Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков

— Денисов… Денисову уж не до нас, — посвящает Алексей Иванович брата в потаенное, в хитросплетения столичной жизни, — служил-служил… Ничего эта служба не дает. Что урвал, то и наше.

Согласен в глубине души Андрей Иванович, но жизни жаль, на царевой службе положенной. Зря, что ли, чины выслуживал? Их, войсковых старшин, в год на Войско троих дают… Крутит старший Кисляков головой:

— Ты мне не плети. Мы — казаки, наше дело служить…

На брата глядит с нелюбовью. Всю жизнь так: Алеша — маленький. Мать-покойница баловала. Вырос непочтителен. На брата старшего в суд подавал (надо б напомнить), сейчас сидит вон… поучает…

Алексей Иванович не спорит. Поднимает глаза на черную, богатую окладом икону:

— Это уж кому как Бог положил. Кому как написано…

Долго пили и ни о чем вроде не договорились — но все как-то само собой образовалось. Пристроили Петра Андреевича в полицию на службу, но легче от этого не стало.

Как вернулся Петро с Кавказа, все началось сызнова. Жили — ни дай и ни приведи. Не жили — мучились. Петро, поступив в новочеркасскую полицию, дома почти не бывал. С Авдотьей связался в открытую. Уезжая, забирал ее из дому, неделями держал при себе в участке. Катерину, «облетевшую», безмолвно исходившую слезами, не замечал. А тут пошли Андрюша, Павлик… Забившись в угол, роняла Катерина расплавленную соль на расчесанную головку дочери. Марфа[180] «прокладкой» легла меж бабами, как квочка, подбирала под себя детей. Вроде притихло, притаилось… Гноилась и набухала в кисляковском курене больная тишина. Дед, скучавший без скандалов, исподволь поддразнивал бабку. Вроде не замечая ее, подтаскивал старшего, незаконного, к свету, рассматривал пристально, бормотал:

— Ухи, вроде, мои…

Петро Андреевич возвращался домой в пасмурном настроении. Два года назад, еще в Дагестане он был, начался над ним суд за грехи молодости, за пьяную выходку в далекой Казани. Теперь, при новом полицмейстере, при Хрещитинском, не хотят такого в полиции держать. Собирается в Грузию полк Сысоева — видно, туда его и определят, на кордоны.

Прибирают Дон к рукам. При Платове побаивались это делать, показывали, что верят всем его салютам и поздравительным письмам. А может, и вправду верили… После смерти Платова поставили на его место Адриана Денисова, сделали вроде как полным хозяином края. А Денисов, дядя упертый, вытряхнул, как гада из мешка, все донские беды и горести на всеобщее рассмотрение. Оказалось, что имеет быть на Дону вредное для донцов аристократическое самовластие, общественные земли войсковые перераспределяются произвольно в частную собственность сильных людей в ущерб юртам[181], финансовая часть ведется беспорядочно. Долги, убытки… В 1820 году в делах Войсковой Канцелярии за отношением «о не оказавшемся к гнедому коню хозяине» следует за 1 марта «отношение той же канцелярии по делу о 800 тысячах, полученных покойным графом Платовым от казны в удовлетворении претензий казачьих полков». И полки не удовлетворены, и денег нет, и Платов помер… Очередные наряды, льготы и отставки являют собой позорище (зрелище) торгового рынка.

Нет законов для Войска. Или ссылаются на какие-то общегосударственные узаконения, или на местные правила и обычаи.

Вступив в должность, испросил Денисов высочайшего повеления на учреждение комитета для составления «Положения об устройстве Войска Донского». Прислал царь в комитет генерал-адъютанта Чернышова и действительного статского советника Болгарского. От Войска вошли туда генералы Карпов и Черевков, полковник Андриянов, подполковник Шамшев.

Стал комитет жизнь войсковую рассматривать, что хорошо — утверждать, что плохо — на рассмотрение царя. Помещики донские встревожились, стали слать царю доносы на Денисова: ввел-де он питейный откуп[182] и много там непорядков.

Действительно, придя к власти, увидел Денисов, что казна войсковая пуста, а на ней — все управление краем. Вот и решил поправить дела через откуп. Стали давать право продажи водки в станицах и помещичьих имениях. Для помещиков, что прозевали и сами водкой не торгуют, убытки громадные. Кинулись они на Денисова писать и на весь комитет.

Начались объяснения с Сенатом, а тут крестьяне помещичьи взбунтовались. В мае 1820 года пришел указ: Чернышову — волнение подавить, а Денисову — этому содействовать. Чтоб не тянуть время, Денисов передал в распоряжение Чернышова полки, которые готовили на Кавказ. Чернышов двинулся с ними на левый берег Дона усмирять имение Орловых. А на правой стороне, в Голодаевке, имении Мартыновых, поручил Денисов усмирение генерал-майору Иловайскому и дал ему свой Атаманский полк под командованием Кирсанова. И из станиц казаки собрались, у них с помещичьими крестьянами давние нелады. Но Чернышов, не до конца донцам доверяя, послал туда же генерал-майора Богдановича и сам прибыл на поддержку с полком пехоты и эскадроном лейб-казаков. Усмирили…

На Кавказ в тот раз полки так и не попали, лошади у них на усмирении изнурились, и распустил их Денисов по домам.

Чернышов же после усмирения обвинил Денисова, что волнения — по его вине, а члены комитета Черевков и Карпов сами, мол, участвуют в пресловутом откупе. Черевкова и Карпова из комитета удалили, а вместо них включили Иловайского Алексея Васильевича и Кутейникова Дмитрия. Эти молчали и только журналы[183] подписывали. Против Чернышова они б сроду не сказали: во-первых, вместе партизанили, во-вторых, знали, что царь его любит.

Не оказалось у донцов в комитете единства. Но тут и Денисов виноват. В свое время позволял в комитете споры и противоречия, что, по его мнению, «и должно было быть», дабы видеть «справедливое и лучшее», сам в комитете выступал откровенно. В результате все перепугались и все были против Денисова. Остался он один против Чернышова, но считал, что Чернышов казаков знает плохо и по-чернышовски делать не стоит. Нашла коса на камень. Чернышов иных мнений не терпел. Предела своим возможностям не знал. Еще бы, Берлин брал со своим отрядом!.. Денисов же демонстративно вспоминал, что Суворов называл его «гетманом», а многие суворовцы — «учителем военных правил». А когда видел он Суворова в последний раз, уже больного (в Польше дело было), Суворов сказал Денисову: «Карпович! Карпович! Я тебя не так наградил, как следует, но ты меня не забывай» Чернышов от таких воспоминаний только кривился.

Уехал он в Лайбах к царю и пришел оттуда вскоре указ о смещении Денисова и о назначении на его место Алексея Васильевича Иловайского. 16 февраля утром увидели новочеркасские казаки, что нет у атаманского дома будок и часовых; переполошились, собралась толпа, вышел Денисов:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});