Волгины - Георгий Шолохов-Синявский

Незаметно возникшее чувство к хорошей женщине вызывало в нем пока еще неуверенную, глубоко затаенную стыдливую радость. Он скрывал ее, мучился сомнениями и угрызениями совести перед памятью жены, а радость росла и росла в его душе с каждым днем.

Сейчас он поймал себя на мысли, что идет в санвзвод не только потому, что там надо было провести торжественное собрание, но и затем, чтобы лишний раз повидать Нину. Он давно понял, что все чаще искал повода для таких, как будто независящих от него, нечаянных встреч.

Когда Алексей и Саша подошли к землянкам хозчасти и санвзвода, там уже все было полно предпраздничным оживлением. Всюду слышались приглушенные голоса и смех, из главной землянки доносились металлические звуки патефона: мягкий тенор Лемешева задорно и беспечно пел о красавице-весне, расточавшей всюду любовь…

Слова этой неаполитанской песенки всегда казались Алексею пустыми, но сейчас, услышав их, он снисходительно улыбнулся. На него повеяло чем-то полузабытым, невинным, оставленным где-то в далеком прошлом, еще в днях студенчества…

Вокруг землянок столпились тонкоствольные молодые березки; они тоже, казалось, пришли послушать музыку… От кухни медленно поднимался дымок, разносился запах поджаренного сала; повидимому, старшина готовился угостить весь санвзвод и пришедших с переднего края людей каким-то необыкновенным ужином.

В главной, самой большой землянке колыхалось зубчатое пламя большой снарядной гильзы да еще светили две керосиновые лампы, одна — посредине, подвешенная к потолку, над расставленными для сидения ящиками и пустыми носилками, другая — на покрытом красным коленкором складном столике. Обилие света также было необычным.

При появлении майора Волгина и старшего лейтенанта Мелентьева кто-то кинулся к стоявшему на столике патефону и снял мембрану. Землянка стала наполняться людьми; входили и рассаживались на ящиках и носилках санитары, саперы, повозочные, разведчики в пестрых плащпалатках и с автоматами.

Проходя к столу и приветствуя вставших при его появлении бойцов, Алексей чувствовал присутствие в землянке Нины и старался не глядеть по сторонам, чтобы она не подумала, что он ищет ее. Но, сев за стол, он встретился сначала с оживленно блестевшими глазами Тани, не сдержав улыбки, невольно скользнул взглядом по-другим лицам и увидел очень близко перед собой Нину.

Она сидела на первом от стола ящике из-под медикаментов и выжидающе смотрела на Алексея. За два месяца пребывания в обороне она заметно пополнела, лицо ее округлилось, мелкие морщинки вокруг глаз разгладились.

Нина, Таня, озорная и по-прежнему бравировавшая грубостью Тамара, переведенная недавно из медсанбата в роту, и еще две девушки-медсестры по случаю наступавшего праздника оделись в лучшее обмундирование; гимнастерки и юбки их были старательно выглажены, кирзовые сапоги начищены, недавно промытые, еще влажные волосы заплетены в косы и аккуратно уложены под пилотками.

При виде празднично оживленных бойцов и девушек у Алексея сразу потеплело на душе. Он уже не заботился о том, что его могут заподозрить в каких-то необычных отношениях с Ниной и, улыбнувшись, приветливо кивнул ей. Нина с радостью, как показалось Алексею, приняла эту улыбку.

Алексей встал и, поправляя на груди ремень портупеи, оглядывая всех строгим, внушительным взглядом сказал твердым голосом:

— Товарищи! Торжественное собрание, посвященное великому международному празднику Первого мая, объявляю открытым…

14

Доклад был небольшой и немногословный, как все беседы заместителя по политчасти в боевой обстановке.

Алексей рассказал о международных событиях, о зимних успехах Советской Армии, о трудном и славном боевом пути, который прошла с прошлого года дивизия и, в частности, батальон Гармаша.

Необычно яркий свет керосиновых ламп ровно озарял мужественное и строгое лицо Алексея; оно выглядело значительно помолодевшим и каким-то просветленным. Жесты докладчика были скупы и спокойны, в них чувствовалась уверенность и твердость, свойственная речам волевых военных командиров.

Таня влюбленно смотрела на брата. Бойцы слушали, не шевелясь — кто опершись на автомат, кто пристроившись на носилках вдоль стен, обхватив руками колени. Лица их были задумчиво-серьезны. В сосредоточенной, словно зажатой со всех сторон нескончаемой толщей земли тишине четко и ясно звучал голос Алексея.

Алексей говорил о том новом, что стало характерным для второго года войны, о том, что враг значительно слабее, чем был, что он понес жестокие потери, но еще силен, чтобы наступать вновь, а поэтому, чтобы окончательно сломить его и изгнать из пределов советской земли, необходимо напрячь все силы и полностью овладеть суровой наукой войны.

— Наш праздник Первое мая в этом году светел, как всегда, — закончил доклад Алексей. — Более чем когда-либо мы верим в победу.

Бойцы и офицеры мгновенно, поднялись со своих мест. Землянка дрогнула от единодушных и сильных рукоплесканий.

Вся торжественная часть продолжалась не более двадцати минут, после чего носилки и ящики были убраны, три столика сдвинуты на середину землянки и вокруг них засуетились девушки.

Старшина, уже имея приказание комбата раздать присутствующим бойцам по сто граммов водки, а девушкам вина, готовился выполнить это приказание в точности.

Девушки под руководством Нины Метелиной накрывали на стол, расставляли котелки, миски и все тарелки, какие имелись в хозчасти. От котелков и мисок струился аппетитный запах подогретых мясных консервов, обильно заправленной салом гречневой каши.

Алексея окружили пришедшие из рот бойцы и командиры.

С людьми у него быстро устанавливались задушевные, доверчивые отношения. Эти отношения служили примером многим политработникам в полку и даже в дивизии. Среди гостей на торжественном вечере были те, с кем Алексей прошел через всю сталинградскую боевую страду, и те, кто недавно пришел в батальон с новым пополнением.

Алексей, как всегда, знал всех своих людей в лицо.

— А-а, Гоголкин! — обратился он к рослому, светлоглазому, с рыжеватыми усиками автоматчику в небрежно накинутой на широкие плечи плащпалатке. — Как ваша переписка с магнитогорцами? Получили к празднику письмо?

— Получил, товарищ гвардии майор, — с живостью ответил Гоголкин, весело и почтительно глядя на Алексея. — Пишут: три нормы стали дали к празднику…

Вот уже несколько месяцев Гоголкин и некоторые его товарищи из взвода автоматчиков и минометного взвода переписывались с семьями рабочих Магнитогорска. Эта переписка началась случайно в ответ на письмо, полученное Гоголкиным еще под Сталинградом от родителей погибшего бойца.

Алексей надоумил автоматчиков написать коллективный ответ и сам принял участие в его составлении. Письмо получилось очень горячим, искренним, ободряющим. Переписка завязалась. Не прошло и месяца, как и от других семей «стального города» были получены на имя командира части такие же горячие письма. Рабочие писали о своих производственных успехах, о мелочах тыловой жизни, ободряли своих адресатов немного наивными дружескими советами и пожеланиями.

«Вы за нас не беспокойтесь, — писал Гоголкину один рабочий. — Мы свою трудовую вахту выстоим. Наша сталь вас не подведет. Фашисты еще узнают, какова она на вкус. Только и вы не зевайте, не пускайте на ветер ни одного снаряда. Не разбрасывайте зря металл… Но и не жалейте его, когда от него есть польза в бою», — практическим наставлением заканчивал письмо словоохотливый корреспондент.

Не проходило и недели, чтобы бойцы Гармаша не получали подарков от своих тыловых друзей…

— Товарищ гвардии майор, разрешите, — вмешался в разговор Алексея с Гоголкиным маленький курносый сержант, командир минометного расчета. Смешливые, кругленькие глаза его поблескивали из-под пушистых совершенно белых бровей, как бусинки из прозрачного голубоватого стекла. — Гоголкин, он в свою пользу переписку обращает. С тыловыми барышнями перезнакомился, они ему карточки шлют… Невесту себе подыскивает…

— И это неплохо, — улыбнулся Алексей, подмигнув Гоголкину.

— Он письма не все нам показывает, прячет, — продолжал шутливо подтрунивать сержант. — Какая же это коллективная переписка, когда он свою секретную переписку завел.

Гоголкин ответил на шутку сержанта чуть пренебрежительным взглядом.

— Товарищ сержант, это вас завидки берут, что автоматчики больше вашего писем получают. Надо иметь особый письмовный слог и не писать о всяких пустяках, тогда и вам лично будут отвечать…

— Да уж куда нам, самоварникам, равняться с вами — вы и пишете так, как из автоматов строчите, — без обиды, лукаво поглядывая на Алексея и как бы призывая его в свидетели обнаруженной несправедливости, проговорил сержант-минометчик.