Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник) - Анна Гаврилова

Но вот ближайший соратник Полата приязни у Розмича не вызывал…

Низкорослый боярин со светлыми, почти прозрачными глазами присоединился к отряду на выезде из города. Богатством одежд он лишь чуточку уступал князю, а в высокомерии мог запросто переплюнуть воеводу Дербыша. Розмич сразу определил в боярине вепса. Сопровождавшая его полудюжина воинов тоже доверия не внушала.

— Это Арбуй [48], дядька Сулы, — пояснил Ултен, успевший изучить княжий двор Белозера вдоль и поперёк. — Он ближе всех к князю, и… — кульдей осёкся, скорчил страшную рожу.

— Что? — подтолкнул Розмич.

Священник придвинулся, прошептал:

— Поговаривают, колдовать умеет. И будущее предвидит.

О своём отношении к колдовству Ултен поведал ещё в прошлом походе. Но тогда рассуждал и осуждал открыто, гневно потрясал кулаками. Теперь же кульдей будто стеснялся этих суждений или боялся.

Арбуй не обращал на скотта никакого внимания. На Розмича с Ловчаном — тоже. Только однажды Розмич встретился с боярином взглядом — неприятно, будто в клейкий кисель вляпался. И как это только Полат с ним уживается?!

…К середине второй седьмицы алодьские дружинники начали прикидывать — как бы отпроситься у князя вперёд. Продолжать путь вместе с белозёрским воинством попросту тошно.

Единственный, кто не чурался Розмича с Ловчаном, был кульдей. Но ему вроде как положено, друг всё-таки и сообщник, заодно — дозор-то вместе расшвыривали! И всем троим с рук такая наглость сошла. Пока. Остальные участники похода оставались глухи и слепы. По-прежнему не стесняясь, показывали алодьским спины, одаривали презрительными взглядами и фырканьем.

— Не отпустит, — в который раз повторил Ловчан. — Ты разве не слышал? Он нас князю Олегу передать хочет, чтобы тот покарал.

— Так мы и без него Олегу сдадимся. Нам-то что?

— Ага, так Полат и поверил. Он думает, что мы лжецы и убийцы. Таких под честное слово не отпускают. Решит, будто сбежать собираемся.

— Ловчан, опомнись! Мы едем в хвосте воинства, нас никто не караулит. Кабы хотели сбежать, давно бы удрали. Без спросу и дозволения.

— Ну… — Ловчан замялся, потупил глаза. — Ну, сходи. Вдруг и впрямь отпустит. Самим добираться до Новгорода куда приятнее будет. Но кульдея не возьмём, учти! Пусть под крылом Полата едет, так безопасней.

Розмич порадовался и на первом же привале отправился к Полату.

В этот раз встали у кромки леса, на широком заливном лугу. Костры развели в считаные мгновенья, подвесили над огнём котелки, тёмная речная водица кипела неохотно. Белозёрцы насаживали на вертела подстреленных по пути тетеревов. Пузатые, разжиревшие за лето птицы уже лишились цветастых перьев. Оголённые пупырчатые тушки выглядели уродливо, но всё равно вызывали страстный блеск в очах оголодавших мужчин.

Полат созвал дружинников из числа тех, кто был не при деле. Встали попарно, изготовили к бою оружие. Особого желания на лицах не видать — как-никак целый день в седле маялись, по лесным колдобистым тропам зад изнуряли. Однако ослушаться князя — все равно что голову на плаху положить.

Розмич успел оказаться пред княжьим взором прежде, чем Полат отдал приказ сходиться.

Он поклонился не так низко, как полагалось. Поступил так не от спеси или желания унизить владыку — просто не хотел, чтобы белозёрцы обвинили в подобострастии, они и без того поводы насмехаться находят.

— Княже, дозволь слово молвить!

Полат молча мерил Розмича взглядом, будто прикидывал, каких размеров должна быть могила, чтоб в неё такой здоровяк уместился. Наконец сказал:

— Дозволю. Но сперва покажи моим умельцам, как алодьские биться умеют.

Розмич не ожидал подобного предложения, но отказываться не стал. Клинок оголил с лёгким злорадством, мысленно отблагодарил князя за возможность отыграться за шуточки и презрение белозёрцев. Тут же вспомнил о Ловчане: лишать друга такой же возможности — бесчестно.

— Может, двое на двое? — предложил он.

Князь поразмыслил и кивнул.

Звать Ловчана не пришлось. Завидев, что Розмич обнажил клинок, тот сам подскочил, готовый в любой миг встать с другом спина к спине, биться до последнего. Что ни говори, а от белозёрцев можно ожидать любой подлости. Даже нападения со спины.

Услышав разговор с Полатом, Ловчан заметно повеселел — ему тоже не терпелось поставить зарвавшихся вояк на место.

— А как насчёт кульдея? — усмехнулся кто-то. — Поговаривают, без него эти двое, что младенцы без титьки. Только и могут — стоять и глаза таращить.

Розмич обернулся, желая увидеть шутника. Им оказался Спевка — тот самый, из-за которого пришлось караулить друг друга в дружинном доме.

Щенок. Молодой, зубастый и глупый.

— Этого, — Розмич кивнул на Спевку, — третьим возьмём. В качестве довеска.

Молодой задира вспыхнул, как хорошо промасленный факел. Тут же удостоился смешков от своих же соратников — вот как алодьские тебя умыли!

— Да я один их уложу! — взвился Спевка. — Княже, дозволь!

Но Полат неожиданно обратился к кульдею:

— Монах, а что твой бог говорит о доброй потехе, когда выходят состязаться бойцы?

— Христос наш никогда не против поединка, если всё случится по обычаю и закону, — возгласил Ултен.

— Знаешь, где я видал твоего Христа? — прошептал Розмич насмешливо.

— Пусть сходятся с обеих сторон воины. Со щитом и мечом — каждый, при шлемах или без, это как им угодно. И никто, кроме богов, да не окажет им никакой помощи, пока и не отдадут земле мечи! — возгласил Полат.

Заслышав, Спевка и впрямь двинулся вперёд, на алодьских, потрясая оружием.

— Неа… — протянул Ловчан. — С тобой даже один на один не пойдём. У нас детей обижать не принято.

Ответом стало сердитое шипение дружинника и новые смешки белозёрцев.

— Спевка, уймись! — велел князь. — Кто против алодьских выйти хочет?

Хотелось, конечно, всем. Но белозёрцы проявили здравомыслие и, посовещавшись, выставили здоровяка Боряту и тонкого, юркого Ласку. Розмич видел в деле и того и другого.

Борята — сильный и напористый, как лесной тур. Таких в народе бугаями кличут. От удара дружинника противник проседает. Пересилить пойманный клинок Боряты — невозможно. Уйти от удара тоже трудно — тяжелый вес не мешает воину двигаться с невероятной скоростью. Его взрывного нрава побаивались все, особенно когда лишался остатков разума после пива. Благо, что боги одарили только силой, но не умом.

Ласка тоже не слаб, хоть и худоват. В поединке вертится волчком, чаще предпочитает колоть, а не рубить. И вынослив настолько, что зависть берёт: противник, вынужденный скакать за вёртким Лаской, уже язык на плечо положил, а тот свеж, как огурец на грядке. Правда, несмотря на изворотливость, левый глаз где-то оставил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});