевская дочь! От Гневия Народного во время переговоров я узнал о вашем прибытии, потому и старался первым повидаться с вами.

— Как с жрицей огня? — ехидно спросил Никита.

— Я хотел уберечь вас, дочь моя! — хныкал Кашоний. — Я обязался в том перед Гневием Народным.

— Если не ошибаюсь, вы называли меня «дочерью Мрака»? Очевидно, Мраком вам придется считать самого себя?

— Ах, зачем же, дитя королевской крови, вспоминать вынужденные слова мои?

— Но вот напоминания о цветущем папоротнике я не ожидал, — признался Никита.

Этого уже Кашоний не понял и продолжал слабо ныть, ощущая железную хватку серебряного рыцаря.

— Ночь под Ивана Купалу! Я хотела, чтобы вы догадались…

— Уже догадались. С помощью браслета личной связи.

— А мой браслет сломался, — вздохнула я.

— Гневий Народный, о котором вы упомянули, — снова вмешался Кашоний, клянусь истинной верой, не одобрил бы такого обращения со мной.

— Приятно иметь общих знакомых, — насмешливо заметил Никита.

— Это не просто знакомый! Вы еще увидите! Да пустите же меня, рыцарь! Карета папия уже въезжает. Вам же лучше не привлекать к себе внимания Великопастыря!..

— Но смотрите у меня, бессовестный прелат. Только заикнись о Надежанне, и Великопастырь расспросит вас о Гневии Народном.

— Что вы, рыцарь! Здесь интересы наши совпадают. Клянусь Всевышним, я слова не вымолвлю!

Через открытые ворота замка въезжали всадники в двухцветной форме папийской охраны.

За ними показалась и золоченая карета в сопровождении черных слуг СС увещевания.

Никита отпустил Кашония, и тот ринулся к карете, чтобы подобострастно помочь сойти на Землию «самому Всевышнему» в образе невзрачного человека с усами вопреки церковному обычаю и в скромной серенькой сутане.

Яркая толпа возбужденных раменок налетела на нас, хотела разделить меня с Никитой, но мы крепко держались за руки.

Старая раменка, моя первая наставница, упорнее всех тащила меня в кибитку.

— Воротись, манге! Как можно, ласковая? Скорее переодевайся. Или забыла, что я тебе гадала? Костер, костер!.. Снимай латы свои недобрые. С нами поедем, пока не поздно. А мужик тебя найдет. Наши его знают.

Я отрицательно качала головой.

Со смешанным чувством неприязни и любопытства смотрела я на приехавшего всесильного владыку и размышляла о далекой своей Земле, где в разных странах в различные эпохи прорывались к власти негодяи, омрачившие страницы истории. Властные императоры, лукавые фавориты и узурпаторы, обожествленные фараоны и недостойные своего бога папы, сладострастные султаны и злобострастные инквизиторы, всякие фюреры бесноватые или чванливые, пенословные или нарочито молчаливые. Все они ханжески вершили кровавые злодеяния во имя «святых идей» и «общего блага» в немых застенках, на эшафотах, виселицах или гильотинах, в газовых камерах, в холодных и тесных бараках, губящих безысходностью людей под номером в лагерях, окруженных колючей проволокой с пропущенным по ней электрическим током. Или на краю рвов, вырытых перед расстрелом самими осужденными.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});